У Хьюго в кабинете стоит здоровенный аквариум. Надо влезть туда перед работой и посмотреть, как устроены эти штучки, из которых идет воздух…
Хьюго сегодня ей подмигнул. Два раза. Первый раз на совещании, когда говорил мистер Донован, бухгалтер. Говорил он долго и нудно, Моника не выдержала и зевнула, а босс заметил. А она заметила, что он заметил. И смутилась, как всегда. До оцепенения, до ступора, до холодного пота. И тогда Хьюго подмигнул ей. И от этого стало легче. Подмигивание – гениальный мимический прием.
А вот второй раз – о нем лучше и не вспоминать. Именно после него Моника ощутила настоятельную потребность пойти к этому проклятому психоаналитику.
Она с отвращением стянула через голову трикотажное платье, пропахшее рыбой, пылью и бензином. Пугливо оглянулась на окно, но оно было надежно закрыто плотным тюлем. Подошла к зеркалу – о нет, вовсе не для того, чтобы полюбоваться собой, этого она сроду не делала. Просто зеркало висело на дверце платяного шкафа, а Монике требовалось достать домашнюю одежду. Однако полностью проигнорировать собственное отражение она не могла и потому окинула его быстрым взглядом.
Не высокая и не низкая, не худая и не толстая, не красавица и не урод. Волосы темные, коротко стриженые. Ненавистный с детства «сессон»: «Как будем стричь старшую девочку? – О, здесь все просто, полагаю, добрый старый сессончик». Мама всегда точно знала, что и кому из ее детей нужно в данный период жизни…
Хорошо бы, у Моники были вьющиеся буйные локоны. И она носила бы их на работе сколотыми в тугой пучок, аккуратный и гладкий, а однажды Хьюго уронил бы бумаги, и она полезла бы под стол собирать их, а пучок развалился бы, и темная волна локонов разметалась бы по плечам, и Хьюго увидел бы, какая она красавица…
Обалдеть прямо, какая красавица, встрял Внутренний Голос, как две капли воды похожий на голос мамы Юлалии. Лохматая, неловкая корова. Зная тебя, Моника Слай, нетрудно предположить, что и волна локонов выйдет несколько… жидковатой, и под столом ты в лучшем случае застрянешь, а в худшем – порвешь юбку, да и Хьюго никаких бумаг рассыпать не будет, потому что никаких бумаг и не читает, для этого как раз ты у него и работаешь, чтобы бумажки разные читать. И хватит дурака валять, иди, прими душ, от тебя несет, как от рыбной лавки.
Моника смущенно и торопливо выхватила из шкафа застиранную футболку, старые драные джинсы и чистые трусики. Хорошо, что мама в данный момент борется за жизнь кенгуру в австралийском буше. При маме носить джинсы Моника не решалась. Юлалия весьма критически оценивала внешние данные старшей дочки. «С такой задницей нужно ограничиться черным и продольными полосками! В джинсах ты похожа на вышедшую в тираж стриптизершу». Вот так.
Неужели стриптизерши ТАК выглядят? Пусть даже тираж их состоялся очень давно?..
Она неожиданно закусила губу и расстроилась по-настоящему. В двадцать пять лет она чувствует себя старушкой, стесняется даже собственного отражения в зеркале, носит джинсы тайком от матери и до сих пор стрижется по ее же указке. А жить когда? Жить так, как живут нормальные девушки двадцати пяти лет…
Моника вошла в душевую кабинку и только здесь сняла маечку и трусики. Это, конечно, был уже полный позор, но дело в том, что…
Она немного стеснялась карпа в ванне…
Оказалось, не зря стеснялась. Когда после душа Моника выскользнула из кабинки и потянулась за полотенцем, то поймала на себе пристальный взгляд серебристой рыбины. Карп уже успокоился и теперь лениво пошевеливал плавниками в углу ванны. Смотрел он при этом на Монику, и она могла бы поклясться, что во взгляде круглых темных глаз явно читается насмешливый и слегка надменный интерес. Ну и что ты за рыба, Моника Слай? И где твоя чешуя?
Моника взяла себя в руки. Сняла с вешалки банный халат, завернулась в него и присела на край ванны. Карп не пошевелился, только слегка развернулся, чтобы смотреть прямо на Монику. Девушка кашлянула и неестественно громким и насквозь фальшивым голосом поинтересовалась:
– Ну и что же мне с тобой делать, рыбка?
Сама ты рыбка, спокойно ответили глаза карпа. Моника еле удержалась, чтобы не отвести взгляд.
– Полагаю, ты должна… должен что-то есть. Червяков у меня нет, так что начнем с хлеба. Я сейчас принесу.
Она попросту сбежала из ванной, провожаемая насмешливым взглядом темно-золотых глаз. Уже на кухне, кроша корку французского багета, Моника подумала, что карп, несомненно, мальчик. Вернувшись, она вновь присела на край ванны, начала крошить хлеб в воду… Карп наконец оторвался от созерцания своей спасительницы поневоле и поплыл вперед. Ехидно сложенные губы раскрылись в молниеносном движении – карп начал есть. Моника успокоилась и потому произнесла совсем уж расслабленно: