"Сидим, курим…" - это роман о поиске внутренней свободы, меткая тонкая зарисовка из жизни современной Москвы. Главные героини - три молодые девушки, каждая из которых, как умеет, пытается выжить в циничной столице. Арбатская художница, пофигистка, неформалка, нео-хиппи. Порнозвезда, роскошная, порочная и несчастная. Богатая содержанка - когда-то она была свободной, носила фиолетовый ирокез, моталась по миру, а теперь - покупает бриллианты к завтраку и тратит все моральные ресурсы на ублажение личного божка… Что может быть между ними общего? Чей путь к свободе более короток и менее тернист?
Мария Царева
Сидим, курим…
Я ненавижу этот город почти так же сильно, как и люблю.
Ненавижу смердящие бензином автопробки, надменные лица красавиц в дорогих туфлях. Жару, оставляющую трещинки на асфальте и веснушки на плечах, московский ледяной февраль, хватающий за нос железной клешней. "Хаммеры", паркующиеся так, словно они лунные вездеходы - то есть одни на всей планете, а прохожие, убого протискивающиеся мимо, - так, не в счет… Дешевые сетевые харчевни, от которых за версту разит прогорклым подсолнечным маслом. Пьяных приставал. Малолетних уличных попрошаек, которые бесцеремонно суют под нос изъеденные диатезом руки. Дорожную соль, с азартом голодного хищника впивающуюся в лучшие сапоги. Продавщиц дорогих бутиков, которые смотрят так, словно от тебя пахнет какашками, - всего лишь из-за грошовых мокасин. Свою депрессию - но об этом немного позже.
Я люблю стойкую, как духи "Красная Москва", романтику Бульварного кольца - вроде бы время летит, как атлет на олимпиаде, город меняется, а оно остается все тем же. Люблю тополиный пух, щекочущими снежинками оседающий на асфальт. Студентов, хлещущих пиво на пыльной траве. Принцесс, которые умеют выходить из автомобиля, правильно сдвинув колени и ни разу не сверкнув трусами. Суши-бары, пабы, где беснуются экспаты, шокирующие новшества вроде молекулярной кухни (в очередной раз доказывающие, что силой сарафанного fashion-радио в ранг высокой моды можно возвести любую ерунду). Любовников, которые выходят на лестничную клетку покурить и больше никогда не возвращаются. Полыхающую разноцветной иллюминацией Тверскую. Воробьевы горы в дождь. Вечную занозу в сердце, судьбу мою - Арбат. Впрочем, об этом тоже потом.
О чем могут говорить три девушки, уединившиеся в приарбатском скверике ради совместного смакования ментоловых сигарет (курение заменяло нам lunch)?
Случайные прохожие мужского пола, бросив мимолетный, в меру заинтересованный взгляд на нас, сблизивших головы и заговорщицки перехихикивающихся, наверняка думали, что речь идет:
1) об острой нехватке крепких пенисов на душу жаждущих любви женщин;
2) о гадких характерах и матримониальной нерешительности тех обладателей пенисов, которых мы называли бойфрендами;
3) о прославленных обладателях пенисов вроде Бреда Питта и Майкла Дугласа (и в этом же контексте о сучьей природе Анджелины Джоли и Перчинки "Posh").
Мужчины вообще отводят своим пенисам слишком много ментальных сил - это заметил еще старина Фрейд.
Каково же было бы их удивление, если бы они узнали, что три эффектные девицы расслабленно беседуют:
1) о чертовых химчистках, которые портят дубленки и свитера, а потом не желают возвращать деньги, прикрываясь жалким аргументом "а так и было";
2) о деньгах, которые чем-то напоминают хамоватых родственников из Одессы, свалившихся как снег на голову и ушедших по-английски, оставив легкое ощущение недоумения;
3) о любви - вернее, ее отсутствии, которое кажется обнадеживающим, когда тебе двадцать, но по мере приближения тридцатилетия начинает небольно, как заживающая мозоль, беспокоить;
4) ну и факультативно о моей (куда же без нее!) депрессии.
Наша дружба вписана в совершенную геометрическую форму равностороннего треугольника. Нас трое, и в отношениях царит гармония коммунистического равенства. Никто не отдает никому предпочтения, никто не перешептывается ни у кого за спиной.
Мы настолько разные, что даже непонятно, как умудряемся оставаться вместе вот уже не первый год в московской сутолоке, порой расшвыривающей в противоположные стороны даже самых близких людей. Пожалуй, Арбат и есть наше объединяющее звено.
Я работаю на Арбате. Ничего особенного - потрепанный складной стульчик, мольберт, перепачканные грифелем пальцы. Не угодно ли портрет, мадам? Я непрофессиональная художница. Когда-то пробовала поступать в Суриковку - провалилась два раза подряд. Зато мой талант превращать молниеносно намалеванные черточки в узнаваемые лица помогает не умереть с голоду. В лучшие дни у меня бывает до десяти клиентов, и я беру по триста пятьдесят рублей с каждого.
