Удержать в руках тему, которой они занимаются с дочерью, без поддержки нельзя. Удивительно, что до сих пор никто не попытался завладеть ею. А она, сказать по правде, ждала. Неплохой кусочек для понимающих. Но, видимо, еще не время. Пока полно того, что можно потрогать. А когда еще надо работать и работать, успех может быть, а может - нет. Так что это опасно для денег.
Поэтому стоит думать сейчас даже не о лаборатории при звероферме, а о самом хозяйстве, напомнила себе Карцева. Таких, как ее ферма, осталось по России очень мало. Недавно в Тверской области похожую звероферму продали с аукциона…
Ирина Андреевна поежилась. Солнце устремлялось к горизонту, ветерок заполз под широкую юбку, холодил кожу. Но от чего она поежилась - от ветра или от предчувствия чего-то опасного? Брось, одернула она себя. Вместо того чтобы обмирать от мыслей, надо сесть и просчитать все варианты. Причем по рыночной стоимости. А для этого немедленно пойти и включить компьютер.
7
Евгения вышла на крыльцо. Утро на редкость росистое, поэтому и цветы, и листья, и трава сверкали. Точно так, как мех ее любимой норки.
Она потянулась и посмотрела на небо. Голубое, без единого облачка. Еще недавно такое небо она назвала бы пустым, на самом деле в нем нет ничего, кроме цвета, света и бездны. Но теперь она глядела в него, и ей хотелось улыбаться. Потому что пустота или полнота неба зависит от твоей собственной пустоты или полноты.
Евгения много думала в последнее время и удивилась: неприятности, которые преодолела, позволяют иначе увидеть все вокруг. Несчастье - указание тебе: ты изменяешь самой себе в чем-то, обманываешь себя или ошибаешься. А если она просто чего-то не поняла в том, что случилось с Костей?
Он уехал в Грецию через полтора месяца после того случая. Звонил. Она разговаривала с ним, спрашивала о знакомых, которые остались после ее служения у "сестер". Он хорошо устроился на новом месте, читал лекции по истории Древнего мира в Родосском университете.
Он не вспоминал о ссоре, она тоже. Говорят, чтобы избавиться от дурных воспоминаний, нужно полгода. Если они будут длиться год, то надо пойти к специалисту. Евгения чувствовала: обида утратила остроту гораздо раньше, хотя недоумение не покидало ее.
Но теперь она уже сама звонила Косте, иногда, особенно в пасмурные дни, которые не любила. Ей хотелось солнца, а оно на Родосе светит триста пятьдесят дней в году.
Той пустоты внутри, которая казалась ей звенящей, больше нет. Как и худобы, о которой мать насмешливо говорила:
- Тебе позавидовала бы Твигги.
- Кто это? - спрашивала Евгения.
- Модель-вешалка. Англичанка, знаменитая во времена моей юности. Мы все хотели греметь костями, но так, как делала это она, мало кому удавалось. Жаль, тебя тогда еще не было.
Евгения не обижалась на мать. Она привыкла с детства к ее манере говорить. Кстати, бабушка тоже слыла насмешницей. Девушке даже казалось, это особый дар, она пыталась найти его у себя, но безуспешно.
Сейчас Евгения была в той физической форме, в которой Творец, если судить по картинкам французского художника Жана Эффеля, выпустил в мир прародительницу Еву.
Ей нравилось работать со зверьками. Они изящные, длиннотелые, одетые зимой в мех с глянцевым отливом. Гибкие, быстрые как молнии.
Евгения перестала бояться их, у нее появились свои любимцы, она брала их, ворошила мех, нащупывая густую подпушь - плотную, шелковистую. За нее особенно ценится этот мех. Кроме того, хорошо кормленная норка в воде не намокает.
Она давала им с руки кусочки рыбы, а когда на ферму привозили ратанов - или бычков, пучеглазых и большеголовых, тогда Евгения давала норке целую рыбину.
Однажды рабочий заметил, как она кормит зверюшку, он долго наблюдал за ней, потом сказал:
- Ну что за рыба-то? Ты ей дай особь с килограмм… Или ее отпусти, сама наловит.
Евгения удивилась, но оказалось: на самом деле дикая норка с легкостью ловит килограммовую рыбу. Этот зверек - смелый, ловкий, беспощадный хищник. Съест лягушку, заберет яйца в гнезде и не откажется от птенцов. Норке ничего не стоит напасть на домашних кур или уток - только зазевайся. Но ее подопечные - безопасные для природы, утешала она себя.
С помощью приманок, которыми она занималась вместе с матерью, Евгения надеялась получить новый цвет, седьмой по счету на их ферме. Она наблюдала за зверьками во время гона - в первые дни весны, норочьего "праздника любви". Она думала о том, как с помощью феромоновых приманок этим процессом станет управлять.
Кстати, сама норка необыкновенно ловко руководит собственной природой. Беременная самка умеет остановить, замедлить развитие зародышей, если почувствует опасность для детенышей. Никогда не выпустит их в голодный, холодный или опасный мир. Она сумеет сохранить их в себе дольше - не шестьдесят дней.
