В этой женщине чувствуется неподдельная сила, понял Шон. Чертовски досадно, что она слишком наивна и своими руками роет себе яму.
Правда, она не настолько наивна, чтобы выйти на свет — по крайней мере пока.
— Не бойтесь, мисс Уоррен. Это всего лишь я, Фан.
Широкая ухмылка Фана обнажила три пожелтевших, гнилых передних зуба — свидетельство длительной привычки держать сигарету в одном и том же углу рта.
Ухмылка Фана не успокоила Дэни — скорее напомнила ей фонари из тыкв и истории о призраках и кладбищах.
Дэни удивляло, что этот азиат со щербатой улыбкой превосходно говорит по-английски. Даже трудные согласные он произносил чисто, лишь чуть растягивая.
— Я узнала вас, — произнесла Дэни. — Где шелк?
Она не пыталась скрыть нетерпение. Чем дольше она ждала на этом сравнительно открытом месте, тем сильнее рисковала выдать себя.
— Фан — человек слова, — ответил ее собеседник. Он повернулся вполоборота. Под курткой у него на спине висела металлическая трубка, привязанная кожаным ремешком. Трубка поблескивала, словно сама излучала свет, как дворец.
— Это шелк? — спросила Дэни.
— Как видите.
— Я вижу только металлическую трубку.
Фан чуть отступил, склонил голову набок и оглядел Дэни с головы до ног.
— А я не вижу денег, — возразил он.
Дэни держала кулаки в карманах пальто. При дневном свете, в окружении людей, Фан ей не понравился, но эта неприязнь к нему усилилась в сгущающихся сумерках, когда вокруг не было ни души.
— Деньги при мне, — коротко отозвалась она.
— Где?
— Рядом.
Фан посвистел в дырку между гнилыми зубами.
— Нет денег — нет шелка, — заявил он с прямотой, перенятой у иностранцев.
— Но я еще не видела шелка.
Прищуренные черные глаза Фана заметались, испытующе вглядываясь в тени и пытаясь отыскать в них посторонних свидетелей.
Налетел порыв ветра, усилившегося с приближением ночи.
Стараясь не дрожать, Дэни ждала, точно в запасе у нее была вся ночь и костер, чтобы согреться.
Фан нехотя развязал ремешок, снял со спины трубку и открыл ее. Перевернув трубку, он слегка встряхнул ее и, не дождавшись появления ткани, затряс сильнее.
— Постойте! — в ужасе воскликнула Дэни. — Осторожнее!
— Не шумите! — предостерег Фан приглушенно и торопливо.
— Если там ткань, о которой вы говорите, — тихо отозвалась Дэни, — то грубое обращение может погубить ее.
Фан хмыкнул и заглянул в трубку.
Дэни догадалась, что сам Фан никогда не видел ее содержимого.
«Ну и слава Богу, — мысленно произнесла она. — Может быть, тот, кто укладывал шелк в трубку, знал, как обращаться с древними тканями, в отличие от этого болвана».
— Можно, я сама? — спросила Дэни. Она протянула руку жестом скорее приказа, нежели просьбы.
Поколебавшись, Фан отдал ей трубку.
— Если вы испортите его, вам придется платить, — предупредил он.
Дэни бросила на него нетерпеливый взгляд.
— Если ткань выйдет из трубки уже испорченной, — заявила она, — вы не получите ни гроша.
Фан хмыкнул.
Дэни осторожно постукивала и вертела металлический цилиндр, пока его содержимое не выскользнуло ей на ладонь. Это был свиток белого шелка, в нескольких местах перевязанный лазоревыми шелковыми лентами.
Единственного взгляда на фактуру белого шелка хватило Дэни, чтобы понять: эта ткань — современного, к тому же фабричного производства.
Дэни испытала скорее удовольствие, чем раздражение. Здесь не было музейной витрины с контролируемой температурой и влажностью, поэтому слой тяжелого шелка и очень сухой холодный воздух Лхасы были лучшей защитой, какой она могла бы пожелать для хрупкой, древней материи, которую ей мельком удалось увидеть несколько дней назад.