Дай-ка я тебя за это поцелую.
Пришел Никита, принес с собой запах дымных осенних улиц и хорошее настроение. Он пил чай и рассказывал что-то веселое, интересное, но она его почти не слышала, была рассеянна и молчалива, потом попросила починить антресоль. Она смотрела, как он снимает рубашку, как напрягаются его мускулы под загорелой кожей, как ладно и аккуратно он работает, и не понимала, что же ее так раздражает в нем. «Быть может, то, что он безукоризнен?
Что у него все получается и он все знает?»
День длился долго, и Катя находила Никите все новую и новую работу. Казалось, он не замечал, что она просто испытывает его терпение.
— Ты не устал? — спрашивала наконец Катя Она почему-то ждала от него грубости, он даже хотела ее, но Никита был спокоен, уверен в себе и невозмутим.
— Только самую малость, и еще, скажу честно, есть хочется…
Он улыбнулся, хорошо улыбнулся, по-доброму.
— А у меня обед, так что не волнуйся, — прежде чем уйти на кухню, поспешила успокоить его Катя.
«Зачем я их все время сравниваю? Разве могут люди быть одинаковыми? — говорила она сама себе. — Каждый из них хорош по-своему, и мне понятно это, но зачем же, зачем Родька написал это письмо? Зачем напомнил о себе?
Мне же так больно!»
После сытного обеда, когда Никита дремал в кресле. Катя вошла в комнату, на ней было красное бархатное платье, в руке она держала чулок, другой был на ней. Она присела на соседнее кресло и принялась чинить чулок. Она страдала невыносимо, слезы закипали, в горле застрял горький ком. А Никита дремал. Наконец он открыл глаза, удивился взглядом, покачал головой.
— Это неприлично, я знаю… — Она вскочила, засуетилась и крикнула уже из кухни:
— По-дурацки все получилось, прости…
— Тук-тук, Катька!
От Родьки пахло вином, он был веселый, в ударе.
— Ты уже вернулся?
— Твои спят, что ли?
— Лорки нет, остальные давно спят. Ты уже из Москвы, так быстро?
— Включи свет.
— Ты что, с ума сошел? Зачем? Мы же разбудим всех.
— Включи, я тебе что-то привез.
Она принесла ночник, накрыла его полотенцем и включила. Родька достал маленькую черную коробочку, и Катя, чувствуя его нетерпение, сдалась и дала себя поцеловать.
— Хочешь посмотреть, что носят сейчас в Париже?
— Что это?
— Зайчонок, меньше разговоров. Завтра все училище будет любоваться твоими ножками, ведь они у тебя… Надевай скорее, не томи, я всю дорогу представлял твои колени, обтянутые этим кружевом!..
— Мы сделаем так, — Катя поправила на Никите галстук, — пройдемся сейчас по центру, посмотрим афиши. Газет я не выписываю, там же расстройство одно, то война, то разоблачения…
А в афишках мы посмотрим, что где идет, и пойдем в театр, например… Ты как, не против? Теперь ты понял, почему я просила тебя прийти в костюме? Но заявляю сразу: если замечу, что ты засыпаешь, — встану и уйду, понял?
Она говорила все это, не глядя на него, и поэтому, когда наконец встретилась с ним взглядом, поняла, что вновь совершила промашку, что ошиблась, и теперь не знала, куда спрятать глаза.
— Давай лучше я уйду. И сейчас, — сказал он и начал обуваться.
— Не надо, слышишь, не надо… — Она взяла его за руку. — Я больше так не буду… Не оставляй меня, я сама не знаю, что со мной происходит.
— Да ладно, просто ты меня действительно не знаешь. — Никита помог ей надеть плащ.
В этот вечер он стал ей ближе, дороже, она разглядела в нем настоящего Никиту, такого, каким хотела видеть все это время: мужчину, умеющего постоять за себя. Держась крепко за его сильный локоть и легко перепрыгивая через лужи, она улыбалась своему открытию и знала, что этого никто не видит.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...