ЗЕМСКИЕ ОПОЛЧЕНИЯ И ИЗБРАНИЕ ЦАРЯ МИХАИЛА ФЕДОРОВИЧА (В. Козляков)
Первое ополчение
Начало земского движения по организации Первого ополчения, называющегося еще ляпуновским (по имени его главного организатора Прокофия Петровича Ляпунова ), совпало с событиями в Калуге, где 11 декабря 1610 г. погиб Лжедмитрий II. Долго сдерживавшееся недовольство "литвой" и Речью Посполитой прорвалось. Именно ради борьбы с самозванцем боярское правительство (Семибоярщина) в августе 1610 г. впустило в столицу польско-литовский гарнизон и договаривалось с гетманом Жолкевским о призвании королевича Владислава на русский престол. Со смертью одиозного "царика" исчезала необходимость дальнейшей поддержки кандидатуры польского королевича, тем более что стало очевидным нежелание короля Сигизмунда III выполнять условия договора, и переговоры под Смоленском зашли в тупик. Поэтому появились предпосылки для объединения всех, кто был недоволен избранием на русский престол польского королевича Владислава, не исключая вчерашних сторонников самозванца. Позднее польско-литовская сторона обвинила главу смоленского посольства боярина князя Василия Васильевича Голицына в том, что он первым настроил патриарха Гермогена и Прокофия Ляпунова против короля: "и к Ермогену патриарху в столицу, и на Рязань к Прокофью Ляпунову, и к иным многим изменником по городом грамоты росписал неправдиве, будто государь король, его милость, не хочет дати сына своего королевича его милости Владислава на Московское государство" [53, 395]. Делал это Голицын, по мнению "панов-рады" Речи Посполитой, для того, чтобы воцариться самому. Обвинения эти выглядят правдоподобными, но не более того. Очевидно, что выступление Прокофия Ляпунова действительно началось после провала смоленского посольства и не без связи с воззваниями патриарха Гермогена, оказавшегося последовательным противником "латынян" (католиков) в Московском государстве.
Вопрос о причастности патриарха Гермогена к делу создания ополчения, несмотря на свою очевидность, относится к числу спорных тем истории Смуты [62, 33$; 29, 22–26]. Независимо от того, писал или не писал патриарх Гермоген призывные послания (а какая-то переписка все-таки была, например с рязанским архиепископом Феодоритом), именно его открытое неповиновение польско-литовским властям и их русским сторонникам обозначило возможный выход из тупика.
Патриарха Гермогена не послушали летом 1610 г., при низложении с престола царя Василия Шуйского, и в дальнейших контактах с гетманом Станиславом Жолкевским, грубо указав ему, чтобы не вмешивался в земские дела. Поэтому у него были все основания для обид на Боярскую думу, которая продолжала держаться буквы договора (уже успевшего превратиться в фикцию) о призвании королевича Владислава. Патриарх решительно отказался от того, чтобы вместо королевича передать русский престол королю.
Под Смоленском передавали слова патриарха Гермогена: "Легко теперь этих поганых и разбойников истребить можем, когда у нас согласие будет и один только в земле неприятель" [62, 325]. Не были, видимо, эти речи тайной и в самой Москве, а также за ее пределами. Из Переславля-Рязанского воевода и думный дворянин Прокофий Ляпунов тоже обращался к Боярской думе с посланием, чтобы она прямо объявила, ожидается или нет приезд королевича Владислава, и не соглашалась на передачу русского престола Сигизмунду III [62, 332]. Следующим шагом стал отказ воеводы Ляпунова в конце 1610 г. присылать в Москву так необходимый столице рязанский хлеб. Собранные доходы тоже оставались в его распоряжении, и он использовал их на земское дело, начав выяснять, кто еще готов, как и он, до конца воевать против польского короля и его сторонников в Москве.
Московских бояр такая перспектива очень пугала, и они сообщали Сигизмунду III под Смоленск, что Прокофий Ляпунов "воевод и голов с ратными людьми от себя посылает, и городы и места заседает, и в городех дворян и детей боярских прельщает, а простых людей устращивает и своею смутою от вашей государской милости их отводит; а ваши государские денежные доходы и хлеб всякой збирает к себе" [53, 215]. Опять попытались повлиять на патриарха Гермогена, чтобы он остановил рязанского строптивца. Однако это обращение достигло противоположного результата.
