Бок о бок они миновали Патриаршие ворота и двинулись по раскаленным от жары улочкам Акры. Причем Шампер отметил, что знаменосец Гвидо чуть поотстал, пропустив вперед сопровождавших маршала храмовников. Что это – учтивость или желание подчеркнуть, что пулены Лузиньяна признают значимость рыцарей в белом с алыми крестами? То, что знаменосец Гвидо был из пуленов, можно было определить по его гербу на котте – оливковая ветвь на светлом поле. Такие изображения могли быть только у местных уроженцев. Еще Шампер отметил, что, в отличие от своего короля, пулен был в полном воинском снаряжении: кольчуга, оплечье, на голове плоский шлем с носовой пластиной, затенявшей лицо, а его кольчужный клапан, как в бою, был поднят едва ли не до кончика носа. В таком облачении лица́ знаменосца не рассмотреть. И чего он так вырядился по жаре, если не принимал участия в состязаниях? Но почти так же были одеты и другие охранники Гвидо. Может, местные пулены не столь восприимчивы к жаре? Вон знаменосец спокойно едет себе среди раскаленных на солнце каменных стен, лишь на миг взглянул на обернувшегося к нему маршала – глаза у него были голубые, насколько можно судить под затенявшим его лицо ободом шлема. Больше на Шампера знаменосец не смотрел, ехал с опущенными глазами да поглаживал гриву своего высокого саврасого коня.
Резиденция короля Гвидо располагалась неподалеку от королевского замка, где ныне проживал со своим двором Ричард Львиное Сердце. Особняк Гвидо был богат и комфортабелен: проходя по анфиладе затененных ажурными решетками покоев, Уильям оценил царящую тут прохладу, журчащий струями фонтан, оглядел изысканную мебель с инкрустациями ценных пород дерева, облицованные мрамором стены с узорчатой мозаикой, вдоль которых стояли удобные низкие диваны, обтянутые гладким шелком.
Гвидо сбросил свою легкую накидку, снял тюрбан и самолично налил гостю прохладного шербета в высокий бокал красноватого сидонского стекла.
– У вас тут уютно, – отметил тамплиер, удобно откидываясь на обтянутый лимонно-желтым шелком валик дивана.
Он помнил, сколько было шума, когда на этот особняк вместе в Гвидо заявил свои права герцог Леопольд Австрийский. Гвидо настаивал, что это здание уже занято его людьми, но Леопольд и слышать ничего не желал. По его приказу воины-австрийцы установили на крыше флаг своего герцога с черным орлом, но в дело вмешался король Ричард и повелел сбросить австрийское знамя. Тогда это многих возмутило, дело едва не дошло до вооруженной стычки, и тамплиерам пришлось приложить немало усилий, чтобы уладить ситуацию без крови. Но Леопольд все равно был в гневе, намеревался даже уехать, и позже Ричарду пришлось попросить у него прощения. Но теперь Уильям понимал, что за такую резиденцию стоило потягаться. Какая роскошь! Какое чисто восточное великолепие! Правда, выведенные вдоль фризов вязевые письмена скорее еврейские, нежели арабские, насколько он мог судить.
– Какое у вас дело ко мне, Ваше Величество?
Гвидо жадно выпил полбокала освежающего шербета. Его золотистые локоны вспотевшими прядями прилипли ко лбу над плавно изогнутыми темными бровями.
– Мой брат Амори сам хотел поделиться с вами вестью, но он, к сожалению, задержался среди распорядителей турнира и сейчас занят разборкой трибун после рыцарских состязаний.
Братья Лузиньяны были очень дружны. Старший, коннетабль Амори, был отменным воином и полководцем, и Гвидо, даже несмотря на свое положение венценосца, часто советовался с ним и слушал его. Вот и сейчас он сказал, что именно Амори посоветовал ему прежде всего переговорить с де Шампером, которого оба Лузиньяна ценили и уважали.
– Ваши лазутчики уже вернулись от султана? – неожиданно спросил король и, увидев, как удивленно поднялись брови маршала, добавил: – Я полагаю, что у ордена есть свои люди в ставке Саладина.
Последнее было утверждением, не вопросом. Но ответа он в любом случае не дождался бы, поэтому снова заговорил:
– Вы родственник Плантагенетов, мессир де Шампер, и всем известно, как Львиное Сердце вас отличает. И пусть говорят, что магистр Сабле его поверенный и друг, однако расположение к вам Его Величества общеизвестно. Поэтому я бы просил вас передать ему некие полученные мною сведения.
– Отчего вы не сделаете это сами?
Гвидо замялся. Потом все же сказал, что Ричард вспыльчив, непредсказуем и часто никто не знает, чего ожидать от разбушевавшегося Льва.
"Он боится своего покровителя Плантагенета", – догадался Уильям, продолжая выжидательно смотреть на Гвидо.
