---------------------------------------------
Корнилов Владимир Николаевич
ВЛАДИМИР КОРНИЛОВ
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Хотя в феврале День Пехоты выпал на среду, с самого утра снег сверкал по-воскресному и смерть неохота была загорать в казарме. Так и тянуло надраивать сапоги, начищать бляху и подлаживаться к старшине за увольнительной.
Но полк был особый, стоял на отшибе - в тридцати километрах от районного городка, в шестидесяти от столицы, - и молодой командир части, красивый, невероятно длинноногий подполковник Ращупкин не выпускал солдат за проволоку.
- Нечего им там делать, - вдалбливал Ращупкин своим офицерам. - Ленин нас учит: "Всякое умаление пролетарской идеологии ведет к усилению буржуазной". Так вот, чем по избам самогоном надуваться, пусть на спорт налегают. Вам же самим, товарищи офицеры, спокойней, - улыбался подполковник во всё свое молодое, вытянутое, как у лошади, лицо.
Так что из всего полка за проволоку выбирались одни шоферы да ефрейтор Гордеев. С прошлой весны определенный почтальоном, Гордеев каждый день, правда не по многу, гулял в райцентре и тот ему даже слегка пообрыдл. Тем более, что последний месяц у Гордеева в самом полку завелась женщина.
Полк был не просто особый. Гордеев служил по третьему году, успел поменять прорву частей, а такой чудной еще не встречал. И лишнюю четверть тут прибавляли к жалованию (считалось вроде как за "молчанку"). И офицеров тут было побольше, чем солдат (все сплошь технари или инженеры). И еще в полку (правда, временно, но и служба ведь не навсегда!), к смертельному неудовольствию подполковника, жили вольные. Они чего-то химичили на двух объектах.
Один стоял у самой дороги и назывался "овощехранилищем". Второй был далеко в стороне, называли его по-всякому и считалось, что там-то и самая сила.
Впрочем, чисто военные дела занимали ефрейтора мало. Прячась от ветра и жмурясь от яркого, будто смазанного соляркой, снега, он жался сейчас в кузове попутной трехтонки и думал о своей крале, маркировщице с "хранилища". Вчера она обещалась не пойти на объект и ждать его у себя в финском домике, где жила с еще девятью девахами с того же "овощного" строения.
Гордеев плохо спал ночь, ворочался на соломенном матрасе, все прикидывая, как бы исхи-триться и не поехать в город за почтой. Но, даже в полутьме спящей казармы, не поехать - не выходило. Неотступно перед ефрейтором стояло гладко выбритое лицо молодого "бати".
- И не думайте, - скалилось это лошадиное лицо. - На губу, марать честь полка, я вас не суну. Гауптвахта у меня, пока я здесь, всегда пустой будет. И в дисциплинарный батальон - тоже не сдам. Просто в такую дыру зашлю, где демобилизация на год позже, а за водой или в баню полдня топают... - и лицо доверительно улыбалось. Подполковник редко повышал голос.
В конце концов Гордеев решил в город поехать, но только перед самым обедом, после полудня, чтобы утро было совсем свое и он мог побыть с женщиной по-человечески, а не как раньше, наскоро, в закутке или на холоду в дровяном сарае. Нужно было только пораньше выйти из казармы, показать себя на КПП, а шагов через триста нырнуть в балку. Балка, заросшая сосня-ком, полуогибала военный поселок. Снег был в ней утоптан. В том месте, где она подползала к забору, две доски держались на верхних гвоздях. Гордеев не раз видел, как лейтенанты, раздвигая доски, сбегали на ночь в деревню.
Дело должно было выгореть, потому что после развода в полку ни дущи. Техники и инже-неры на объектах. Штабные - в штабе. Рота охраны половиной спит, половиной караулит. А офицерских жен не так уж много, да и времени у них нет глядеть за каким-то ефрейтором: печи топить надо.