Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают фитили свечей. Девушка же, пользуясь всеобщим замешательством - даже ее родители потрясенно молчали, - стала говорить о том, что однажды уже была обручена, что ее жених посвятил себя благороднейшей цели защиты Гроба Господнего, но погиб, и это показалось ей знамением, благодаря чему она теперь должна уйти от мира, стать невестой Христовой, раз ее жених-крестоносец сложил голову, так и не став ей супругом.
Первым опомнился толстяк Бранд. Хорошо знавший местные дела, он подался вперед столь резко, что даже звякнули подвески на застежке, скреплявшей его мохнатую накидку.
- Не морочь нам голову, девица! Ты хочешь сказать, что это перед постригом ты так веселилась в обществе молодых вельмож?
- Кто из нас чист перед Богом? - скромно потупилась Милдрэд. - Но именно во время рождественских увеселений меня впервые стали посещать подобные мысли, и я твердо решила: не брачный покров невесты станет моим уделом, а целомудренная жизнь в обители Девы Марии Шрусберийской.
Она взглянула на родителей. Мать все еще потрясенно молчала, а вот отец, похоже, догадался о ее намерениях. Они всегда так хорошо понимали друг друга! И хотя в глазах Эдгара заплясали веселые искры, он подошел, взял ее руку в свои и произнес, обращаясь к танам:
- Вы слышали, что сказала моя дочь? Неужели и теперь вы станете оспаривать столь благородное и чистое решение юной девы?
Но леди Гита по-прежнему выглядела изумленной и нервно стягивала у горла складки шали. И Хорса это заметил.
- Мне думается, нам солгали, - он шагнул вперед. - Нас принимают, с нами ведут переговоры, нас выслушивают, но вдруг оказывается, что ни о каком сватовстве не может быть и речи.
- Истинно так, - с прежним смирением ответила Милдрэд, хотя ей было не по себе под тяжелым взглядом этих желтовато-карих глаз.
Тут ее заслонил отец.
- Все вы знаете, что жена моего покойного брата, леди Риган, некогда удалилась в обитель Шрусбери, где стала настоятельницей под именем Бенедикты. И все эти годы я вел с ней переписку. Когда же мое дитя изъявило желание стать невестой Христовой, я написал об этом аббатисе Бенедикте, прося взять дочь под свое попечительство. Не далее как этим утром я получил ее ответ и согласие. Так что я никак не могу отдать Милдрэд за благородного Эдмунда Этелинга.
Теперь и леди Гита поняла замысел дочери, но лицо ее посуровело. Она понимала, что все это обман, но, будучи женщиной глубоко религиозной, осуждала попытки мужа и дочери ложным благочестием прикрыть совсем иные цели. Однако молчала, хотя Хорса видел, как нахмурились ее каштановые тонкие брови.
- Обман! Уловка, чтобы избавиться от союза с нами. Вы хитрите, изыскав способ отказать благородному Этелингу, дабы остаться в стороне от нашего дела! Я никогда не поверю, что корыстный Эдгар из Гронвуда, потомок Армстронгов, в чьих жилах течет королевская кровь последнего нашего монарха Гарольда, решил прервать свой род и отдать Церкви единственное дитя. Кому же тогда достанется все это - Гронвуд-Кастл, поместья Незерби и Тауэр-Вейк, пашни, заливные луга, ветряные мельницы, рынки?
- Есть еще и тамплиеры, - негромко произнес Эдгар.
Наступила тишина. Рыцари ордена Храма занимали весьма влиятельное положение в Восточной Англии, их комтурия располагалась в городе Колчестере, и все знали, что бывший храмовник Эдгар все эти годы не порывал с ними связи.
- Но если ваша ложь откроется! - в последней отчаянной попытке вскричал Хорса и устремил исполненный ярости взгляд на эту красавицу, вздумавшую теперь рядиться монашкой. - Если окажется, что это лишь повод одурачить нас, уклониться от нашей борьбы за свободу…
- Едва дороги станут проезжими, - резко прервал его барон, - моя дочь отбудет в Шрусберийскую обитель.
Хорса словно подавился воздухом. Вся его надежда была на то, что Эдгар прельстится возможностью увидеть на голове своей дочери корону либо хоть испугается мятежа. Танов можно было подбить на восстание против Эдгара, если тот не пойдет на союз, но теперь… Как еще можно было заручиться поддержкой этого предателя дела саксов? Где добыть средства для восставших? На одном воодушевлении их долго не удержишь. И Хорса видел, как его союзники опускают глаза, отводят взоры. Они поддержали бы Эдмунда Этелинга, но у них нет средств на войну в тех масштабах, в каких ее планировал Хорса. Да и сам Эдмунд как будто забыл, зачем его привезли в Гронвуд-Кастл, - смотрит на дочку Эдгара, точно ему сама Богородица явилась. Хоть бы слово сказал!..
