С другой стороны, данное исследование – это попытка осмыслить культурный мир россиянина сквозь призму его визуальной культуры, то есть проследить участие его зрения в процессе осознания империи и себя в ней. Соответственно, меня интересует процесс самоотождествления российского подданного с ментальными конструктами, созданными изобразительными (или графическими, по классификации Дж. Митчелл ) текстами: с образами на картинах, медалях, ткани, табакерках, шкатулках, карикатурах, лубках, театральных декорациях, в оптических развлечениях и в посудной росписи, со скульптурными символами.
Обозначенный подход к теме родился, с одной стороны, в результате многолетнего аналитического рассматривания визуальных и чтения вербальных источников, а с другой – как реакция на историографические интерпретации национальных и этнических сюжетов, связанных с Российской империей. Подавляющая их масса располагается между далеко отстающими друг от друга полюсами: от признания России многонародной страной с неразвитым национальным сознанием и жесткой государственной идеологией до указания на древние истоки русского национализма и утверждения слабости интегративных ресурсов государства . Сама широта спектра "больших теорий", их опора на взаимоисключающие друг друга свидетельства говорят в пользу того, что механическое наложение на "российский материал" жесткой структурной схемы – весьма уязвимая процедура .
И дело не в пресловутом "особом пути" или принципиальной "непознаваемости" России, а в соответствии исследовательского объекта и применяемых к нему методов анализа. Ограничения позитивистского видения империи как общежительства "всегда бывших" наций и народностей мне видятся в том, что оно приводит к зависимости исследователя от националистических дискурсов, сложившихся в XIX в. В результате Россия предстает то как "тюрьма народов" (концепция советской историографии), то как "зонтик", накрывающий судьбы устойчивых во времени этнических групп (направление, заданное трудами А. Каппелера) . Кроме того, сосредоточение на фиксации оппозиции "было и стало" (причинах появления новых феноменов и их эволюции, а применительно к истории идей – на той версии, которая продемонстрировала жизнестойкость) не позволяет ответить на "технологический" вопрос, как и почему в исследуемое время рождалось чувство имперской или "народных" солидарностей.
Конструктивистский анализ сместил исследовательское внимание с результатов на процессы и механизмы их запуска, однако и его применение само по себе еще не панацея. Здесь понятие "нация" обрело исторически изменчивый характер и вместе с ним генеалогию создания и бытования. Выполненные в данном ключе работы высветили когнитивную экстрасложность имперской ситуации . С одной стороны, встроенная в мировое взаимодействие Россия обрела в них амбивалентный статус "колонизующей колонии", то есть пространства, испытывающего культурные (в том числе нациестроительные) влияния Западной Европы и самого выступающего в роли цивилизатора по отношению к "нерусским народам" и внутренним окраинам . С другой стороны, анализ рождения, распада, трансформации различных групп внутри империи потребовал от исследователей столь жесткой привязки к контексту, что породил сомнения в самой возможности типологизации отдельных "казусов" и использования обобщающей теории.
Кроме того, объективная сложность работы с нестабильной (неравновесной) системой создала как следствие асимметрию в российском "народоведении". Произошел явный перекос в сторону изучения сообществ, механизмов и дискурсов управления, конфессиональных и прочих идентичностей пограничья, в то время как "русские" и "центр" (за некоторыми важными исключениями) оказались за кулисами данного действа. Показательный тому пример являет серия издательства "НЛО" "Окраины Российской империи", в которой империя представлена отдельными томами по окраинам (т. е. как совокупность регионов, в которой центр присутствует как невидимая зона притяжения) . Соответственно, в историографии империи есть "нерусские" народы, а "русские" в качестве подданных, а не абстрактных не-инородцев так и не появились. Аналитики социогуманитарных исследований признают, что "центр" и "русский вопрос" как самостоятельные проблемы применительно к истории Российской империи сейчас почти не изучаются . В связи с этим тезис о том, что империя сдерживала и препятствовала развитию русского национализма, остается в историографии влиятельным допущением.