Ярко-алая лента резко контрастировала с бледностью ее лица. Мэри тупо глазела на хозяйку, пораженная внезапной жалостью. Неужели это бедное, истерзанное существо, одетое как побирушка, выглядящее много старше своих лет, и есть та очаровательная тетя Пейшенс, образ которой она хранила в своих мечтах и воспоминаниях?
Маленькая женщина спустилась по лестнице в прихожую; она взяла руки Мэри в свои и пристально взглянула ей в лицо.
— Ты и в самом деле приехала? — прошептала тетушка. — Ты и правда моя племянница Мэри Йеллан? Дитя моей дорогой сестры?
Мэри кивнула, благодаря Бога за то, что мать не видит ее сейчас.
— Дорогая тетя Пейшенс, — ласково сказала она, — я очень рада снова видеть тебя. Так много долгих лет прошло с тех пор, как ты приезжала к нам в Хелфорд.
Женщина продолжала трогать девушку руками, разглаживая ее одежду и ощупывая ее, и вдруг прижалась к Мэри, уткнула голову в ее плечо и начала плакать, громко и ужасно, судорожно всхлипывая.
— А ну прекрати! — зарычал ее муж. — Разве так встречают гостей? С чего это ты раскудахталась, дурища? Ты что, не видишь, девчонке надо поужинать? Отведи ее на кухню и дай ей бекона и чего-нибудь выпить.
Он нагнулся и закинул на плечо сундук Мэри, как будто тот весил меньше бумажного пакета.
— Я отнесу вещи в ее комнату, — сказал он, — и, если на столе не будет ужина к тому времени, когда я вернусь, тебе будет из-за чего поплакать: и тебе тоже, если захочешь, — добавил он, резко придвинув свое лицо к лицу Мэри и приложив огромный палец к ее губам. — Ты как, ручная или кусаешься? — И снова его смех загремел до самой крыши. Дядюшка с грохотом поднимался вверх по лестнице с сундуком на плечах.
Тетя Пейшенс взяла себя в руки. Она предприняла отчаянное усилие и улыбнулась, поправляя жидкие локоны старым жестом, который Мэри смутно помнила, а затем, нервно моргая и гримасничая, повела племянницу в еще один мрачный коридор, а оттуда в кухню, которая была освещена тремя свечами; в очаге тлел торф.
— Ты не должна обижаться на дядю Джосса, — сказала тетушка совсем другим тоном, почти заискивающе; так забитая собака, постоянной жестокостью приученная к полному повиновению, несмотря на все пинки и ругательства будет драться за своего хозяина, как тигр. — Знаешь, твоему дяде нужно потакать; он всегда все делает по-своему, и те, кто его не знает, сначала не могут его понять. Он очень хороший муж и всегда был таким со дня нашей свадьбы.
Хозяйка механически хлопотала на кухне: двигалась туда-сюда по каменному полу, накрывала на стол, доставала хлеб, сыр и сковородку из большого буфета за деревянной перегородкой. Мэри скорчилась у огня в безнадежной попытке согреть озябшие пальцы.
Кухня была полна торфяного дыма. Он поднимался до самого потолка, заползал в углы и висел в воздухе прозрачным голубоватым облаком. Дым щипал Мэри глаза, забирался в ноздри, оседал на языке.
— Тебе скоро понравится твой дядя Джосс, ты привыкнешь к его странностям, — продолжала тетя. — Он очень хороший человек и очень храбрый. Его в округе все знают и очень уважают. Никто и слова дурного не скажет про Джосса Мерлина. У нас здесь бывает большая компания. Тут не всегда так тихо, как сейчас. Знаешь, это ведь большая дорога. Почтовые кареты ездят каждый день. И все дворяне очень любезны с нами, очень любезны. Вот как раз вчера сюда заглянул один сосед, и я испекла ему пирог на вынос. «Миссис Мерлин, — сказал он, — вы единственная женщина в Корнуолле, которая умеет печь пироги». Вот так прямо и сказал. И даже сам помещик — знаешь, сквайр Бассат из Норт-Хилла, ему принадлежат все земли в округе, — он тут на днях проезжал мимо меня по дороге — во вторник это было, — так он снял шляпу.