Патриарх Гермоген говорил: "…а к Прокофью Ляпунову стану писати: будет королевич на Московское государство и крестится в православную християнскую веру, благословляю его служить, а буде королевич не крестится в православную християнскую веру и Литвы из Московского государства не выведет, и я их благословляю и разрешаю, кои крест целовали королевичю, идти под Московское государство и померети всем за православную християнскую веру" [37, 106].
Патриарха Гермогена в Москве теснили и держали под подозрением, но в итоге под Смоленском решили, что надо использовать его авторитет в своих целях. В марте 1611 г. канцлер Лев Сапега отправил к нему официальное посольство во главе с Адамом Жолкевским (племянником гетмана Станислава Жолкевского) говорить "о делех всего государства Московского" [52, 264–265]. Никакого разговора о "добрых делах" в итоге у этого посольства не получилось, так как развитие событий привело к страшному пожару в Москве 19 марта 1611 г. и открытой войне с войсками Первого ополчения, подошедшего к столице. В тот момент даже сам гетман Жолкевский, полностью утративший доверие московских бояр, ничего бы не мог поправить, не говоря о его племяннике. Он писал об этом так: "У Москвы не имею уважения, так как ничего не сделано из того, что я обещал" [62, 366].
Переславль-Рязанский и Нижний Новгород, первыми начавшие движение по созданию земского ополчения, заключили договор о совместных действиях около 31 января 1611 г. Им нужно было только вспомнить недавние времена борьбы с тушинцами и поддержку, оказанную рати князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Снова служилые и посадские люди, представители всех "чинов" действовали рядом друг с другом, самостоятельно определяя, что делать дальше, чтобы решить главный династический вопрос. К движению быстро присоединились и другие замосковные и украинные города.
Вокруг городовых воевод, отказавшихся от поддержки королевича Владислава, объединялись местные посадские "миры", дворяне и дети боярские, другие служилые люди. Надо хорошо представлять переворот, совершившийся в умах людей, в обычное, "несмутное" время редко покидавших свои посады и уезды (за исключением городового дворянства, которому такая служба была привычна). Должны были сложиться чрезвычайные обстоятельства, побуждавшие людей действовать именно таким образом. Отнюдь не случайно в агитационных грамотах начала движения ссылались на призыв патриарха идти под Москву к концу зимы, чтобы авторитетом "земли" повлиять на выполнение обещания о новом царе.
Но у нового движения было одно важное отличие от всех остальных коалиций периода Смуты: Первое ополчение должно было объединить тех, кто еще до недавнего времени находился в непримиримой вражде друг с другом, – "земцев" и "тушинцев". Ко всему добавлялась другая, социальная рознь между дворянами и казаками, между дворянами и их "старинными" и "крепостными" людьми, которых зазывали в ополчение, обещая дать им волю.
В этот момент сказалось выгодное расположение Рязанской земли, посредине между последовательной земщиной в Нижнем Новгороде и мятежными сторонниками Ивана Болотникова и Тушинского вора в Туле и Калуге. Кроме того, фигура Прокофия Ляпунова, резкого в своих политических порывах и неоднократно открыто выступавшего против власти царя Василия Шуйского, была удобнее для переговоров тем, кто еще недавно служил самозванцу и тоже предпочитал, как и Ляпунов, не ждать, как будут разворачиваться события, а решительно влиять на них. Так Рязань и ее воевода Прокофий Ляпунов оказались в центре земского движения, организовав столь необходимые переговоры со всеми, кто стремился избавиться от диктата короля Сигизмунда III в московских делах.
Представление о начальных целях земского движения дает первая крестоцеловальная запись, по которой впервые присягали в Нижнем Новгороде те, кто "записывался" в ополчение при его создании в январе 1611 г. В ней лучше было сформулировано то, против чего восстала собиравшаяся земская сила, а общая задача была всего одна: "что нам за православную крестиянскую веру и за Московское государьство стояти и от Московского государьства не отстати" [1, 307]. Совершившийся поворот превращал бесконечные междоусобья в войну за веру и защиту столицы Русского государства.