В последнее время Евгения часто ловила на себе одобрительный взгляд матери.
Наконец Ирина Андреевна спросила:
- Ты никогда не проводила столько времени возле животных и в лаборатории. Ты нашла что-то еще, кроме приманок?
Евгения "раскололась":
- Я нашла такое, мама, что мы в любой холод и голод будем при деньгах!
- Как интересно, - глаза Ирины Андреевны насмешливо блеснули. - Ну-ка, расскажи.
- Но мы должны работать в паре. Ты делаешь приманки, а я - "отманки".
- Ты хочешь заняться репеллентами? - удивилась Ирина Андреевна.
- Уже занялась, - заявила Евгения. - Под недреманным оком знаменитейшей Алевтины Даниловны Гороховой.
- Ты… виделась с ней? Снова?
- Ха-ха-ха! Мама, она предложила мне консультации в любое время. Между прочим, она сейчас знаешь, чем занимается? Антигормонами, человеческими.
- Но это уже эндокринология. Совсем другая сфера, - удивилась Карцева.
- Она говорит: само время подсказывает, что делать. Только надо уметь слушать!
- Гм…м - пробормотала Ирина Андреевна. - В логике не откажешь.
- С помощью антигормонов можно приостановить раннее половое созревание. Сейчас, говорит она, очень часто происходят гормональные нарушения у подростков, особенно состоятельных родителей. А я - тут как тут! Это она говорит, не я!
Ирина Андреевна молча слушала.
- Но ведь и ты, и бабушка тоже делали отступления? В человеческую сторону? - тихо спросила Евгения.
- Кто тебе сказал? - В голове Карцевой лихорадочно проносились варианты: откуда и кто мог узнать?…
- Да это просто. - Евгения заметила, как напрягся подбородок у матери. Она не ошиблась, она догадалась правильно. Чтобы продлить удовольствие от правильного ответа, она начала издали: - Те дни, когда ты меня лечила солнцем, - она насмешливо взглянула на мать, - думала, я не понимаю, почему ты меня выставляла на улицу в определенные часы? За это спасибо. Так вот, от лечения солнцем у меня просветилась голова. Видимо, витамина Д во мне стало столько, что мысли забегали. - Она засмеялась. - Я, оказывается, не коллекционер по своей природе, а аналитик. Вот этим я и занималась. Ставила вопросы, а потом сама на них отвечала.
- Что же ты такого наотвечала? - осторожно подталкивала мать.
- Если бы бабушка не делала кое-что для людей, никто бы не дал ей денег на исследования.
- Т-а-ак. А я?
- А ты продолжала. Из любопытства. Каждый ученый хочет открыть то, с помощью чего можно управлять другими. Разве нет?
- Ну-у… разумно, - кивнула мать.
- Ты могла этим заниматься из чисто академического интереса. Потому что выпала из поля зрения тех, в чье поле входила бабушка. Они сами выпали, - хмыкнула Евгения. - Все знаем, куда - в охранно-коммерческую сферу.
Ирина Андреевна покачала головой.
- Однако… Ну что ж, я рада.
- Чему именно? - спросила Евгения.
- Что у меня есть дочь, а у нее - мозги.
Они засмеялись, довольные друг другом.
- Что ж, тогда продолжим наши игры? - спросила мать.
- Конечно!
8
После того как Евгения и Лилька начали работать на звероферме, квартира в Тушине им была не нужна. Они расплатились с хозяйкой, которая все еще дежурила в своей мастерской. Прощаясь, художница сказала, что пока никому сдавать не станет, таких замечательных девушек, как они, ей не найти, а пускать кого попало - опасно. Не дай бог, потеряет и мастерскую, и квартиру.
У нее была особенная манера говорить - короткими фразами, с расстановкой. Будто кистью, с размаха, она кидала на холст порцию краски.
- И вообще. Я готова продать. Все. Купить дом. В деревне. Все забыть.
Подруги по-прежнему почти не разлучались. Лилька, правда, ночевала у себя дома, но не всегда. Работали девушки в разных отделах, поэтому не всегда часто виделись днем.
Лильке, похоже, не слишком нравилось в отделе кормов.
- Надоели мне эти потроха, субпродукты, рыбьи хвосты, костная мука и прочие звериные радости, - шипела она, с отвращением отряхивая руки. Как будто кормила зверьков с рук.
- Мама переведет тебя в лабораторию, как только появится место, сама знаешь, - пыталась успокоить Евгения подругу.
Она испытывала неловкость. Конечно, она никогда бы не поменялась с Лилькой. Да и мать не позволила бы. У каждого свой путь, а для нее он определен слишком давно, чтобы уклониться или изменить его. Иногда Евгении казалось, что случай с Костей тоже как-то связан с этим путем. Может быть, где-то там… где управляют Судьбой, написано: она, Евгения Карцева, прежде всего должна принять то, что ей приготовили бабушка и мать. А уже потом - все остальное. К тому же напоминала она себе, если бы не они, точнее, не их дело, она никогда бы не познакомилась с Костей.
Но… Что она могла сказать Лильке? Только вот это: