что будет обозначать:
"Старец Феодор - не Александр I".
Обращаясь к группам букв или знаков на "Тайне" Федора Козьмича, нетрудно заметить, что они расположены как раз крестом, только самые линии креста отсутствуют; в них не было и надобности именно благодаря правильному расположению букв. Цифры наверху I, 2, 3, 4 - это нумерация групп этих знаков. Едва ли можно сомневаться, что мы имеем здесь дело с масонским шифром. Надо только оговориться, что в шифре "Тайны" имеется лишь 16 знаков, чего для полного русского алфавита недостаточно, следовательно, в ключе скрыто еще какое-то условное обозначение для недостающих букв.
Знакомство или пользование масонским шифром может служить для нас немаловажным указанием на принадлежность Федора Козьмича к масонству. Если дата занесена для сохранения в памяти, то понятно и соседство с ней на одном и том же листке шифра, который при пользовании было бы очень трудно удерживать постоянно в памяти, так сказать, "наизусть".
Идя дальше по этому пути, возможно попытаться определить скрытое значение слова "струфиан" или "струфион". В сочиненном иеромонахом Досифеем Кома "Еллино-Российско-Французском лексиконе" (напечатан в Москве в 1811 году), которым пользовались современники Александра I и Федора Козьмича, находим: Στρυθυκαμηλον - птица струс, строфокамил.
Если верна мысль о принадлежности Козьмича к масонству, то слово "струфион" в "Тайне" находит возможное объяснение. Известно, что братья-масоны имели псевдонимы, носили особые масонские "имена". Так, барон Шредер назывался Сацердос, А. М. Кутузов - Велокс, князь Н. Н. Трубецкой - Порректус, князь Ю. Н. Трубецкой - Репертус, И. В. Лопухин - Филус, И. П. Тургенев - Вегетус, С. И. Гамалея - Елиомас, Новиков - Коловион, и т. д. "Струфион", вероятно, и есть масонский псевдоним Козьмича. По рассказам о Козьмиче, он перед смертью указал на заветный мешочек, висевший на стене, сказав: "В нем моя тайна", а по другому варианту еще добавил: "Узнаете, кто был". Если "Струфион" - масонский псевдоним Козьмича, то, указывая на записку, старец сдержал свое обещание, и в самом деле открывал тайну "кто он был", но способом, понятным не для всех, а лишь для братьев по ложе, знавших его масонский псевдоним.
Несколько указаний могут служить подтверждением догадке о "масонстве" Федора Козьмича. Так, манера писать на длинных листках, подобных "Тайне", встречается у масонов; одним ученым мне сообщено, что он сам видел немало подобных лентообразных записей в делах бывшего архива Военного министерства, связанных с закрытием масонских лож. Следует заметить, что барон Д. Е. Остен-Сакен, с которым переписывался Федор Козьмич, был тоже масоном. Поучения Козьмича о равенстве людей (и цари, и полководцы, и архиереи - такие же люди, как и вы), повторявшиеся в обстановке того времени, напоминают общераспространенное среди масонов учение о равенстве. Вспомним также многими подмеченное в старце уклонение от православного уклада в сторону мистицизма.
Епископ Макарий в своих путевых заметках за 1896 год записал, что "однажды посетил Федора Козьмича какой-то человек, выдававший себя за образованного, всезнающего. Федор Козьмич подал ему таблицу с ребусами, как называл ее местный священник; вероятно, это была таблица с какими-нибудь мистическими знаками, состоящими из сочетаний букв. Это - в обычае Федора Козьмича. И мне, когда я в молодости посетил Федора Козьмича, он делал мистическое изъяснение букв и говорил о свете".
Наконец, один из посетивших старца в селе Краснореченском, в 1858 году, считает его масоном, рассказывая о "молчаливом отшельнике Федоре" так: "На приветствия, речи и советы о. ректора (духовной семинарии. - К. К.) посещать церковь и приобщаться св. тайн, он отвечал мало, на странном наречии из смеси церковно-славянского языка с латинским, невразумительными фразами мистическими и даже апокалиптическими. Из этого посещения мы вынесли такое предположение о нем, что он или из Западной России униатский богослов, сбившийся с логического толка и смысла, или же философ-мистик и масон". Последнее мнение я и считаю наиболее вероятным, так как оно сходится с выводом, извлеченным мною из "Тайны" старца.