Со стороны маршал казался даже отстраненным: непринужденная расслабленная поза, ниспадавшие до шпор полы белой котты тамплиера, широкие плечи, ровный пробор рыже-каштановых длинных волос, обрамлявших строгое породистое лицо рыцаря со светло-серыми спокойными глазами. Маршал ордена Храма не стремился, как большинство тамплиеров, коротко подрезать волосы, его бородка была холеной и аккуратно подбритой вокруг жесткого решительного рта.
Король Иерусалимский сидел перед ним в складном кресле, машинально вращая в руках хрупкий бокал.
– Мои лазутчики принесли мне донесение из ставки султана.
Уильям лишь на миг задержал руку с бокалом, потом все же отпил глоток. Его лицо оставалось бесстрастным, хотя в глубине души он был поражен: ай да Лузиньян, у него и войско меньше, чем у других, а на шпионов средства находит! Хотя, если посмотреть с другой стороны, мусульманам не так уж плохо жилось в Иерусалимском королевстве при Гвидо – они не платили церковную десятину, как латинские жители королевства, им позволяли торговать и заниматься хозяйством, а безопасность путей и прекращение набегов давали спокойствие, какого не было и в обширной державе Саладина. Поэтому, оставаясь верными Лузиньяну, они вполне могли доставлять ему сведения.
Гвидо заговорил, не поднимая глаз:
– Еще утром, до начала рыцарских состязаний, ко мне прибыл доверенный человек с донесением, что этой ночью в ставке Саладина было обезглавлено более шестисот привезенных для обмена христианских невольников.
Бокал с треском лопнул в руке Шампера.
– Во имя всех святых!.. Быть такого не может!
Он встал, заметался по роскошному покою, почти не обращая внимания, что порезал руку и по пальцам струится кровь. Гвидо остался сидеть, затем все же протянул маршалу чистый белый платок и, пока тот перевязывал руку, стал пояснять, что и сам сомневается в донесении, поэтому они с Амори решили сначала сопоставить полученные сведения с теми, какие известны тамплиерам.
– Я не получал пока вестей из ставки Саладина, – обмотав порез платком, медленно произнес маршал.
Не совсем так. Поверенные уже доложили ему, что если Саладину и доставили деньги на выкуп пленников акрского гарнизона, то не в таком количестве, как полагалось. Сумма ведь огромная, ее так сразу не соберешь. К тому же Саладин, несомненно, хотел, чтобы часть суммы заплатили родственники находившихся в подземельях Акры эмиров – коменданта гарнизона аль-Машуба, военачальника Сафаддина, наместника Акры эмира Каракуша и множества иных известных воинов, происходивших из состоятельных семейств, которые вполне могли рассчитывать на выкуп от знатной родни. Но Саладин наверняка понимал, что, заплатив крестоносцам такую огромную сумму выкупа, он увеличит казну армии неприятеля. Ранее Саладин пытался уговорить Ричарда даже примкнуть к нему в войне против его врагов, наследников Нуреддина , но за свою помощь Ричард требовал Иерусалим, а подобного султан не мог допустить. И договор о передаче Святого Града крестоносцам остался несбыточной мечтой Ричарда, а все, что он мог добиться, – это потребовать возвращения Святого Честного Креста. А вот привезли ли Крест для передачи, никто пока так и не узнал. Однако весть, что пленников-христиан свозят к горе Кармель, уже была получена. Но чтобы казнить их накануне предстоящего обмена!.. Это нарушало все планы и обязательства.
– Пленников на Кармель доставляли небольшими группами, – продолжал рассказывать Гвидо, – и это понятно: за время плена они попали в самые разные места владений Салах ад-Дина, многие ослабли, иные умерли в неволе. К тому же некоторые хозяева рабов-христиан могли не пожелать возвращать их без выкупа, а для Саладина сейчас это тоже убытки, учитывая, сколько ему следует заплатить за гарнизон акрцев. Возможно, поначалу он и пытался выполнить эту часть договора насчет обмена пленными… Поначалу, – уточняю я. – Но потом… Да и Животворящий Крест, на котором страдал Спаситель… – Гвидо перекрестился и поднял свои светлые, как прозрачный мед, глаза на Шампера. – У Саладина ли наш Крест? – Я не знаю, – со вздохом ответил маршал, опускаясь на прежнее место. – Один из моих рыцарей сообщил, что перед битвой при Хаттине, увидев, что наши войска окружены, он закопал святыню в приметном для себя месте, однако позже этот рыцарь умер от ран. Нашел ли Крест Саладин? Он уверяет, что это так. Однако то, что вы сообщили об убийстве пленных… Мне трудно в это поверить. Ведь Саладин должен понимать, что подобное сорвет любые мирные переговоры.
– Так ли нужны Салах ад-Дину мирные переговоры, если он знает, что крестоносцы в любом случае не откажутся от похода на Иерусалим? – усмехнулся Гвидо.