– Ах, дорогой, я просто не могу себе представить, как можно все это оставить. Я хочу сказать, что за столько лет все это впервые устраивается в Англии, и все это так ново, так волнует, а мы в самом центре всего. А Голливуд! Знаешь, право, это… – она подобрала слово, чтобы оскорбление получилось сильнее, – в пятидесятые годы.
Ричард помолчал. Разве дело во времени? Почти наверняка нет. Но по-своему она права, и свидетельство этому – бурный прием вокруг них.
Это был совсем новый мир – бьющий через край, самоуверенная революция достойных людей, а ведь он не ожидал увидеть ее на своем веку. Для мальчика с уэльских лугов, который выбился из низов в добитловские времена лишь благодаря своему непревзойденному сценическому дарованию, стояние на горящих баррикадах было пустым звуком. Шекспир вряд ли оценил бы рок-н-ролл, на вечном празднике шестидесятых места хватало всем.
Вздохнув, он улыбнулся Софи:
– Ну, не стоит нам пока принимать решение. Пусть еще подождут, может быть, и цена моя повысится. В Голливуде сделка многое значит. – И он переменил тему. – Господи, некоторые из этих бедняг выглядят не лучшим образом. Думаю, им не помешает переливание крови.
Она засмеялась в ответ:
– Ты просто ревнуешь, потому что у них "интересная бледность". Но, знаешь, Кейт Ричард и впрямь выглядит, как будто был в объятиях Дракулы. Как ты думаешь, он не испарится, если его вывести на солнце?
Он взглянул на нее с любовью. Она тоже была бледной, но это была совсем иная бледность, чем у рок-звезд, мельтешивших в толпе. Бледность Софи была следствием ее благородного происхождения. Красивое, нежное, белое, как только выпавший снег, ее лицо сияло при свечах, и темные круги под глазами говорили о том, что она знает толк в дневных и ночных удовольствиях. Она была необыкновенно хороша. Широкие, сильные плечи и осиная талия, линия груди так гармонична, что не только находившиеся в комнате мужчины, но и женщины нет-нет да бросали на нее взгляды. Простое шелковое платье от Осси Кларка не облегало форм и не просвечивало, но эффект был сильнее, как если бы на ней совсем ничего не было. Грудь была свободна от оков: не скованные бюстгальтером соски налились и отвердели от непростительного соприкосновения с тонкой, наэлектризованной тканью платья. Роскошные, как у Аллен Джонс, ноги не скрывала символической длины юбка, едва прикрывавшая крошечные трусики румынской княжны.
Она потягивала из бокала белое вино.
– Как ты думаешь, может, скажем сегодня вечером наши новости Джули?
Ричард обхватил голову руками в притворном ужасе.
– Господи, зачем? Мне было так славно.
– Все равно скоро придется. Скоро это может стать заметным. Мне даже кажется, что уже заметно.
– Да нет же, поверь мне. Поверь всем, кто здесь находится.
Живот Софи был совершенно плоским. Двухмесячный зародыш в ее утробе был еще совсем крохотным.
– Мы ж все равно не собираемся выигрывать конкурс популярности. Она почувствует себя лишней.
– И пускай! – тряхнула Софи челкой пажа от Видала Сассуна. – Ей все равно придется свыкнуться с этим.
Ричард почувствовал угрызения совести. Отчасти они были вызваны жалостью к дочери, которая так самозабвенно любила его, но еще и страхом из-за только что продемонстрированной его очаровательной женой сердечной черствости, аристократического равнодушия к счастью других – то, что использовалось в прошлом против него и чем, возможно, они не раз воспользуются.
– Не помогло даже ее присутствие при зачатии. – Это было не совсем шуткой, и Ричард тут же почувствовал себя виноватым за тон, каким он ее произнес. Словно он выслуживался перед Софи в ущерб дочери.
– С нее станется. В Америке она бы лечилась все оставшуюся жизнь.
Опять Америка. Боже, если он когда-нибудь попадет туда, да еще вместе с Софи, будет что-то жуткое.
– Кто же ей скажет?
– Если скажу я, будет скандал – ей плевать, что о нас подумают. Лучше ты скажи. Она же папина дочка. – Софи с вызовом посмотрела на него. В голосе ее прозвучали агрессивные нотки.
Ричард застонал про себя. Это было как раз в духе Софи – как только ей казалось, что пора защищаться, она немедленно переходила в атаку. Он покружился по комнате в надежде собраться с мыслями и разыскать дочь. Внезапно он понял, что не видел ее уже с полчаса. Но не это его беспокоило. В пятнадцать лет, конечно, рановато появляться на подобных вечерах, но Джули всегда казалась Ричарду чересчур взрослой. В конце концов, в уголке собралась компания из серии "бабушка-отправилась-в-путешествие" – Джейн Ормзбай-Гор, чей отец был послом в Вашингтоне, Майкл Рейни, Найгель Веймаут и прочие представители сливок общества в ассортименте притащили с собой детишек, один из которых счастливо присосался к висящей, как уши спаниеля, груди матери.
Софи вывела мужа из затруднения.