С принятой мною точки зрения бесполезно искать прямого или иносказательного смысла во фразе на первом листке "Тайны". Это - набор слов, служивших для шифра; отсюда неслучайная, по-моему, неправильность слов ("ковое" и др.) и условная искусственность в построении фразы.
Глава VIII. Кто был Федор Козьмич?
Кто же был Федор Козьмич и в какой общественной среде следует его искать? Учитывая данные и рассказы о старце, можно составить себе следующее о нем представление.
1) Военная осанка, манера держаться и говорить, близкое знание военной жизни, ряд других мелочей того же характера изобличают в нем человека военного.
2) Знание событий, совершавшихся в высшем обществе, образованность, осведомленность в вопросах государственных и пр. говорят о принадлежности к высшему обществу; следовательно, как военный, он должен был находиться среди офицеров лучших гвардейских полков.
3) Детальное описание кампаний 1812–1815 годов оставляли в слушателях убеждение, что рассказчик сам был участником этих кампаний и даже вместе с армией вступал в Париж в 1814 году.
4) Рассказы о дворцовых интригах и знание придворной жизни заставляют предполагать в нем лицо, имевшее какое-то отношение к придворной жизни.
5) Ряд указаний свидетельствуют, что он был масоном-мистиком.
6) Предания, идущие от простых и интеллигентных людей, единогласно сходятся на том, что он владел иностранными языками.
7) Советы Федора Козьмича крестьянам, наряду с прочей его культурной деятельностью, обнаруживали, по словам очевидцев, в нем "немалое знание" крестьянской жизни, условий выбора и обработки земли, устройства огородов и всякого рода посевов.
Не могу вслед за историком Шумигорским на основании частого употребления старцем слова "панок", "панушки" заключать о близости его к польским или католическим кругам. С таким же правом можно настаивать на "барском" происхождении Козьмича только потому, что старцу была свойственна еще более частая манера обращаться к собеседнику со словами "любезный", "любезная".
Составив на основании приведенных признаков свое представление о старце, я начал поиски происхождения этого загадочного человека, исходя из того убеждения, что исчезновение такого заметного лица, представителя высшего общества, не могло пройти бесследно. Перебрав данные о нескольких лицах, которые в той или иной степени могли быть интересны в качестве "кандидатов", или "alter ego", Федора Козьмича, я наконец в "Сборнике биографий кавалергардов" С. А. Панчулидзева обратил внимание на биографию некоего кавалергарда Федора Александровича Уварова 2-го, сведения о котором оказались необыкновенно любопытными и действительно говорили о неожиданном, загадочном его исчезновении.
Князь П. А. Вяземский в своей "Старой записной книжке" об исчезновении Уварова рассказывает так: "Около тридцатых годов, он, из среды семейства, со дня на день, пропал без вести. Никто не знал, кажется, и ныне не знает, куда девался он, как кончил и покончил ли с жизнью своею. Объяснительной причины к исчезновению его также никто придумать не мог. Года два-три спустя, на детском балу заметил я малолетнего сына его, танцовавшего с маленькою дочкою отца, который года два перед тем зарезался. Разумеется, эта встреча была делом случая, и, вероятно, дети и не знали о злополучной участи родителей своих, но и в самом случае бывает иногда много трагического драматизма".
Замечание это занесено много лет спустя после "исчезновения" Уварова. А. Я. Булгаков, находясь, наоборот, под свежим впечатлением того же события, сообщал 17 января 1827 года своему брату: "Ты пишешь об Уварове то, что мы знаем. Скажи, пожалуйста, стоило ли труда заварить кашу, начать процесс и от того только, что велено ему дать законный ход, посягнуть на себя… Да главное то, что нет удостоверения в смерти Уварова: он исчез, это так, но мог и дать тягу куда-нибудь, сесть на корабль в Кронштадте. После года или двух можно ручаться, что он умер, а не после недели: тело его не найдено". Несколькими днями позже он уже писал, что "Уварова тела так и не нашли. Положение его жены странно: вдова и не вдова".