Маша молчала, смотрела куда-то вдаль, поверх высокого забора, внимательно разглядывая кусок ярко-голубого неба, ограниченного пределами кухонного окна. Потом повернулась к Ленке, тихо сказала улыбаясь:
– Ленусь, а ты нас познакомь... И с Овсянкой, и с Колбасой, по очереди... Вот тогда и посоветуемся!
– Слушай, а это идея! Молодец, Мышонок!
– Все, договорились! – тут же подхватила Инна. – В следующий выходной вези сюда! Кому первому будем смотрины устраивать? Я лично предпочитаю колбасу, и чем сырокопченее, тем лучше...
– Нет, девочки! В следующий выходной мы втроем едем в деревню к Овсянке, он временно там с мамой живет. Вы, конечно, в наши планы не входите, но я скажу, что вы мои бедные родственницы, хотите в бане с мылом помыться...
Инна расхохоталась громко, с удовольствием, откинув назад красивую голову. Маша лишь улыбнулась сдержанно, опять отвернувшись к окну. Ленка подобрала с тарелки хлебным мякишем последние крошечки, поглаживая себя по животу, задумчиво посмотрела на большую сковородку с котлетами. Потом решительно отодвинула тарелку, встала из-за стола.
– Все, пошли купаться! После дождя вода теплая, мягкая, для кожи полезная!
– Ну ты ж еще не Овсянкина жена, чтоб о пользе думать!
– Ларионова, не рассуждать! Иди купальник надевай! Мышонок, ты идешь?
– Нет, я посуду помою...
– Инка, тебе не стыдно? Она что у тебя здесь, горничной служит? Или кухаркой?
– Да ладно тебе, Лен... – скривила ухмылкой губы Инна, глядя в Машину спину. – Ты ж знаешь, она пока своего начальника не накормит, с места не двинется! Преданный юрисконсульт Арсения Ларионова! И на службе, и в быту!
– Ну что ж, служи, Мышонок, служи...
Маша грустно проводила их глазами, пока они шли по двору, помахала рукой обернувшейся от ворот Ленке. "Служи, Мышонок, служи..." Она и служит, вот уже двадцать лет служит! С того самого дня, как Инка впервые привела к ним в общагу своего жениха Арсюшу, высокого улыбчивого парня с яркими серо-голубыми глазами, пронзительными и завораживающими. Странное что-то случилось с Машей в тот вечер их первого знакомства. Даже и влюбленностью это нельзя было назвать. Скорее, гипноз какой-то, ступор, полная блокировка... В присутствии этого парня она терялась совершенно, сама себе казалась похожей на желе, не управляла ни мыслями, ни желаниями своими, не видела, не замечала никого вокруг... А без него просто умирала. Он полностью проник в ее суть, занял собой все ее личное человеческое пространство. Потребность видеть его, слышать его голос со временем превратилась в зависимость сродни алкогольной или, хуже того, наркотической... Она не завидовала Инне, не ревновала и не злилась. И сделать с собой ничего не могла. Пробовала, конечно, освободиться, даже вот замуж за Семена вышла и Варьку родила...
Она и Иннину с ней бесцеремонность терпит только из-за необходимости терпеть. Куда ж денешься? Приходится называться подругой, хотя никакой дружбой тут никогда и не пахло! Тогда, двадцать лет назад, перепуганную насмерть Инну привела к ним в общежитие Ленка, отбив ее у компании сильно подвыпивших пятикурсников. Ночью, проходя по длинному коридору, услышала за одной из закрытых дверей возню, сопровождающуюся истерическими женскими криками, и не раздумывая с размаху вышибла ногой дверь, ворвалась вихрем, как заправская героиня крутого боевика, ничего не видя вокруг себя, работая отчаянно кулаками. И потом тоже все было как в кино: и восхищение спасенной от позора Инны, и пожизненная благодарность ее родителей, не без помощи которых детдомовке Ленке удалось попасть в коллегию адвокатов, и ужас протрезвевших пятикурсников... С тех пор и началась эта странная дружба: Ленка с удовольствием общалась с ними обеими, Маша терпела изо всех сил Инну... А Инна и разрешала ее терпеть, даже не давая себе труда скрывать свое раздражение. А что? Наверное, очень удобно всегда иметь под рукой девочку для битья, тихую серую мышь, выплескивать всю свою помойку, зная, что на тебя не обидятся...
От скрипа лестничных ступеней за спиной что-то бухнуло и дернулось у нее в голове, где-то между глаз, как бухает и дергается вот уже двадцать лет... Маша развернулась навстречу спускающемуся к ней со второго этажа Арсению, губы сами собой растянулись в счастливой глупой улыбке: зачесанные волной назад пшеничные волосы, острый как бритва взгляд ярких серо-голубых глаз, невозможной белизны рубашка с короткими рукавами, чуть кривоватые крепкие ноги, руки, как обычно, засунуты в карманы брюк, запах дорогого одеколона бьет в ноздри тугой волной...
– Ты завтракать будешь?
– Нет, Мышь, некогда мне...
– А кофе? – уже в спину ему отчаянно крикнула Маша.
– Все, Мышь, меня здесь нет! До завтра! – донеслось до нее уже с крыльца.
Он быстро заскочил в свой стоящий у ворот новенький синий "фольксваген", сорвался с места, оставив после себя легкое облачко пыли на уже просохшей от дождя дороге. Маша стояла, смотрела вслед, медленно приходя в себя, глядя отрешенно на возвращающихся после купания Инну и Ленку.
