— Замечательно, Эдит! Я очень рада за вас обоих.
— А я так рассердилась на вас, когда вы назначили срок через три недели. Это же целая вечность! — пожаловалась Эдит.
— Да нет, Эдит, это время растает быстро, как снег в апреле, — грустно отозвалась Лили.
Леди Эдела проснулась очень рано. Они с мужем занимали маленький покой наверху замка. Боясь разбудить Льюка, она старалась не дышать и лежала не шевелясь, как мертвая, пока в ее памяти вставали события прошедшей ночи. Вернувшись, муж предъявил ей свои супружеские права, а после полуночи разбудил ее, чтобы опять утолить голод, который ее тело неизменно пробуждало в нем. Беда заключалась в том, что никакого удовольствия от этих слишком частых соединений она не получала. Ей даже хотелось, чтобы Льюк развлекался где-нибудь на стороне. Эдела решилась пойти к Мораг. При мысли о том, что придется рассказывать такие сокровенные подробности постороннему, она побледнела, но ей уже невмоготу. Эдела приподняла покрывало и выскользнула из постели. Она поразмыслила, чем ей заплатить старой ведьме, потом решила отнести ей лампадного масла. Мораг, конечно, приходится заниматься своими таинственными действами по ночам. Разве не полночь — самое время для колдовства? Старуха обрадуется маслу для лампады. Эдела с облегчением подумала, что в такую рань ее никто не увидит. Она подошла к хижине Мораг, но там никого не было. Эдела уже была готова в отчаянии вернуться, когда появилась Мораг с охапками трав: пурпурных лисьих перчаток и колючего чертополоха. Сорока по кличке Обжора, увидев леди Эделу, слетела со старухиного плеча и села на соседнюю ветку, издавая резкое стрекотание.
— Входите! — небрежно сказала Мораг, словно это она была леди, а Эдела простая крестьянка.
Эдела шмыгнула в хижину. И так вдруг оробела, что потеряла дар речи.
— Вы пришли насчет своего мужа? — спросила мудрая Мораг.
— Нет… да… то есть… его потребности слишком велики. Я хочу сказать… мне кажется, что ему это нужно слишком часто.
От волнения кровь бросилась Эделе в лицо, потом отхлынула, и она смертельно побледнела.
— И что же? — спросила Мораг, стремясь поставить эту благородную леди в трудное положение.
— Я не могу… — тихо ответила та.
— Вы хотите снадобья, от которого ваша похоть будет под стать его? — уточнила Мораг. — Я дам вам алоэ, укроп и чеснок.
Эдела пришла в ужас:
— Ах, нет-нет! Ты не так поняла. Мне нужно такое снадобье, которое усмирит его похоть.
— Болиголов, — сказала Мораг зловеще. — Но коль дадите лишнего, то убьете его, — предупредила она.
— Ах, но, наверное, есть и другие средства? — умоляюще спросила Эдит. — Может, чары?
— Бессилие при помощи завязывания, — заявила Мораг.
— Да-да, скажи, как это делается?
— Возьмите веревку или шерстяную нитку. Лучше всего красную. Завяжите на ней узлы и спрячьте где-нибудь в спальне. Лучше всего запихните в перину с его стороны. Пока он ее не найдет, он будет бессилен. А что вы мне принесли?
Мораг молча приняла лампадное масло, явно не собираясь выражать своей благодарности.
В пивоварне Окстеда Вулфрик и Эдвард наполняли бочки элем. Эдвард решил попытаться отговорить брата от женитьбы на Лили. Он знал о Вулфрике такие вещи, о которых и говорить-то большой грех, и боялся за судьбу девушки.
— Вулфрик, а почему ты торопишься взвалить на себя вторую жену? Неужели тебе не охота понаслаждаться подольше вольной жизнью? — спросил он.
— Это самая славная сделка, какую я когда-либо заключал, парень. Этельстан стареет, и очень скоро Годстоун будет моим, — ответил Вулфрик, вгоняя затычку в очередную бочку.
Эдвард рассвирепел:
— Ты женишься на Лили из-за богатства ее отца?
— Я женюсь на Лили потому, что только так я могу заполучить ее.