– Да, Хенни, ты, конечно, видела девушек, стоящих в подъездах в ожидании клиентов. О, я считаю тебя достаточно взрослой, чтобы говорить о подобных вещах, хотя твои родители были бы шокированы и никогда бы меня не простили. Но это жизнь, и мы должны смотреть на нее открытыми глазами. Когда девушка в какой-нибудь гнилой дыре доходит до полного отчаяния, и для нее нет иного выхода или, по крайней мере, она его не видит… – Часы пробили четверть. Он встал и засуетился. – Дай-ка я уберу эти чашки. Нехорошо, если пациенты увидят грязную посуду. Да, так мы говорили о Дэниеле Роте. Наверное, я покажусь тебе нескромным, ну да мы тут свои люди и ты простишь мне это маленькое хвастовство, но Дэн напоминает мне меня самого в молодости. С той только разницей, что я никогда не был красивым. Он, разумеется, неверующий и вряд ли когда ходит в синагогу, что досадно, хотя, конечно, это не мое дело.
Он слишком много говорит, это признак старости, подумала Хенни, выходя на улицу. А еще она подумала: праздник в День благодарения. Я на нем буду.
Благотворительный центр был расположен в середине неправильного четырехугольника, образуемого Хьюстон– и Монро-стрит, Бауэри и Ист-ривер. Пять старых домов, принадлежавших некогда богатым торговцам, были переделаны под классные комнаты и мастерские, где обучали кулинарии, танцам, шитью, плотницкому делу, основам гражданского права, английскому языку. На просторной площадке для игр были установлены качели и песочницы. В приемных стояла мебель, которую пожертвовали хозяйки богатых особняков, так называемые "дамы из верхней части города": грубые черные диваны с волосяными сиденьями, стулья, плевательницы, каминные экраны, застекленные и на всякий случай запертые на ключ книжные шкафы с рядами книг в коленкоровых переплетах с золотыми буквами на корешках. Это были в основном классические произведения, например "Жизнеописания" Плутарха и "Закат и крушение Римской империи". Над камином в главном холле висело большое зеркало в позолоченной раме, украшенной гипсовыми нимфами и купидонами, держащими рог изобилия, из которого свешивались виноградные грозди. Зеркало прислали Флоренс и Уолтер Вернеры, избавившись от ненужного подарка, полученного на свадьбу.
В этот вечер горели все лампы и собралось много народу. Актовый зал был украшен тыквами и сухими стеблями маиса – этими символами отцов-пилигримов, неотъемлемыми атрибутами процесса превращения приплывших из Старого света бородатых мужчин, укутанных в шали женщин и их детей в американцев. На сцене губернатор Бредфорд и старейшина Брюстер в черных бриджах и высоких черных шляпах из картона с важным видом произносили свои пламенные речи, обращаясь к Скуанто и нескольким индейским скво в пестрых одеялах с многочисленными нитками бус на шее. Роль Массасойта исполнял румяный рыжеволосый двенадцатилетний мальчик, приехавший в Америку год назад из Минска; меньше чем за год Хенни научила его бегло говорить по-английски.
Рояль стоял в дальнем от Хенни конце сцены. Газовые лампы притушили, когда на сцене появился он – Хенни сразу узнала Дэна Рота.
Он слегка поклонился, сел, и пальцы его забегали по клавишам. Он играл незамысловатую мелодию легко и весело, время от времени поднимая голову, чтобы кивком подбодрить сбивающегося мальчугана. По его виду было ясно, что все происходящее доставляет ему удовольствие.
И снова она услышала биение собственного сердца. Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях, обтянутых темным шелком, и думала: "Возможно, я ничего не сделаю. Представление кончится, он уйдет, и я, так и не познакомившись с ним, тоже пойду домой".
Потом были речи. Какие-то дамы в пенсне на цепочках благодарили друг друга за сотрудничество. Мисс Демерест, директриса, своим тонким, похожим на птичий щебет голосом выразила благодарность всем участникам праздника, особо отметив заслуги мистера Рота, оказавшего неоценимую помощь в музыкальном оформлении представления.
Присутствовавшие встали и запели гимн "Мы собрались, чтобы просить Божьего благословения". Затем всех пригласили в соседнюю комнату, где был приготовлен кофе с пирожными.
Хенни осталась одна в опустевшем зале. Она по-прежнему сидела, не двигаясь. Кто-то похлопал ее по плечу.
– Что такое? Тебе нехорошо? – услышала она голос Ольги.
– Я просто… думала, – вспыхнув, ответила Хенни. Ольга смотрела на нее недоверчиво и обеспокоенно.
– Но о чем… здесь, в полном одиночестве?
