Вслед за мной на пороге нарисовалась Виолетта. Глядя на нее, я понимала, что нет предела женским возможностям: попробовал бы хоть один мужик недоуменно повести бедрами так, как это делала она. «Если хотите, зовите меня Леткой, только, ради Бога, не Виолой! Не хочу, чтобы со мной ассоциировался какой-то гадкий плавленый сыр. Терпеть его не могу!» Нормальная девчонка, но что-то меня в ней постоянно напрягало. То ли излишняя экзальтированность, то ли какая-то тонкая фальшь во всем, что бы она ни говорила. Впрочем, ничего плохого она мне пока не сделала, и работать с ней в принципе было легко. Главное — не пересекаться на смежных темах, чтоб не раздражать друг друга, поскольку, судя по всему, она от меня тоже была не в восторге.
За Виолеттой прискакал Стас. Сплошное недоразумение, а не человек. Никто из нас упорно не желал принимать его всерьез, и парень, похоже, уже привык к своей роли клоуна, и даже начал находить в ней свои прелести. Впрочем, сам виноват. Ну, скажите мне, непонятливой, если две девушки вполголоса обсуждают, простите, свою личную жизнь, это ведь не означает, что Стасик, или кто-то еще, может вмешиваться в их разговор и радостно вопить: «Так оно и есть! Девчонки, все мужики — сволочи, и сейчас я расскажу вам почему!» Простите, его мнения никто как бы не спрашивал, это во-первых. А во-вторых, стратегия Стасика, имеющая целью подлизаться к женской половине сценарной группы, была шита, что называется, белыми нитками. Опорочить мужской род (как будто женщины не умеют это делать самостоятельно, да еще куда виртуознее, чем этот ренегат), а потом подластиться: я не такой, я лучше собаки. Смешно, право слово, и противно.
За Стасиком вплыла величественная Тамара Сергеевна, наш редактор. Отношение сценарной группы к Тамаре было, как к общей маме. Она и похвалит, и поругает, и новый путь укажет, и светом озарит. Опять же — дополнительный буфер между нами, несчастными, и Высшим Руководством, у которого всегда свое видение сюжета, в корне отличное от нашего. Словом, Тамару у нас любили и капельку побаивались.
За Тамарой ввалились и все остальные наши коллеги, и среди них — Анджей Палинский. О, Анджей — это была моя отдельная лебединая песня. Когда он полгода назад впрыгнул в один лифт со мной, я едва не потеряла сознание в пароксизме страсти. Представьте себе стопроцентного красавца с тонким, породистым лицом (у того же Темы, между прочим, черты лица рабоче-крестьянские и довольно грубые, если присмотреться), иронично кривящимися уголками губ, и — о чудо! — ярко голубыми глазами за золотыми дужками дорогих очков. Стопроцентное попадание. И при всем при том, брюнет. Представляете — брюнет с голубыми глазами, да еще и очкарик! А имя! Анджей, это вам не Игорь или Михаил какой-нибудь! И уж точно не Толя!
Когда я узнала, что мы будем работать вместе, внутри меня радостно запели птички, зазвенели колокольчики, я уже стала мечтать о том, как будет развиваться наш роман… Спасло лишь то, что обычно я всегда стараюсь узнать о предмете своих воздыханий как можно больше, до того, как ввязаться с ним в последний и решительный бой. Несколько эпизодов (слава Богу, не с моим участием), убедили меня, что Анджей — классический тип самовлюбленного и самоуверенного самца — три С. Он элегантно дал почувствовать Виолетте ее женскую неполноценность и беспросветную глупость, презрительно смерил подбежавшего познакомиться с ним Стасика таким взглядом, что загнал беднягу под плинтус, и пока только Тамаре удавалось удачно щелкать его по носу, не рискуя нарваться на ответный язвительный выпад. Да и то, на мой взгляд, только ввиду сложившейся субординации. Сомневаюсь, что он сдерживался, если бы она не была нашей непосредственной начальницей.
Я вполне могу начать игру первой, но только не с такими, как он. Эти парни всегда умудряются перевернуть все с ног на голову, и в глазах окружающих ты выглядишь полной идиоткой, вешающейся ему на шею, в то время как он, страдалец, не знает, куда деваться от твоих притязаний. Вот уж дудки! Как было нацарапано на стене женского туалета в пионерском лагере, «Пусть плачут те, кого мы не любили, пусть сдохнут те, кто нас не захотел». А унижаться ради какого-то кота в мешке, пусть и в очках с золотой оправой — увольте.
Уяснив, что с Анджеем мне в лучшем случае выгорит медный пшик, из женской вредности я принялась звать его Женькой, и это прозвище в пять минут подхватила вся наша сценарная группа, включая Тамару. Видя, как нервно кривится его щека всякий раз, когда кто-то фамильярно орет: «Женька, ты двадцатую серию долго мусолить будешь?», я чувствовала себя полностью отмщенной. Как ни странно, но он смирился, и даже начал отзываться на это «плебейское имя». Наверное, даже и не догадывается, кому и за что надо быть благодарным за его появление!