Казак снова отправился в кусты, а мы остались дожидаться его среди поля, невдалеке от дороги, там, где сломалась наша тележка. Вновь какая-то смутная тревога и вместе непобедимое любопытство начинали овладевать мною. Мне хотелось пойти в кусты и посмотреть на лежавших там турок. Но внезапно несколько раздавшихся в стороне деревни глухих выстрелов отвлекли наше внимание в ту сторону. Раздались ли эти выстрелы в самой горящей деревне или за нею в горах – мы не могли различить хорошенько. Да и были ли то выстрелы? Быть может, то был треск обвалившихся от огня зданий. Как бы то ни было, но сильнейшее любопытство овладело мной: меня интересовала горящая невдалеке деревня, и я объявил товарищам, что пойду туда и посмотрю, что там делается, пока чинят наш экипаж. И. и французы протестовали против этого, но я настоял на своем и пошел по направлению к деревне с Пелисье, вызвавшимся идти вместе со мной. Держа пистолет в руках наготове, мы подошли к деревне Уфлани. Красный столб пламени стал принимать, по мере нашего приближения, более неправильные очертания пылавшего огня: то горел высокий плетень, обнесенный вокруг дотла уже сгоревшего дома; тянуло смрадом; деревья у плетня обуглились, и висевшие на них плоды съежились и приняли коричневый цвет.
Мы пошли дальше. Полная картина разрушения глянула на нас из-за деревьев. Деревня вся уже выгорела, кое-где еще торчали полуобрушенные стены жилищ; из-под них струился дымок, и почва вся была покрыта тлеющим углем и усыпана сероватой золой. Но внутри огромных садов в Уфлани уцелели садовые деревья: ветви их ломились от вкусных и зрелых слив, белых и синих, абрикосов, незрелых еще груш и яблок. Мы стали трясти деревья, и плоды градом посыпались на землю. Наевшись вкусных плодов, мы направились к единственному несгоревшему зданию – мечети. Она уцелела, вероятно, потому что была обнесена плотной стеной деревьев; деревья обуглились, но защитили святыню мусульман от огня. Мы вошли в мечеть: там не было заметно никаких признаков грабежа. Плохонькие, протертые ковры лежали на немытом полу; деревянные люстры низко спускались над самой головой, а в них торчали шкалики, наполненные маслом. Листы бумаги с изречениями из Корана были приклеены к внутренним стенам мечети. Обстановка была бедная, даже нищенская; и пусто было в самой мечети, пусто было и в деревне. Только собака залаяла, выползши откуда-то при нашем выходе из мечети. Мы поспешили назад с пожарища к нашим спутникам. Передок был уже починен, и лошади запряжены. Был 9-й час вечера; до ближайшего селения оставалось около 18 верст, и мы спешили добраться до него поскорее, чтобы в нем заночевать, не думая уже доехать в тот день до Казанлыка. Мы поехали крупной рысью и галопом; передок наш мчался за нами. Ярче и ярче выделялась на небе луна, сообщая фантастический вид картине. Горы казались окрашенными легким красноватым светом; сильный ветер внезапно поднялся по долине и ярко доносил до нас звуки где-то вдалеке раздававшихся пушечных выстрелов, словно ударов отдаленного грома. Такого ветра я не испытывал в своей жизни. Надо было усиливаться, чтобы сидеть прямо в седле. Пламя горящих деревень стало совсем красным при наступавшей ночи. Мы быстро скакали, шпоря коней и нанося им удары плетьми, так как лошади устали от длинного дня и долгой дороги, и к 12 часам ночи прибыли благополучно в Маглиш.
Опередив наш отряд, Ла Мотт въехал первым в деревню, и с ним произошла тут комическая сцена. Несколько человек солдат из болгарской дружины, оставленных в Маглише на посту или просто отставших от своего отряда, увидав скачущего по деревне всадника, окружили Ла Мотта, остановили его коня и угрожающим тоном требовали, чтоб он сошел с лошади и шел за ними под арест. Ла Мотт нашел наилучшим в таком положении уверять болгар на французском языке, что он русский князь и что поэтому его не следует трогать. Мы подскакали на эту сцену, прикрикнули на болгар, и все обошлось благополучно.
Отлично поспав в Маглише и хорошо поужинав, рано утром на следующий день мы поехали в Казанлык, отстоящий от Маглиша на двенадцать верст. Дорога шла сквозь густые розовые плантации, но розы уже отцвели, и мы видели одни только зеленые кусты. Между ними часто попадались на глаза валяющиеся и неприбранные еще трупы турецких солдат. Посредине дороги часто встречалась гниющая падаль заморенного в дороге или убитого в сражении коня. По направлению к Казанлыку доносился треск редких ружейных выстрелов. В 10 часов утра крыши и минареты Казанлыка выглянули из-за деревьев, и мы благополучно въехали в город, отыскивая штаб генерала Гурко. То был знаменитый день бегства турок из укреплений Шипки и занятия Шипки русскими войсками. То был день, завершивший блистательно переход отряда генерала Гурко через Балканы по тому пути, который мы только что сделали, нагоняя наш славный передовой отряд.
