Кира хотела было сказать, что и она тоже в этом "тяжело далось" немалое участие принимала, но вовремя прикусила язык. И правильно, что прикусила. Еще не хватало, чтоб она сейчас ныть начала, как ей тоже нелегко было нестись после лекций на всякие студенческие подработки. Слава богу, подработок этих – завались. Можно, например, провайдером в супермаркете горло надрывать, выкрикивая в толпу про выгодную акцию "купите три банки майонеза – третья бесплатно", можно, напялив на себя дурацкий плюшевый костюм чебурашки, раздавать бумажки-завлекалки около детского магазина одежды, можно и в "Макдоналдсе" только на вечерние смены договориться… А потом сидеть всю ночь над учебниками, чтоб не сойти со своей спринтерской дорожки, финал которой она сама себе с первого курса определила в виде вот этой красной книжечки, красующейся на столе рядом с бутылкой хорошего французского вина…
– Ладно, мам! Ну что ты, в самом деле? Все же хорошо! Видишь, все у нас с тобой получилось! Мы обе молодцы, мам! И я, и ты! Давай выпьем за наш успех!
– Давай… – улыбнулась сквозь слезы Елена Андреевна. – За нас с тобой, доченька…
Французское вино оказалось кислым, аж скулы свело. И чего это им все так восхищаются? Кира передернулась слегка, скосила глаза на мать. Та, наоборот, закатив глаза к потолку, произнесла мечтательно:
– Ой, прелесть какая… Это вино мне Люся из Парижа привезла… Вот же счастливая! По Парижам ездит…
– Ничего, мамочка! И ты поедешь! Какие твои годы? Вот заработаю денег и непременно отправлю тебя в Париж…
– Правда? – выгнув спину и поставив бокал на стол, повернулась к дочери Елена Андреевна. – Неужели и правда так будет, Кирочка?
– А то! Конечно правда! Ну, может, не так скоро… Но я буду стараться, мамочка! Поработаю два года стажером у Кирюшкиного отца, потом тоже адвокатом буду. У меня все получится! Ты же знаешь, я упорная! И еще – мне всегда везет! Я много денег заработаю, вот увидишь!
– А я в этом и не сомневаюсь, Кира! При такой специальности грех не зарабатывать… Знаешь, что мне больше всего в твоей будущей профессии нравится?
– Что, мам?
– А то, что в ней зарплатной безысходности нет! Вот возьми меня, например… Я всю жизнь на зарплате сижу. И всегда точно и определенно знаю, какую сумму получу раз в месяц. Просто до последней копеечки знаю. Согласись, что в этом есть тоска какая-то… Безысходность жизненная… А у тебя впереди – полет! Возможности! Все-таки как тебе повезло, что именно с Кирюшей у тебя отношения сложились! А я, знаешь, так боялась об этом думать, доченька… Боялась, что влюбишься в какого-нибудь обормота, как я когда-то, и он тебе всю жизнь испоганит…
– Я? Влюблюсь? В обормота?
– А что? Я знаю, что говорю! А Кирюша, он у нас… хороший такой!
– Да, хороший… – тихо проговорила Кира. – Конечно хороший…
– Доченька, а он это… про свадьбу еще не заговаривал?
– Да рано еще, мам… Мы только полгода встречаемся. Какая свадьба?
– Как это – рано? И ничего не рано! У вас серьезные отношения… И родителям его ты понравилась, сама говорила! Не зря же Кирюшин отец тебя к себе на работу пригласил!
– Ага… А завтра я к ним на дачу еду, будем наши дипломы обмывать…
– Правда? А почему ты мне ничего не рассказываешь? Ну-ну… И кто там будет?
– Да никого не будет. Так, отметим в узком семейном кругу, как Кирюшина мама выразилась. Шашлыки и все такое прочее…
– Ну вот видишь! Раз тебя зовут в узкий семейный круг, это уже о многом говорит! А когда ты едешь?
– Да прямо с утра. Кирилл за мной на машине заедет.
– Ой, как хорошо… На машине… На дачу… На шашлыки… Нет, ты сама своего счастья не понимаешь, доченька! Эх, мне бы хоть денек пожить такой вот жизнью… Ну ничего! Раз мне не довелось, значит, ты за меня хорошую жизнь проживешь! А потом вы поженитесь, и у вас будет свой большой дом… И машина… И отпуск на Гавайях… Прямо как начинаю об этом думать – сразу голова кругом идет! Нет, не зря все-таки я свою несчастную жизнь прожила…
– Мам, ну почему – прожила? И почему – несчастную? Что за настроения такие? Вот, опять плакать собралась…
– Ой, да я от счастья, доченька… И от гордости за тебя… Это ж надо, моя дочь – адвокат! С ума можно сойти!
– Ну, до адвоката мне еще далеко, мам! Я еще стажером два года буду! Может, и адвоката из меня никакого вовсе не получится.
– Не говори так, Кира! Как это – не получится? Обязательно получится! И вообще, не мешай мне радоваться! У меня сегодня звездный час, именины сердца, а она – не получится! Я столько лет к этому дню шла, столько слез горьких в подушку выплакала…
– Ой, не начинай, мам! Прошу тебя!
