Станиса охватили сомнения. Рыцарь отодвинул девушку от себя, посмотрел в глаза...
Закричал.
– Слышал сказку о неразменном гроше? Так вот, душа – тот же неразменный грош... вернее, не грош... мешок талеров! Продав душу один раз, ты можешь продавать ее снова и снова – а капитал будет только расти. Когда меня распотрошила бомба, я решил рискнуть. Совсем одурел тогда от боли, – Анджей потер лоб, словно от воспоминаний у него раскалывалась голова. – Подмахнул договор, прикупил жертву... К жертвеннику меня несли на руках – зато оттуда я вышел сам. Здоровый, полный сил и помолодевший на десять лет. Потом появился Хозяин Тотемов... Я решил, двум смертям не бывать...
– И пустил душу в оборот.
– Верно, Ришье. Пустил душу в оборот.
«Когда любитель берется за работу профессионала... Вкривь, вкось, с надрывом и кровью...»
Ришье согнул левую кисть. Обсидиановый стилет прорвал основание ладони и лег в пальцы. Рукоять мокрая... как бы не выскользнула...
«Больше всего я не люблю ситуации, когда возникает необходимость в героях». Салют, Вальдар, Капитан Висельников!
Герцог смотрел в окно. Гейворийцы отражали нападение мертвых гребцов... Если это можно назвать атакой. Несколько десятков мертвецов вяло передвигались по двору, скрючившись, словно с больным животом... Значит, Адам где-то рядом...
– Не вижу Вальдара! – азартно комментировал Анджей. – А... еще один... Почему Капитан Висельников не возглавил свою армию?
– Вальдар умер от ран, – сказал Ришье. – Надеюсь, его хорошо встретили на небесах... А ты отправишься к чертям в котел, Анджей. Я не шучу.
– Ты все-таки чертовски храбрый сукин сын, Ришье! – засмеялся Мертвый Герцог, по-прежнему глядя в окно. – Скажи, почему я должен отправляться в ад?
Старое поверье. Живая кость можно убить любого колдуна. Адам подозревал, что обсидиан будет бесполезен...
– Герцог?
Анджей повернулся... увидел забрызганного кровью Ришье... замер... в мертвых глазах мелькнуло нечто, напоминающее испуг... Ришье ударил. Вспышка боли! Срубленные под острым углом кости руки вонзились Анджею в грудь... пошли к сердцу...
Анджей зашипел. В мертвых глазах наконец появилось некое подобие жизни. Ришье навалился на него, всем телом вгоняя остатки руки глубже... Выдохнул в бледное лицо:
– Потому что я настаиваю, мессир Мертвый Герцог.
«Это военная экспедиция, а не увеселительная прогулка, мессир Лисий Хвост!»
Я знаю, мессир Капитан. Уж это-то я знаю...
КОРОЛЬ МЕРТВЫХ
– Долгой жизни и честной смерти, милорд.
Серое утро. Раскисшая, стоптанная в грязь земля, влага в воздухе, мелкими каплями оседающая на коже. Осень лезет мокрыми руками в чужой дублет...
В мой дублет.
– Долгой жизни, сэр Аррен, – ответил я негромко. – Пришли посмотреть на казнь?
– Я пришел проводить несчастного в последний путь.
– Вам он нравился? – поинтересовался я. – Впрочем, не отвечайте... Я знаю, что нравился.
– Он так молод.
«Он стоил мне восьми солдат.»
– Сэр Олбери приговаривается к смертной казни, – возвестил глашатай. Потом сделал паузу – казалось, я слышу, как толпа вдохнула и замерла... Тишина. Лишь издалека доносится обычный гул: шлеп, шлеп, шлеп и всхлипывание грязи под сотнями ног. Хучи не знают усталости. Месяц и два дня назад я думал, что сойду с ума от этого шума... Обманывался.
– Он будет повешен.
Роковые слова отзвучали, и я увидел, как в одночасье молодость обращается в старость. Сломался. Он готов был умереть, этот сэр Олбери, дерзкий и отважный рыцарь, красавец и волокита... Глупец, нарушивший мой приказ. О чем он грезил? Не просить, не умолять, твердо шагнуть на эшафот и положить буйную голову на плаху...
Уйти красиво.
Только вот я не верю в красивую смерть.
Смерть – уродлива. Чтобы убедиться в этом, достаточно сделать два шага за ворота...
– Приговор привести в исполнение немедленно. Генри Ропдайк, граф Дансени, писано восьмого октября, тысяча пятьсот тридцать второго года от рождества Господа нашего, Иисуса Христа...
Какое страшное молчание. Мертвой тишину делают люди... и хучи.
Шлеп, шлеп, шлеп.
Я обвел взглядом толпу. Ну, кто из вас самый храбрый? Кто попросит за Олбери. Ты, толстяк? Или ты, лысый? А, может, предоставите это женщине – какой-нибудь сердобольной старухе? Ее-то уж точно не трону...
– Милости, милорд! – взвыл голос. – Честной смерти! Милости!
Наконец-то.
А то я устал ждать.