Жить стало труднее, но значительно интереснее. Иногда единственной пищей был черный хлеб, дрянная корейская лапша и чай третьей заварки, но несчастной в такие моменты я себя нисколько не чувствовала. Дни и ночи я проводила за компьютером, создавая офигительный опус под названием «Мой Первый Сценарий». Именно так, с большой буквы. Поскольку у меня не было никаких соображений относительно того, как именно выглядят сценарии, я перерыла Интернет, пересмотрела с ручкой и блокнотом кучу фильмов с пометкой «сокровища мирового кинематографа», хронометрируя и конспектируя их сцены, после чего взяла свой уже законченный к тому моменту сценарий и переписала его заново. После переделки подумала и переделала его еще один раз. Никаких сомнений относительно собственных сценарных способностей я не испытывала и из-за отсутствия специального образования не страдала, руководствуясь мудрым девизом: «Никогда не бойся делать то, чего не умеешь, и помни: Ноев ковчег сделал любитель. Профессионалы построили „Титаник“.
А затем все произошло как-то очень просто и обыденно. Я разослала свой сценарий по электронной почте в кучу студий и компаний. Через неделю из одной компании мне пришло предложение написать тестовый сценарий на заданную тему. Еще через две недели оттуда позвонили и сказали, что завтра собеседование. А теперь я вместе еще с четырьмя сценаристами и двумя редакторами пишу сюжет для отечественного мыльного сериала. И скажу откровенно — я люблю свою работу, хотя временами и готова выть от нее на луну или бегать по стенке. Не обращайте внимания, мы все здесь такие.
Вы спросите, а как же мой «Первый сценарий»? А никак. Он сделал свое дело и теперь может спокойно пылиться в столе. Может быть, когда-нибудь по нему и будет снято кино. А может быть, и нет. Меня это мало волнует, честно говоря. Его сюжет прост, но лихо закручен и коммерчески перспективен, так что все может быть, все может статься.
Зато сюжет нашего мыла — это, я вам скажу, еще тот сюрреализм! Как вам ситуация? Мать — Ирина Леопольдовна, сорока с хвостиком лет от роду, владелица заводов, газет, пароходов, вышла замуж за молодого парня Романа, ровесника своей дочери Милы, у которого, как вы догадываетесь, ничего этого нет. Соответственно, молодые у нее под носом быстро снюхались, простите за каламбур, и закрутили любовь. Да такую, что у Милы через положенный природой срок должно дите родиться от ее не в меру молодого отчима. Мало своих проблем, так еще бывший муж Ирины Леопольдовны — Родион Михайлович — шантажирует ее молодого мужа: мол, если не признаешься Ирине в преступной связи с нашей дочерью, считай себя коммунистом. То есть останешься без штанов и содержания, поскольку Ирине это вряд ли придется по нраву. Роману это, конечно, тоже не по душе. Тем более что парень он вроде как честный и правильный. Мучается, когда врет, а врет он постоянно все двадцать пять часов в сутки напропалую, поэтому мучается тоже непрерывно. Когда кастинг проводили, дюжину актеров забраковали, пока не нашли этого карамельного. Смотреть на него — и то приторно становится, такой правильный и красивый.
Вы спросите: а какого военно-морского ему бы просто не уйти к дочке и не послать Ирину с ее бывшим мужем по известному адресу? А вот тут-то главная соль мыльных сериалов и их главный постулат, гласящий: самое разумное с бытовой точки зрения решение проблемы однозначно неприемлемо. То есть, чем больше трудностей, тем виртуознее мы их будем решать и на большее количество серий историю растянем. И наплевать, что герои ведут себя как законченные неврастеники и мечутся из крайности в крайность по пять раз на серию. Оказывается, дочке и Роману жить больше не на что, кроме как на денежки Ирины Леопольдовны. И жить негде, кроме как в ее квартире. Поэтому они упорно молчат, как пленные партизаны, и страдают от любви друг к дружке. Но сегодня, наконец-то, когда Мила призналась Роману в том, что находится уже на четвертом месяце беременности (и как она все это время умудрялась молчать? Ума не приложу), мы таки заслали это чудо гороховое по имени Рома идти к жене и резать в глаза правду-матку. Мол, люблю я твою дочку, не вели казнить — вели миловать. Пафоса мы нагнали соответствующего, зрительницы от умиления плакать будут и за валокордин хвататься. Я тоже прониклась общим боевым настроением, и уже представляла, как вернувшись домой, скажу Толику «гуд бай, май лав», как этот удод опередил меня и «обрадовал», что начал ремонт в моей квартире.