Len'a (crazy) с некоторых пор на Арбате живет. Вернее, в Плотниковом переулке живет некий богатенький буратино (хотя телосложением он больше похож на Винни-Пуха, мы называем его Пупсиком), которого угораздило запасть на ее креветочно-жилистые красоты. А познакомились мы, когда она была типичным арбатским персонажем с вечно хмельными глазами и босыми грязными пятками. Таких чудиков на Арбате навалом, особенно летом, - с гитарами наперевес они мирно сидят на асфальте, спиной привалившись к стене, и мурлычут себе под нос какую-то ересь, время от времени протяжно выпрашивая у кого-нибудь десятирублевку.
Марина приходит сюда в студию, к некоему фотографу-порнографу, который ее протежирует в мире продающейся красоты. Наша Марина - порнозвезда, но это тоже отдельная история.
Уличная художница, богатая содержанка с мрачным маргинальным прошлым и порноактриса - неслабый триумвират?
Что еще сказать?
Мне двадцать пять лет, и с некоторых пор у меня хроническая депрессия.
На месте нашего президента я бы давно ввела государственный налог на редкие имена. Хочешь назвать своего отпрыска Мефодием или Дездемоной - пожалуйста. Только будь добр, безумец, оплати свою прихоть в кассе. Может быть, материальный фактор заставит тебя, оригинал с наклонностями к моральному садизму, призадуматься. И еще один маленький человек будет спасен от неизбежной участи паршивой овцы, над которой с детства все в лучшем случае безобидно посмеиваются.
Родители назвали меня Аглаей. Гланя, Глаша - почему-то мне с самого детства было неудобно озвучивать собственное имя. Первая учительница спросила, как меня зовут, я бодро и звонко соврала: Таня. Долгое время меня так и называли, афера открылась на родительском собрании. В тот вечер родители долго со мной разговаривали - в папином монологе доминировало непонятное мне слово "инакомыслие". С возрастом я все-таки усвоила, что они тогда имели в виду: мне стоит гордиться тем, что я не такая, как все - Даша, Маша или Юлечка, - само имя, как магический талисман, намекало: я особенная.
Может быть, поэтому из меня и вырос типичный городской фрик. Если бы в паспорте моем значилось тривиальное "Мария" или "Татьяна", то, возможно, моя судьба сложилась бы несколько иначе - вдруг я стала бы нежной тургеневской барышней, любительницей тугих кудельков у лба и белых шляпок в солнечную погоду? Но нет - на моей голове вечный хаос (которому я вот уже много лет тщетно пытаюсь придать видимость нарочитого художественного беспорядка), я ношу простые льняные платья, домотканые рубахи, шали крупной вязки и длинные янтарные бусы - все это покупаю со скидками у арбатских старух. Зимой - толстые вельветовые штаны, свитера грубой вязки и обычные валенки, которые я собственноручно расшила бисером, блестками и разноцветным стеклярусом. Расчесанные на прямой пробор волосы ни разу не удостоились знакомства с краской.
Моя мать - бизнес-леди с отточенной в "Жак Дессанж" стрижкой и трехсотдолларовых туфлях - говорит, что я похожа на хиппи. А я не против…
Честно говоря, не знаю, когда белесая апатия окутала меня своими пуховыми крыльями. Скорее всего, произошло это не в какой-то конкретный момент - хитрая депрессия потихонечку, семенящими старушачьими шажочками отвоевывала мое пространство - до тех пор пока не разрослась вьюнком, который ничем не вывести…
- Влюбиться бы мне, - говорю.
- Это еще зачем? - не понимает Марина, уже давно воспринимающая мужчин сквозь призму профессионально дозированных "оооох" и "ахххх".
Марина - классическая красавица. Такая красавица, что, глядя на нее, захватывает дух (ну или хочется повеситься на собственных чулках - в зависимости от половой принадлежности и крепости нервов любующегося). У нее нет подруг, кроме нас. У таких женщин по закону природы подруг быть не может. Ей повезло, что я пофигистка, a Len'a (crazy) влюблена в саму себя настолько искренне и взаимно, что давно утратила досадную женскую способность к адекватному сравниванию.
- А у Глаши депрессия, - щурится Лена, - ей кажется, никто ее не понимает.
- Ну что ты сразу… - досадливо морщусь я, - скорее, это апатия. В моей жизни уже давно ничего не происходит.
- А чего ты хочешь? - удивилась Маринка. По-моему, из нас ты единственная лишена амбиций.
- В социальном плане - возможно. Но когда я три года назад с огромнейшим скандалом уходила из дому, - при этих воспоминаниях я всегда мрачнею и так заметно, что, по словам окружающих, словно старею на десять лет, - тогда мне казалось, что впереди - полнокровная жизнь! Viva свобода и независимость! Примерно тогда же я познакомилась с вами… И все это было так необычно, так весело! А потом прошло время, но ничего не изменилось.
- Может быть, тебе пропить курс витаминчиков? - проявляет заботу Марина.