В предгорьях Кугитанга пограничники находят кем-то сброшенную одежду. Начальнику заставы и молодому прорабу Виктору Макарову, прибывшему сюда из далекой Украины, ясно, что на стройку горного серного рудника пробрался враг. Начались диверсии. Макаров с товарищами отдают все свои силы борьбе с диверсантами. На стройке трудно с питанием, малярия валит с ног, но ничто не может остановить комсомольцев.
В повести "Там, где была тишина" Евгений Кривенко показывает победу социалистического строя в диких пустынях Средней Азии.
Книга интересна по сюжету, читается легко.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 19
Примечания 41
Там, где была тишина
Часть первая
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Поезд резко останавливается.
Стоящие в тамбуре пассажиры сталкиваются друг с другом и стараются удержаться на ногах.
К выходу с флажком в руках пробирается кондуктор.
- Быстрее, граждане пассажиры, - торопит он. - Поезд стоит здесь всего одну минуту.
Из вагона выскакивает высокий черноглазый юноша в темном костюме и тут же в спешке подхватывает летящие на него чемоданчики и свертки.
Вслед за ним на землю спрыгивают еще один юноша и девушка.
Раздается свисток. Кондуктор машет флажком. Поезд трогается с места.
- И куда же они, сердешные? - слышится чей-то жалостливый женский голос, но его заглушает протяжный, печальный гудок и торопливый стук колес.
- Вот и приехали, - негромко произносит высокий парень, вытирая фуражкой влажное смуглое лицо, на котором выделяются черные упрямые глаза. - Занятная картинка…
Девушка вскидывает на него серые внимательные глаза и аккуратно поправляет сброшенные на песок чемоданы.
Спрыгнувший последним, коренастый парнишка, с лохматой рыжей шевелюрой, в расстегнутой белой рубахе, неторопливо присаживается на лежащий рядом камень.
Вокруг приезжих стоит глухая тишина.
Поспешно и как-то виновато убегает поезд, идущий дальше на Сталинабад, словно не осмеливаясь слишком долго нарушать стуком колес эту вековую тишь.
Пустынно станционное здание, сложенное из желтого известняка и похожее на мечеть, пустынна дорога, окаймленная разрушенными дувалами и камышом, ведущая в ближнее селение, расположенное на самом берегу Аму-Дарьи.
Всюду бесшумно качает свои метелки камыш, и всюду, как неподвижное море, тишина.
Приехавшие скорым поездом люди сиротливо стоят у своих чемоданчиков и смущенно озираются.
- Курортная местность, - невесело шутит черноглазый. - Пропали, Наталья, твои белоснежные щечки!
- Щечки, щечки, - сердито отмахивается девушка, неожиданно краснея. - Ты лучше скажи, куда нам деваться?
Юноша не отвечает.
Он смотрит на раскинувшийся перед ним такир, весь в трещинах, образующих ровные, как паркет, прямоугольники, смотрит на синеющие вдали горы.
- Это Кугитанг.
- Ну, что же, Виктор, - торопит его Наталья. - Нужно что-то решать!
Она раскрывает сумочку и торопливо заглядывает в маленькое кругленькое зеркальце. На нее глядит румяное девичье лицо с чуть вздернутым носом, с ямочками на щеках и крутым лбом, прикрытым светлой челкой.
- Вставай, Николай, - оглядывается она на сидящего безмятежно товарища. - Что ты расселся как дома? Николай тотчас же вскакивает.
- Казала мени маты, - мрачно произносит он. - Если будет тебе плохо, хватай свои вещи и домой!
Наталья смеется, отряхивая с себя пыль. Но Виктор не откликается на шутку. Он, словно завороженный, не отводит глаз от раскинувшейся перед ним необычной картины.
Горы… Горы… И снова горы… Они возникают сразу же перед ним, ибо расстояние скрадывает ровный такир, и уходят вдаль, синие и величавые.
Макаров вспоминает все, что говорил Федор Николаевич Ткачев, посылая его сюда.
Вот там, впереди, поднялись к небу Кугитангский и Гаурдакский хребты, отроги Гиссарских гор. Вместе с небольшими селениями и десятком зимовий, расположенных на реках Аму-Дарье и Кугитанг-Дарье, они образуют далекий, глухой и труднодоступный район Туркмении.
Здесь тишь и глухомань. Безмолвны угрюмые горы, покрытые зарослями арчи, безмолвны долины и ущелья.
О чем говорил в тот вечер Федор Николаевич? О безграничной власти эмира бухарского, что подобно черной чудовищной тени падала на этот глухой, далекий горный край.
О тысячах загубленных жизней, о головах, только что отсеченных и пляшущих на горячих сковородах, - да будет благословенна державная воля эмира!
О казематах, в которых без пищи и света томились заживо замурованные люди.