– Этот молодой человек, который играл на рояле… мой дядя знает его. Я думала, как заговорить с ним, следует ли мне это сделать?
– Как заговорить? Подойти, открыть рот и сказать: "Здравствуйте, по-моему, вы очень привлекательны, меня зовут…"
Хенни рассмеялась, и смех помог ей расслабиться.
– Ольга, послушать тебя, все так просто.
– Но это и в самом деле просто. Хочешь с кем-то заговорить, подойди и сделай это. Худшее, что может случиться, ты ему не понравишься, а если так, то и черт с ним, в следующий раз заговоришь с кем-нибудь другим.
Хенни встала и направилась в соседнюю комнату. Рот стоял в окружении полногрудых дам из богатых кварталов в дорогих костюмах с золотыми часами, прикрепленными к лацканам, и вид у него был такой, словно ему хотелось поскорее уйти оттуда; такой же вид был у него в день пожара, когда репортеры набросились на него с вопросами.
– Мой дядя знаком с вами, – сказала, подойдя к нему, Хенни. – Доктор Дэвид Рафаэль. А я Генриетта де Ривера.
– Да, в самом деле, он мне очень нравится, – он тепло улыбнулся.
– Вы тоже ему нравитесь.
Она и не подозревала, что румянец, вспыхнувший на ее лице от сильного волнения и смущения, очень ее красит. Ей хотелось сказать что-нибудь не избитое о празднике, но в голову ничего не приходило, и она смутилась еще больше.
Богатые дамы, видя, что почетный гость занят беседой, отошли в сторону. Вечер подходил к концу. Заснувших малышей разбудили и передали отцам, посадившим их на плечи. На детишек постарше надели их пальтишки. Все стали расходиться. Но сейчас Хенни воспринимала этих людей как безликие, не отличимые одна от другой фигуры, которые мелькали и растворялись как тени. Она видела только Дэниела Рота, смотревшего на нее сверху вниз.
К ее удивлению он сказал:
– Хотите пойти выпить со мной кофе? Сейчас еще рано.
Но ведь такого не может быть. Сказочные фантазии не могут стать реальностью. Как во сне она оперлась на предложенную руку, и они вышли на улицу.
Был один из тех редких осенних вечеров – мягкий, теплый воздух, ясное прозрачное небо – когда кажется, что ненадолго вернулось лето. Он повел ее в направлении Восточного Бродвея.
– Там мы сможем выпить кофе или чаю. Вы живете где-то поблизости?
– Нет, неподалеку от Вашингтон-сквер.
– Почему же вы оказались здесь?
– Я работаю в благотворительном центре.
– А, одна из этих щедрых дам из фешенебельных кварталов?
– Не слишком я щедрая. У меня нет денег. Я преподаю английский.
– Это было некрасиво с моей стороны.
– Что?
– Да это замечание о богатых дамах. Это был сарказм. Извините.
А она и не поняла, что это сарказм.
– А что еще вы делаете?
– Иногда веду занятия по кулинарии. Не то чтобы я была такой уж хорошей кулинаркой. Мне нравится печь. Это помогает снять напряжение.
– А вам нужно снимать напряжение? – В его голосе слышалось удивление, и она подумала, что говорит глупости.
– Да, иногда, – ответила она, запинаясь.
Она начала испытывать некоторую неловкость, идя с ним под руку и хотела было убрать руку, но он не позволил ей этого сделать, крепко прижав локтем ее ладонь.
– Вы не против, что мы идем под руку?
– Нет, я не имела в виду…
Она опять замолчала. Потом он признается ей, что если бы она болтала без умолку, их отношения могли бы сложиться совсем иначе.
– Ваши родители не будут беспокоиться?
– Нет. Мы обычно возвращаемся домой группой, так что опасности никакой нет.
– Со мной вы тоже будете в безопасности, Генриетта.
– Меня называют Хенни.
– Это больше вам подходит. А меня – Дэном.
На темнеющих улицах еще продолжалась жизнь. Лошадь, тянущая пустую повозку, брела к своей конюшне. У подъездов стояли, обсуждая какие-то свои дела, группки ребятишек. Из окон верхних этажей доносились пронзительные крики младенцев, а из окон первых этажей – стук швейных машинок, похожий на жалобный ропот усталого человека.
– Послушайте, – сказал Дэн. – Они еще работают. Не представляю, откуда у них силы берутся. Жара, холод, астма и работа, работа, работа.
– Дядя Дэвид говорит то же самое.
– Да, он знает. И ему это небезразлично. Оттого-то он и остался здесь, хотя мог бы переехать в другую часть города.
– И вы поэтому же преподаете здесь?
– Да, – коротко ответил Дэн.