– Наверное, сейчас порядочная заварушка на Страндвеген, – заметил он.
– Наверное. А в чем, собственно, там дело?
– Они хотят вручить письмо послу, – ответил Колльберг. – Письмо, всего‑то делов. И почему бы им не послать его по почте?
– В таком случае оно не привлечет к себе внимания.
– Конечно, но все равно получилось глупо, так что даже стыдно.
– Да, – согласился Мартин Бек.
Он надел плащ и шляпу и собрался уйти. Колльберг тоже поднялся.
– Я выйду с тобой, – сказал он.
– А что ты собираешься делать на улице?
– Да так, поброжу немного.
– В такую погоду?
– Я люблю дождь, – ответил Колльберг, застегивая просторный синий плащ из поплина.
– Тебе, наверное, мало того, что я уже простужен, – сказал Мартин Бек.
Мартин Бек и Колльберг были полицейскими. Они работали в отделе расследования убийств. Сейчас они временно ничем особенным не занимались и со спокойной совестью могли считать себя свободными от выполнения служебных обязанностей.
В городе на улицах полицейских не было видно. Пожилая женщина возле Главного вокзала напрасно ожидала, что к ней подойдет патрульный и, с улыбкой отдав честь, поможет ей перейти на противоположную сторону. Субъект, который в этот момент разбил витрину в торговом центре, мог не опасаться, что вой сирены полицейского патрульного автомобиля помешает продолжить начатое им дело.
Полиция была занята.
Неделю назад начальник полиции официально заявил, что полиция не будет способна выполнять многие рутинные обязанности, так как должна защищать американского посла от писем и выступлений людей, которым не правятся Линдог Джонсон и война во Вьетнаме.
Леннарт Колльберг не испытывал симпатии к Линдону Джонсону, и война во Вьетнаме ему не нравилась, зато он любил бродить по городу в дождливую погоду.
В одиннадцать часов вечера дождь продолжал идти, а демонстрацию можно было считать законченной.
В тот вечер и именно в это время в Стокгольме было совершено восемь убийств и одна попытка убийства.
II
«Дождь, – меланхолически думал он, глядя в окно. – Ноябрьская темень и холодный ливень. Предвестники приближающейся зимы. Вскоре выпадет снег».
В эту пору в городе ничто не радовало глаз, а уж об этой улице и говорить нечего: одни голые деревья и старые кирпичные дома. Уже когда улицу начали застраивать, выяснилось, что ее неправильно проложили. Она никуда не ведет и никогда никуда не вела и существует лишь как грустное напоминание о начатом когда‑то с большим размахом и не доведенном до конца плане расширения города. Здесь нет освещенных витрин и людей на тротуарах. Только большие голые деревья и фонари, холодный белый свет которых отражается в лужах и поблескивающих от дождя крышах автомобилей.
Он так долго бродил под дождем, что волосы и штанины брюк у него совершенно промокли. Ледяная, пронизывающая влага стекала по бедрам, затылку, шее, он чувствовал ее даже между лопатками.
Он застегнул верхние пуговицы плаща, засунул руку в карман и потрогал рукоятку пистолета. Она тоже была холодная и влажная.
При этом прикосновении мужчина в синем поплиновом плаще невольно вздрогнул и попытался думать о чем‑нибудь другом. Например, о перголе [1]отеля в Андрайче [2] , где пять месяцев назад он проводил отпуск. О давящей, неподвижной жаре, о слепящем блеске солнца над побережьем и рыбацкими лодками, о голубизне неба над горным хребтом на противоположной стороне залива.
Потом он подумал, что в это время года там, вероятно, тоже идут дожди, а в домах там нет центрального отопления, а только камины.