О годами не прекращавшихся братоубийственных войнах, о фанатизме и изуверстве магометанства, губившего тысячи молодых жизней.
Сотни лет в полном безмолвии стояли эти горы, вздымая к небесам вершины, словно руки, молящие о пощаде.
Горы таили в своих недрах огромные богатства. В них нуждалась страна. Но сюда, в этот глухой и неведомый край, не дотягивалась ленивая рука царских промышленников.
- Средняя Азия бедна рудами, - небрежно цедили они сквозь зубы. - Да и вообще это такая дичь и глушь, куда не приведи господь и нос сунуть…
И вот здесь, в горах, появились новые люди.
Им предстояло овладеть богатствами, таящимися здесь, развеять легенду о рудной бедности этого края, оживить горы, перестроить жизнь людей.
- Да, - медленно оборачиваясь к своим товарищам, произносит Макаров. - А ведь торжественная встреча, пожалуй, не имела места…
- Пожалуй, не имела, - мрачно откликается Николай, тряся своей огненной шевелюрой. - Может быть, мы не там, где нужно, вышли?
- Вот что, - как бы в раздумье произносит Макаров, почесывая переносицу. - Вы пойдете в кишлак и найдете эту шарашкину контору. Там располагайтесь и ждите меня. А я отправлюсь прямо на дорогу, как говорится, с корабля на бал…
Он прикуривает у Николая, передает ему свой чемоданчик и решительно направляется в сторону такира.
Камыш бесшумно смыкается за ним.
Наталья морщит нос, поправляет волосы и растерянно смотрит ему вслед.
Николай исподлобья следит за ней. В его серых глазах нежность.
- Пойдем, Наталочка, - наконец произносит он, вскидывая на плечо фанерные чемоданчики. - Казала мени маты…
…Макаров медленно пробирается между зарослями камыша по узкой тропинке. Он то поднимается на невысокие холмы, то вновь спускается вниз. И вдруг ударяет себя по лбу, словно о чем-то вспомнив. Лампа? Он забыл захватить лампу! А сколько опытных людей в Ашхабаде говорили ему об этом. Лампа нужна как воздух!
- И чтоб обязательно "Молния" на специальной металлической подставке. Без лампы пропадешь, - говорили ему, - тоска заест!
- Ну и шляпа же я! - восклицает он, взбегая на очередную возвышенность. - Постой, а где же дорога? Он хорошо помнит, что она должна начинаться у железнодорожного полотна и идти почти строго на север по такиру.
До слуха Макарова доносится чья-то песня. Он прислушивается, но не может понять ни слова.
Это туркменская песня. Макаров не понимает слов, но в печальной мелодии ему слышится тоска и боль горячей, но, может быть, непонятой или неразделенной любви.
Он взбегает еще на один бугор и теперь уже ясно видит певца. Это юноша-туркмен. Он сидит на маленьком кудлатом ишачке, его длинные ноги свисают почти до земли.
Юноша одет в серый пиджак и такие же брюки, на голове большая папаха. Черные широкие брови туркмена сурово сдвинуты и образуют одну широкую полосу.
Вот он заметил Макарова и широко улыбнулся.
- Здравствуй, товарищ, - первый произносит он, соскакивая с ишака и протягивая крепкую смуглую руку. - Будем знакомы, пожалуйста, Мамед, местный житель.
- Здоро́во, - улыбается ему в ответ Макаров. - А я вот дорогу ищу…
- Какую дорогу? - удивляется Мамед, и брови его настороженно сдвигаются. - Зачем тебе дорога? - снова спрашивает Мамед, не спуская с Макарова глаз.
Макаров торопливо достает из кармана пачку папирос "Строим".
- Куришь? - протягивает он пачку.
- Зачем? - брезгливо морщится тот. - Черным дымом дышать? Нехорошо.
- Конечно, нехорошо, - соглашается Макаров, с любопытством поглядывая на юношу. - Меня сюда дорогу строить прислали. Прорабом назначили. А сам я из Украины, из Полтавы. Может, слышал?
Брови Мамеда расползаются все шире и шире. Он дружелюбно улыбается.
- Конечно, слышал. У меня начальник - Мирченко, тоже из Украины. Геолог. Хорошие песни поет. Я теперь хорошо Украину знаю. Очень хорошо.
Он поднимает руку, словно требуя внимания.
- Тарас Шевченко, - торжественно произносит он. - Правда? Днепрострой! Правда?
- Правда, правда, - взволнованно кивает головой Макаров.
- И песни хорошие, - продолжает Мамед. - Вот послушай.
Он вдруг запевает, чуточку перевирая слова и мелодию:
- Ой дівчино, шумить гай.
Кого любиш та й згадай.
Правильно?
Он подходит вплотную к Макарову и снова пожимает ему руку.