– Она где-то там в уголке, пристроилась с одним парнем из "Вопля", если он узнает, что ей всего пятнадцать, то наверняка сообразит, что надо остерегаться. Надеюсь только, ради нее же, что у него не воняет изо рта.
– Господи, с ней все в порядке?
– Разумеется, в порядке, дурачок. Я просто пошутила. Она не позволит Мику Джеггеру зайти слишком далеко. Она слишком зациклена на тебе. – Софи шутливо ткнула Ричарда в ребро, а он притворно скорчился от боли.
– Послушай, пожалуй, мне лучше пропустить еще стаканчик виски перед этим. Давай, я лучше пойду и порепетирую за картишками, а ты посмотришь. Кажется, в прошлый раз это удалось.
– Ричард, не будь таким противным.
Но она понимала. И очень хорошо. Она положила руки мужу на плечи, при этом платье приподнялось на три дюйма, и заставила обернуться на себя каждого проходящего мимо мужчину, демонстрируя всем свои шелковые трусики от Диора.
– Ладно, иду. Пожелай мне удачи.
И он устремился в плотную толпу.
Пройти по студии Челси было целым испытанием. Каждый шаг по залу означал сложную борьбу, включавшую налитые бокалы, прикосновения к обнаженному телу и перестрелку глазами с богатыми и знатными "лицами", рассевшимися в стратегическом беспорядке по комнатам в окружении своих спутников – внимательных придворных и забавных шутов. Он наткнулся на фотографа Дэвида Бейли: "Привет, дружище. Ну как, порядок? Когда Софи собирается попозировать мне для "Вога"?" – и на Жюстен де Вийнева, создателя образа Твигги: "Привет, солнышко. Кого представляешь?" – и проскользнул позади расточительного Джо Кокера, длинноногого игривого Жана Шримптона: "Я так восхищен твоим Отелло, Ричард".
Лицо Джули вспыхнуло, когда она увидела отца. Музыкант помрачнел.
– Эй, папа!
По аппаратуре системы "Сони" Мик Джеггер оповестил мир, что никак не может удовлетвориться. Теперь рок-звезда с угрозой смотрел на Ричарда, как будто тот помешал ему наконец получить удовлетворение.
– Как проводишь время, дорогая?
– Отлично. Ты знаком с Винни? Он из "Вопля".
Затянутый в черную кожу, высокий, с острыми глазами, Винни был так же невинен, как сам сатана. К тому же он был поразительно красив – напоминал заброшенного Дориана Грея, чьего-то великолепного цветущего ребенка, который заблудился и теперь, в стиле шестидесятых годов, очищался тем, что окунулся в грязь. Он мотнул головой и ткнул в него пальцем, украшенным перстнем с черепом.
– Эй, старик, – произнес он бесцветным, утомленным голосом.
Ричард смущенно оглядывал его. Они с Винни оба были героями из рабочей среды и разными путями добирались до заветного горшочка с медом. Они имели гораздо больше общего друг с другом, чем оба готовы были признать. Какое-то мгновение никто не произносил ни слова. Взаимная холодность мешала им разрушать неудобное молчание.
– Ты актер, да?
– Да. В Королевской шекспировской труппе.
– А, да. Все это старье.
Ричард усмехнулся, но не ответил.
Два красных пятнышка зардели на щеках его дочери.
– Ты хотя бы слышал о Шекспире? – хлестко прозвучал его голос.
Глубоко запавшие глазки Винни хитро сощурились. Он обольстительно улыбнулся и поднял обе руки, сдаваясь.
– Ладно, ладно. Не бери меня на мушку. Я ухожу. Сваливаю. – И растворился в толпе.
– Любопытный парень, – задушевным голосом начал Ричард.
– Слизняк! – сказала Джули и после паузы добавила: – Он спрашивал, не прочь ли я переспать с ним. – Джули вскинула глаза на отца, чтобы посмотреть на его реакцию.
– Чудеса! Как это по-взрослому!
Она выглядела разочарованной, чего он и добивался своим спокойным ответом.
– Я ему велела забыть об этом.
– И правильно.
Он изучающе смотрел на дочь. Если Винни предпочитает рубенсовские формы тщедушности Твигги, то рискует тюремным сроком за некоторые горизонтальные па с Джули. Она созрела, как арбуз. У нее была огромная грудь – тяжелые солидные шары, распиравшие тесную майку. Все остальное было в том же духе. Талия, правда, была на месте, как и положено, но затем возникал мощный зад, а ноги, хотя и пропорционально сложенные, но громадные, буквально вылезали из-под матерчатого пояса, изображавшего юбку. Лицо у нее было полным, цветущим, но, когда ее голубые, как вода в бассейне, глаза вспыхивали и искрились интеллектом и остроумием самозабвенной личности, она становилась симпатичной. Все это кому-то могло прийтись по вкусу, но скорее всего оказалось бы неудобоваримым для такого парня, как рок-звезда Винни с кругозором швейцарского сыра и жидким, как оливковое масло, телом.
Джули обняла отца за талию.
– Ты пришел, чтобы защитить меня от хищного незнакомца?
– Отец должен защищать свою красавицу дочь.