У меня не было представления о том, кто это может быть. Обнаружив, что подозреваемый убийца семерых человек Джерри Кантер смахивает на шустрого, невысокого подростка, я решил больше не строить догадки на основе досье. Но кем бы он ни был и какой бы располагающей ни была его внешность, он мог оказаться изобретателем ловушек, и в его присутствии я чувствовал себя не в своей тарелке.
Кроме того, я понимал, что должен все ему объяснить. Мне не хотелось, чтобы у постояльцев возникли какие‑то подозрения. Пока только доктор Камерон, я да еще постоялец, обнаруживший подпиленную ступеньку, знали о том, что несчастные случаи не были случайными.
– Я проснулся и почувствовал, что очень проголодался. Вот я и подумал, пойду и поищу... поищу свое кольцо.
– Его наверняка кто‑нибудь уже нашел, – воскликнул он. – Кольцо отдадут доктору Камерону.
– Не припрячут?
– Украдут? – Его шокировала сама эта мысль. – Здесь – никогда. Не в “Мидуэе”, нет! Знаете, здесь все совсем не так, как во внешнем мире.
– Верю, – сказал я. – Но неужели здесь не бывает мелких краж?
– Как можно! Вам следует рассказать об этом на групповой терапии. – Он произнес это как нечто само собой разумеющееся, словно я просто забыл о такой возможности. – К тому же, – продолжал он, – воровство – это признак того, что вы не чувствуете себя в безопасности. А кто не чувствует себя в безопасности, живя в “Мидуэе”?
Кто? Я, например. Но этого я не сказал.
Однако теперь, прочитав в глазах этого маленького человечка безусловное доверие ко всему, что касалось “Мидуэя”, я наконец понял, почему доктор Камерон так настаивал на соблюдении секретности. “Мидуэй” был раем для людей, которые недавно вышли из лечебниц для душевнобольных и по той или иной причине не чувствовали себя в состоянии сразу же окунуться в водоворот жизни. Слабые и легко ранимые, они нуждались в ощущении собственной безопасности. И “Мидуэй” давал им такое ощущение. Если бы они узнали, что за каждой дверью, под каждым столом, в каждой комнате, быть может, кроется смертельная ловушка, что стало бы с их недавно обретенной психологической стабильностью? Особенно если бы им сказали, что преступник – это один из них и все они в равной мере находятся под подозрением.
Поэтому я не стал возражать своему собеседнику, а просто сказал:
– Вы и сами рановато поднялись.
– О, я сплю очень мало, – отвечал он. – Я как раз спускался в кухню, чтобы перекусить. Можно, я пойду с вами?
– Было бы замечательно. Я понятия не имею, где кухня.
– А я знаю этот дом вдоль и поперек. Пойдемте, я вас провожу.
Я пропустил его вперед, и он стал беспечно спускаться по лестнице, свято веря в безопасность “Мидуэя”. Я приготовился разыграть внизу небольшую сценку, поискав несуществующее кольцо, но он, не задерживаясь, открыл дверь и прошел дальше.
Когда мы шли по коридору первого этажа, с его нескончаемыми поворотами, я сказал:
– Кстати, меня зовут Митчелл Тобин. Я прибыл только сегодня.
– Знаю, вы приехали на такси. Я видел, как вы подъезжали. Тобин, вы сказали?
– Да. Пожалуйста, зовите меня Митч.
– А меня называют Дьюи. Что‑то вроде прозвища.
– Очень приятно, Дьюи.
Он рассеянно улыбнулся и продолжил путь.
Кухня оказалась большой и старомодной, хотя все оборудование было новеньким. Описывая “Мидуэй”, доктор Камерон кое‑что рассказал мне о его финансовом устройстве. Люди, живущие здесь, не платили ничего – финансирование осуществлялось за счет инвестиционного фонда плюс небольшая субсидия, предоставляемая в рамках Федеральной программы здравоохранения, образования и социального обеспечения.