Эдмунд Этелинг и впрямь не сводил восхищенного взгляда с Милдрэд Гронвудской. Он сразу узнал в ней ранее так очаровавшую его ряженую плясунью с постоялого двора. И даже понимание, что не видать ему теперь ни Гронвуда, ни прелестной саксонки, его не смутило. Наоборот, он восхищался ее решением посвятить себя Богу - именно такой, прекрасной и целомудренной, и должна быть невеста Христова.
Но когда вокруг все вновь загомонили, Эдмунд словно очнулся, стал озираться. Увидел шумевших саксов, искаженное ненавистью лицо своего наставника Хорсы, гневный взгляд барона… и эту девушку, такую смиренную, скромную среди обуреваемых страстями грубых мужчин. Да, только стены обители способны укрыть столь чистого ангела от житейских невзгод.
Вот тогда Эдмунд решился:
- Замолчите и выслушайте меня!
По сути он, до этого полностью подавляемый властностью и влиянием Хорсы, впервые подал голос.
- Все вы закоренелые грешники, - начал саксонский принц, - забывшие, что наше земное существование - лишь краткий миг в сравнении с вечной жизнью души. И если эта чистая дева избрала для себя лучший и благородный удел, решив посвятить себя нашей матери Церкви, то не грешно ли сомневаться в ее намерениях и посягать на ее выбор?
- Эдмунд! - Хорса кинулся к нему, сжал плечо. - Прекрати немедленно! Мой принц, неужели вы не видите, что все это ложь!
Но молодой человек решительным движением вырвался из рук наставника и, шагнув к Милдрэд, не без изящества склонил свой полноватый стан.
- Вы прекрасны, миледи, и, клянусь прахом и могилами предков, ни о чем бы я так не мечтал, как повести вас к алтарю. Однако вы избрали более достойный, возвышенный удел. Поэтому я смиренно прошу простить меня за то, что хотел встать на вашем пути.
Он повернулся к саксонским танам и громко изрек:
- Я более не претендую на руку Милдрэд Гронвудской!
Все сразу загалдели, а Хорса вдруг кинулся к Эдмунду и с размаху ударил по щеке.
- Щенок! Мальчишка! Глупец! Как ты смел отказаться от наших планов? Как мог предать дело твоих предков?
Он вновь занес руку, но барон Эдгар успел перехватить ее.
- Не забывайся, Хорса! Вы в моем доме, и я не позволю вести себя с Этелингом как с одним из ваших домашних рабов!
Все еще задыхаясь, Хорса перевел взгляд на девушку. Дочь Эдгара! И Гиты… Но сейчас Хорса видел в ней только отродье своего непримиримого соперника… своего проклятого брата - порази гром его и эту лживую сучонку!
- Вы поступили опрометчиво, девушка! - почти прошипел он, видя, как Милдрэд попятилась под его исполненным ненавистью взглядом. - И в моем лице вы приобрели заклятого врага.
После этого, расталкивая шумящих танов, он кинулся прочь. На лестнице чуть не налетел на стену, замер, закусив руку, чтобы не закричать.
Наконец его бурное дыхание стало успокаиваться. Хорса привык, что жизнь рушит его планы, однако вовсе не считал, будто следует смириться. Он - воитель за попранную славу своего народа и лучшую долю для саксов! Что ж, он найдет более достойного предводителя, чем этот простодушный, тупой увалень, последний осколок былого величия Англии.
И, запахнувшись в свою меховую накидку, Хорса степенно удалился.
После ухода Хорсы напряжение сразу спало. Сначала все еще были растеряны, но Эдгар скоро взял ситуацию в свои руки, сказав, что не держит зла на саксов, так как знает умение Хорсы подчинять себе людей. От этого, впрочем, никогда не было проку, и самое лучшее, что они могут сделать, так это забыть споры и выпить мировую чашу.
Выпить саксы всегда любили, как и вкусно поесть. Во время поста нельзя устроить настоящий пир, однако леди Гита была отменной хозяйкой, так что таны остались довольны. Им подали несколько сортов рыбы - жареной, копченой, вареной, горячие каши, яблочный пудинг; угощений всем хватило, чтобы набить желудки, и мир стал казаться вполне приемлемым. И хотя хлеб казался кисловатым из-за долгого лежания в амбарах, но все же это была добрая еда, а шипучий эль и густой морат скоро настроили гостей на мирный лад.
Застолья у саксов всегда проходили шумно, поэтому леди Гита вскоре оставила гостей. Милдрэд удалилась еще раньше - не пристало будущей монахине посещать бурные посиделки. Зато барон Эдгар Гронвудский оставался с гостями до самого их отъезда, пока не стало смеркаться. Причем он много беседовал с Эдмундом Этелингом, расспрашивал о его маноре, о хозяйстве и оловянных рудниках, заодно и выяснял, как вышло, что столь состоятельный и знатный вельможа попал под влияние смутьяна Хорсы. Эдмунд держался просто и учтиво, речь его отличалась правильностью, манеры - благородством. Поэтому он даже понравился Эдгару, и они простились куда приветливее, чем встретились, когда Эдмунд только прибыл в Гронвуд в качестве нежеланного жениха.