– А этот… этот мерзавец, отец твой… Он теперь пусть мне завидует! Потому что у него ничего нет, а у меня – дочь адвокат! Вот так вот! А он пусть пропадает, раз так со мной поступил! Бог, он все видит! И каждому воздает по заслугам! Он думал, я пропаду без него… Как же…
– Ну вот, опять ты… Столько лет прошло, а все обиду свою забыть не можешь…
– Да, доченька, не могу. Хоть и наказал его Бог, а я никак забыть не могу. И никогда, наверное, не забуду…
Они замолчали, задумавшись каждая о своем. Вернее, тема этого молчания, конечно, общей у них была, только мысли разные. Да они и должны быть разные, эти мысли. Потому что они друг другу кто? Они – мать и дочь. А отцу, выходит, бывшая жена и бывший ребенок. Но ребенок – он же бывшим не может быть, правда? Это жена – бывшая, это она может позволить себе сменить любовь на ненависть, а ребенок от этой любви никуда не денется. Не убьешь ее, не поменяешь, не выбросишь. Вот спрятать ее поглубже в себя можно, это пожалуйста. Чтоб маму не обидеть. Спрятать и поддакивать маме в ее женской обиде, и костерить на чем свет стоит бедолагу-отца… А что – он же и в самом деле бедолага! Про таких говорят – плохо кончил. Хотя ему показалось тогда, будто жить только начал… Тогда, десять лет назад, когда приспичило ему вдруг влюбиться. И так он страстно в эту срочно приспиченную любовь ринулся, что про все забыл. И про нее, про Киру, тоже забыл. Что ж, бывает. Она очень сильной была, та, другая женщина. Волевая бизнесвумен. Вырвала его из семейной жизни одним махом, как редиску из грядки, даже про Киру ничего слышать не захотела. Раз, мол, новая любовь у тебя, то и жизнь должна быть новенькой, с чистого, белого листа начатой. Без всяких там бывших жен и дочерей. А отец – он красивым всегда мужиком был… Породистым таким, или, как сейчас модно говорить, брутальным. На артиста походил, который бравых спецназовцев во всех боевиках играет. Его даже с ним путали часто, люди на улицах подходили, сфотографироваться просили. Мама, Кира помнит, так этим обстоятельством забавлялась… Она-то прекрасно знала, какой мягкий да безвольный мужнин характер там, за этой видимой брутальностью, прячется. А вот бизнесвумен этого поначалу совсем не поняла. Жестоко обманулась в своих матримониальных надеждах на показательное счастье. Все пыталась к бизнесу своему его приспособить. Не для красоты же его в доме держать, в самом деле! Красоты у нее и своей собственной хватало. И так она старалась его переделать, и этак, и никак не получалось из отца ничего путного. Не все же на этой стезе процветают, не каждому такое счастье дано! Есть такие люди, которые будто для того Богом и созданы, чтоб на маленькую зарплату жить. Предназначение у них такое. А когда это предназначение судьба ломает, они тоже ломаются… Вот и отец сломался. Пить крепко начал, поверив в полную свою человеческую неполноценность. Так крепко, что лицо его артистическое в обыкновенную хамскую забулдыжную рожу превратилось. В общем, выгнала его бизнесвумен прочь из своей красивой жизни. В чем пришел домой из очередного запоя, в том и выгнала. Мама, когда эта новость до нее дошла, обрадовалась совершенно неприлично – Кире даже неловко за нее стало. И отца жалко. Так жалко, что она на другой же день к бабушке, отцовой матери, поехала, хотела с ним поговорить… Только не получилось никакого разговора, конечно. Злой был отец. Пьяный и злой. Она и не видела, и не знала его таким…
– … Нет, никогда не забуду! – повторила со злорадной страстью Елена Андреевна, со стуком поставив пустой фужер на стол. – Как я убивалась, когда он нас бросил, ты помнишь? Я же чуть руки на себя не наложила! Носилась над ним, как курица, любила, ублажала, а он… Ты помнишь, как он уходил? Я у порога под ноги ему бросилась, а он переступил и пошел…
– Да, мам. Я помню. Я все помню…
Она еще хотела добавить, что все равно нельзя жить этой обидой, но не стала. Зачем? Выпорхнут ее слова птичками в раскрытое настежь окно и улетят в никуда. Все-таки железобетонная вещь – эта женская обида. Ничем ее не пробьешь. Так и чего тогда в нее головой стучать попусту? Надо все принимать как есть. Обида, говоришь? Что ж, пусть будет обида, раз тебе так жить нравится. Примем как факт. Учтем. Промолчим. Поставим галочку. Нельзя рыться в чужих эмоциях, надо принимать их за исходную данность, как Кирилл говорит. Полезная для адвоката привычка, между прочим. Иногда он и в самом деле умные вещи толкует, ее бойфренд Кирилл, сын известного адвоката Линькова…
– Кира, а мама у Кирюши красивая? – неожиданно сменила грустную тему Елена Андреевна. – Она моложе меня или как?
– Не знаю, мам… Она из тех женщин, которые… без возраста. Ухоженная, подтянутая…
– А я что, не ухоженная? И не подтянутая? – обидчиво протянула Елена Андреевна.
– Да ты у меня из всех красавиц красавица, мамочка! Что ты! Тебя даже и сравнить ни с кем нельзя! И рядом поставить!
– Правда? – засияла навстречу детской улыбкой мать. – Правда, Кирочка? А я так боюсь, знаешь…
– Чего ты боишься?