– Мышь, а куда это он так рванул? – спросила подошедшая Инна. – Сегодня же выходной...
– Не знаю. Ничего не сказал.
– Он вообще в последнее время не в себе... Сдается мне, бабу завел! Ты ничего не слышала такого на фирме?
– Нет, не слышала...
– Господи, никакого от тебя толку нет, Мышь! Не видела, не слышала, не знаю... Амеба! У тебя ж свой интерес должен быть!
– Какой? – испуганно спросила Маша.
– А такой! Вот не дай Бог свалит Арсюшка к другой бабе, молодой и красивой, и она быстренько уберет с фирмы всех подруг бывшей жены!
– Как это – свалит? Ты что, Инна?!
– Да шучу я, шучу! Не дам я ему свалить. Что я, дура, что ли? Костьми лягу... Я ж классическая бездельница, любительница копченой колбасы, и ни на какую овсянку мне уже никогда не пересесть... Фу, даже думать об этом не хочу! Чур меня...
– Мышонок, дай пожрать чего-нибудь! С голоду умираю! – заныла Ленка, заходя на кухню.
– Да ты ж недавно ела! – удивилась, как обычно, Маша.
– Ну и что! Ты ж знаешь, я всегда есть хочу...
Да, есть Ленка хотела всегда, в любое время суток, особыми вкусовыми пристрастиями не страдала, ела, как говорится, "все, что не приколочено", оставаясь при этом на удивление стройной. И красотой ее Бог тоже не обидел. Все было в ней пропорционально и правильно: и большие распахнутые глаза, и прямой носик, и классической формы губы милым бантиком... Не было в Ленке только женского обаяния, тонкого шарма, приятной ленивой грациозности, просто отсутствовало все это напрочь, выбито навсегда в детдомовских драках, уничтожено в борьбе за выживание, за кусок хлеба, за возможность жить той сытой и красивой жизнью, которая грезилась ей ночами в огромной интернатской спальне на двадцать железных коек... Зато всего этого было вдоволь в капризной балованной Инне – и шарма, и обаяния, и барской ленивости. "А меня почему-то природа ничем не наградила, – думала Маша, глядя на подруг. – Серая Мышь, она и в Африке Серая Мышь..."
Ей вдруг нестерпимо захотелось быстрее уехать отсюда в свою квартиру, где вот уже второй день хозяйничала Варька, их с Семеном дочь, готовясь к очередному экзамену. И вообще, скоро выпускной вечер, а у девчонки даже платья нет! И куда поступать, они еще не решили... Вот, кстати, и Семен показался во дворе...
– Семен, собирайся, поехали! – крикнула Маша в открытое окно кухни.
– Мышь, ты что, день только начинается! А кто баню будет топить? Мы ж вчера хотели! – возмутилась Инна неожиданным поворотом событий.
– Маш, не забудь, в следующий выходной едем к моему Овсянке! Я тебе позвоню!
– Мышь, в чем дело? Ты никуда не поедешь! Пусть Семен уезжает, тебя потом Ленка отвезет! – продолжала капризно требовать Инна.
Под ее причитания она быстро собралась, расцеловалась с Ленкой, махнула на прощание им обеим рукой и села в машину к сердитому Семену, которому не разрешила даже пообедать.
– Ничего, Сема, дома поешь... Не сердись!
– Да я не голодный... Просто непонятно, Маш, зачем мы сюда ездим. Не нравится мне... Давно тебе говорю – давай свою дачу купим! Эта стерва обращается с тобой как со служанкой, а ты терпишь! Почему? Ты же в сто раз умнее и красивее ее!
"Ну да, красивее... – усмехаясь, подумала Маша. – Я для тебя с первого класса всех красивее и лучше... Как сел со мной за одну парту, так и не отошел ни на шаг больше!" В их поселковой школе Семен Ильин слыл первым хулиганом и двоечником, всем своим видом полностью соответствуя классическому образу: рыжие вихры его торчали задорно в разные стороны, крупные рыжие веснушки горели яркими огоньками на облупленном носу, ворот рубахи помят и распахнут до неприличия ввиду отсутствия пуговиц, потерянных в отчаянных драках. "Кто к Машке Серовой близко подойдет – дам в глаз!" – предупредил Сема всех потенциальных соперников. Хотя никто на нее особо никогда и не покушался. Кому интересна тихая серая мышка-зубрилка, отличница-скромница, мамина дочка да бабушкина внучка?
"Машенька, а вдруг он и в самом деле не даст к тебе хорошему парню подойти?" – сокрушалась мама. "Да ладно тебе, Оля... – успокаивала ее бабушка. – Ильины семья справная, крепкая... Они все по молодости драчуны да вояки, а потом ничего, все в люди выходят... Дай Бог, и у Семки все образуется!" Оно и образовалось... Через месяц после Инниной свадьбы Маша, отпросившись в деканате на неделю "по семейным обстоятельствам", заявилась неожиданно в свой поселок. "Так ты жениться на мне будешь или нет?!" – ошарашила она в первый же вечер Семена, почти уже потерявшего надежду на Машины руку и сердце после ее поступления в институт. "Буду, конечно... А когда?" – "Завтра пойдем и распишемся... А свадьбу через два месяца сыграем, когда я на каникулы приеду!"