IV
Наступила вторая неделя, как "Орион" отвалил от берегов Аргентины. Курс продолжали держать прежний - на восток. Было ясно, что капитан не без цели уклоняется от обычного пути вправо. В редких случаях здесь могли встретиться коммерческие корабли, а для парохода, имеющего в своих трюмах контрабандный груз, важно было пройти втихомолку. Кроме того, в этих водах совсем отсутствовали немецкие субмарины. Опасность должна наступить после, когда не доходя до Африки, "Орион" пересечет экватор и направится к Гибралтарскому проливу.
Погода стояла хорошая. Иногда налетал слабый ветер, бесшумно скользил по светлой поверхности. Океан, оживая на короткое время, поблескивал серебристой рябью и опять погружался в ленивую дрему, замкнутый в широкий круг горизонта. Появлялись облака, белопенными островками висели между двумя безднами и медленно таяли.
Какая-то поломка произошла в холодильнике. Пока механики и машинисты производили починку, на целую неделю пришлось застопорить машину. Капитан злился, спускался в машинное отделение и гремел там, угрожая отдать механиков под суд. А кочегары радовались: для них наступили блаженные дни - спи, сколько влезет.
Отдыхал и Лутатини.
От матросов он теперь достаточно узнал о шанхаерах. Раньше он и не подозревал, что этот отвратительный промысел существует во всех портах Старого и Нового Света, и больше всего процветает у него на родине - в Буэнос-Айресе. Беглым матросам, нарушившим по тем или другим причинам контракты, некуда было деться. Скрываясь от своего начальства и от полиции, голодные и бесправные, они доходили до такого состояния, что готовы были поступить куда угодно и на каких угодно условиях. Вот здесь-то и являлись на помощь ловкие люди, которые устраивали их на другие суда. Так из этого родились мощные организации шанхаеров.
В Буэнос-Айресе главным шанхаером считался Томми Мур, наживший огромнейший капитал на заработкам моряков. Имя его хорошо знакомо всем морякам, кто хоть раз побывал на берегах Ла-Платы. Он встречал сам каждое вновь прибывшее в порт судно и старался заманить команду в свой пансион в Калле ля Мадрид. В стенах пансиона, чтобы обобрать матросов, не стеснялись никакими средствами, пуская в ход и спиртные напитки и продажных женщин. Редко кто мог избежать соблазна. Наверняка можно было сказать, что они, пожив у Томми Мура, спустят не только деньги, но и вещи. А когда у них ничего не оставалось, кроме мускулов, прикрытых жалким тряпьем, их устраивали на то или другое судно. Томми Мур снабжал их небольшой суммой денег, рабочим платьем, табаком и даже отпускал по бутылке виски на брата. Но за такое удовольствие каждый моряк должен был подписать "адванснот". А это означало, что месячное или двухмесячное жалованье моряка получал шанхаер после того, как его клиент уходил в море.
Сверх того шанхаер занимался и другим делом. На плохие корабли с рискованным рейсом трудно было набирать дешевую команду. Каждый матрос, сколько-нибудь обеспеченный, избегал службы на подобных судах. В таких случаях пароходные компании или сами капитаны обращались к содействию шанхаера. Томми Мур всегда был готов к их услугам. В его распоряжении находился штат агентов. Мало того, в этом деле ему помогали представители Армии спасения. Он раскидывал агентов по всем портовым кабакам, как рыболовные сети в море. И всегда у него был удачный улов. За каждую завербованную голову он получал двойное вознаграждение - и с моряка, и с пароходной компании.
Так случилось и в тот вечер, когда попал в кабачок Лутатини. У матросов вышли все деньги, чтобы продолжать веселье в "Радости моряка". В это время подоспел человек, бритый, вертлявый, как фокстерьер, в котелке, лихо сдвинутом на затылок. Окинув наметанным взглядом пьяную компанию, он бойко заговорил:
- Ребята! Моряк без корабля, да еще без денег - все равно что рыба без воды. Спешно нужна команда.
- Куда? - обратились к нему разом несколько человек.
- На "Орион". Пароход великолепный - громадина! Идет в Барселону, в нейтральный порт, под нейтральным флагом Аргентинской республики. Следовательно, опасности от войны ровно никакой нет. Кому сейчас же нужны деньги - не зевайте. Спешите подписать контракт.
Матросы, распаленные вином, заорали:
- Правильно! Нечего на берегу околачиваться!
- Согласны!
- Гони монету!..
И вокруг человека в котелке образовалась очередь, возглавляемая охмелевшим и ничего не соображающим Лутатини.
Пьянство еще некоторое время продолжалось. А потом всех, кто подписал контракт, начали грузить на моторный катер. Некоторые из них находились в полумертвом состоянии. С этими легче было справиться. А те, что были потрезвее, буянили, но против них выставили полицию.
Лутатини, слушая разговоры о шанхаерах, искренне возмущался этой чудовищной системой несправедливости. Трудно было поверить в это, если бы он сам не был завербован на судно таким же способом.