Генерала Гурко не было в городе, он уехал в Шипку осматривать турецкие батареи, доставшиеся в руки русских. Мы застали в городе генерала Рауха, садившегося уже на коня, чтоб ехать вслед за генералом Гурко на шипкинские укрепления. Он любезно предложил нам ехать с ним за 12 верст в Шипку, и несмотря на утомление после совершенной нами дороги, мы поспешили принять любезное предложение генерала и двинулись вместе с ним и с частью штаба к Шипке. Дорогой генерал Раух и адъютанты Гурко удивлялись тому, как мы могли так счастливо проскочить между Хаинкиой и Казанлыком, не наткнувшись на башибузуков. Башибузуки, говорили они, бродят везде в горах, и в Казанлыкской долине они скрываются в полях, в кустах и в виноградниках, у самых стен Казанлыка, стреляя из засады в одиночных всадников; таким образом был убит на этих днях из-за куста полковник Роникер, отважившийся ехать один с небольшой свитой, и убит был всего в каких-нибудь трех верстах от города. Но мы были уже при отряде, мы скакали теперь с генералом Раухом, в сопровождении конвоя казаков, и только что перенесенное нами путешествие от Тырнова до Казанлыка казалось нам интересной и полной впечатлений картиной.
На Шипке
Знаменитый Шипкинский проход через Балканы – в руках русских со вчерашнего дня! Угрожаемые с двух сторон русскими силами, турки покинули неприступные высоты, защищающие выход из Балкан в Казанлыкскую долину, и втихомолку ушли в горы, оставив в руках русских все грозные батареи с орудиями и снарядами и весь лагерь в горах с палатками и запасами. Этот великий успех русского оружия был достигнут передовым отрядом генерала Гурко и отрядами, подошедшими с противоположной стороны из Габрова. Душой славного дела обхода Шипки с юга и замечательным его исполнителем был генерал Гурко. Быстрым движением в последних числах июня он перешел Балканы по несуществовавшей доселе дороге, по дороге, проложенной в три дня русскими пионерами через дебри и кручи Балканских гор, перешел с артиллерией в 16 орудий и, спустившись у деревни Хаинкиой в Казанлыкскую долину, неожиданно для турок напал на них с тыла. Непрерывным боем в течение 2, 3, 4, 5 и 6 июля подвигался генерал Гурко по Казанлыкской долине, сражаясь у каждой деревушки по дороге, занял Казанлык и оттуда повел свой отряд против засевших в неприступных высотах Шипки турецких войск. Угрюмая и дикая природа Балкан у Шипки, в соединении с воздвигнутыми на вершинах обрывистых гор неприятельскими батареями, представляла поистине страшную крепость для нападающих. 4 и 6 июля были горячие дни для передового отряда генерала Гурко. Стрелки отряда, взобравшись между кустами довольно близко к турецким укреплениям, уложили много турок в эти дни своими меткими выстрелами. Турки, видя возрастающую убыль в своих рядах и угрожаемые с другой стороны русскими отрядами, подошедшими через Балканы из Габрова, почувствовали себя между двух огней и пустились на хитрость. Они отправили в лагерь генерала Гурко парламентера для переговоров о сдаче укреплений, и пока в нашем лагере парламентера встречали с почетом и угощали как дорогого гостя, все турецкое войско бежало по лесным тропинкам в горы, бросив все на месте – и орудия, и военные припасы.
Я только что воротился с покинутых турками батарей и с гор, где происходили ежедневные битвы с 4 по 6 июля. Страшные, возмутительные картины представляются там для зрителя. Свежо еще поле сражения, еще дышит оно всеми ужасами битвы, еще неприбранные тела убитых турецких солдат валяются там и сям в беспорядке, по дороге и в кустах. (На взгляд, убитых турок очень много.) Но вот на одной из площадок горы открывается зрелище, от которого больно становится внутри. Турки, прежде чем покинули высоты Шипки, успели захватить в плен несколько раненых русских солдат и офицеров и зверски, дико изувечили их. В одном месте кучкой сложено 18 отрезанных голов русских воинов, и между ними голова одного полковника, начальника отряда пластунов; на перерубленной шее у него виднелась красная ленточка с крестом, приставшая к запекшейся крови. В другом месте лежат два-три десятка голых трупов русских же солдат и офицеров (у которых головы не отрезаны), над которыми турки совершили всевозможные жестокости. Все это трупы наших раненых, попавшихся в руки турок еще живыми.