Как-то, сидя на баке, он спросил у матросов:
- Как же власть терпит таких разбойников?
Матросы захохотали:
- Да вы, сеньор Лутатини, точно с неба свалились на землю.
- Притворяется непонимающим ребенком, долговязый черт!
- Он, божья чумичка, не знает, из кого состоит власть!
- Шанхаер - это узаконенный жулик. Запомните это навсегда, сеньор Лутатини.
Старый рулевой Гимбо, с крупным синим носом, похожим на паяльник, похлопал Лутатини по плечу и промолвил:
- Вот, дружище, как обстоит дело: обирают нашего брата и не велят "караул" кричать.
Бразилец Сольма мечтал вслух:
- Хорошо бы такого шанхаера в кочегарку заманить. Ломом разок-другой стукнуть и - в топку.
Домбер прохрипел, оскалив зубы:
- А мне хоть бы на берегу встретиться с тем субъектом, который продал нас. Я из его мяса трос скручу.
После вахты Лутатини мылся в бане. За обедом или ужином приходилось ходить самому с эмалированной миской и металлической ложкой. Ели тут же, около камбуза. Порции выдавал поваренок Луиджи, красивый и кроткий юноша. В глазах его с зеленоватым оттенком было что-то наивно-восторженное. Нежный и застенчивый, он, казалось, для того только и существовал на корабле, чтобы подчеркнуть грубость других. Над ним властвовал старший повар, сорокалетний толстяк с тройным подбородком, с рыхло вздутыми щеками. Правое ухо у него плотно прилегало к голове, а левое оттопыривалось. Он ходил во всем белом, начиная с колпака и кончая брюками. Команда, чтобы сильнее задеть религиозное чувство Лутатини, прозвала повара "Прелатом". Повар не обижался на это и даже старался подражать священнику, словно он находился не в камбузе, а в алтаре. На все остроты матросов и их ругань он отвечал грохочущим хохотом, словно его щекотали под мышками.
Около камбуза, за едой, Лутатини слушал разговоры команды.
- Говорят, что идем в Барселону. Это чистейшая ложь. Какой дурак будет что-либо отправлять в Испанию, когда воюющие страны платят за все в пять раз дороже. Во Францию мы держим курс - вот куда!
- Факт в квадрате.
Никто не знал, что скрывается в трюмах, и только делали на этот счет разные предположения:
- Вернее всего, военный груз.
- Да, шесть тысяч тонн.
- Может быть, оружие?
- А возможно, что и динамит.
- В Аргентине как будто нет динамитных заводов.
- Могли привезти из Соединенных Штатов, чтобы затем отправить под нейтральным флагом.
- Вот если напоремся на немецкую субмарину…
- Хо, тогда прямо в рай полетим вместе с нашим духовным отцом.
- Сеньор Лутатини окажет нам протекцию перед богом, чтобы для нас досталось местечко потеплее.
Лутатини досадливо хмурил брови:
- Напрасно вы смеетесь над такими вещами.
Он пробовал возражать, но всегда попадал в нелепое положение. Его оглушали грубой руганью. Матросы как будто нарочно старались показать себя перед ним с самой скверной стороны, издеваясь над всем, что для него было дорого и свято. Что это за люди? У них не было привязанности ни к богу, ни к семье, ни к отечеству… Они были бездомны, как птицы, и блуждали, по всем морям и океанам, от одного порта к другому, как обломки человеческого рода. Казалось, все интересы их сводились только к кабаку и продажной любви. О женщинах они отзывались так скверно, что Лутатини сгорал от стыда. Он никогда не представлял себе, что существует на свете такой разврат. А он еще хотел наставлять их на путь истины! Нужно быть сумасшедшим, чтобы взяться за такое дело!
В особенности доставалось ему от одного рулевого. Это был финн Карнер, худой человек, с признаками чахотки. Когда-то он плавал кочегаром, но потом перешел в верхнепалубные матросы. Топки вытянули из него соки, иссушили легкие, согнули спину, и к сорока годам его скуластое лицо пожухло, завяло. Когда он вступил в разговор с Лутатини, его злые глаза сверкали нездоровым блеском. Он часто задавал коварные вопросы.
- Вы, сеньор Лутатини, постоянно упираете на бога. Без воли божьей ни один волос с головы не упадет… А скажите, пожалуйста, на что он допускает войну? Ведь такой международной бойни ни один дьявол не придумает…
- Испытание посылает человечеству… - бросал готовый ответ Лутатини, стараясь быть спокойным.
Карнер махал руками.
- Застопорьте язык свой, чтобы он не выдавал всей вашей глупости! По вашему же писанию выходит, что бог ваш - всеведущий, всезнающий… Зачем же ему испытывать людей? Я не бог, а простой смертный человек, да и то знаю, что если на вас навалить три тонны угля, то вы лопните под такой тяжестью, как таракан под каблуком…
- С вами трудно вести беседу, - заявлял Лутатини.
Карнер шипел на это:
- Да, вам удобнее разговаривать с набожными стариками и старушками, чем со мною.