Поставив в разговоре жирную точку, Щур сверканул увеличительным глазом и удалился. Не прощаясь и без разрешения. Имел право. С измальства на княжьем дворе жил. С малолетним Дмитрием из одной миски кисели-каши хлебали. Только Дмитрий вырос до княжеского звания; а Щур так и остался неизвестно чьим подброшенником…
Ветер усилился, захлопал ставнями. Дмитрий Иванович высунулся в окно:
– Эй, кто там внизу, закрыть ставни и позвать зодчего!
Ставни закрыли, но вместо зодчего пришел старший каменщик.
Руки – лопаты, плечи – шире дверей. Снял шапку:
– Не придет зодчий, Димитрий Иваныч.
– Заболел или сломал ногу?
– Хуже, княже, ушел он.
– К теще на блины?
– Он не женат, княже. По его объяснениям, человек высокого искусства должен быть свободен от брачных уз, иначе он не создаст ничего выдающегося. У него страсть другая. Не человеческая. Чуть грянет рассвет над Москвой-рекой, как он бежит любоваться восточной угловой башней. Кланяется ей, вздыхает. А на закате припадает коленями к подножью западной. Гладит ладонями белый камень, смыкает во блаженстве очи пред красотой изваянной. Блаженный… но я его понимаю. Вчера отдал мне все чертежи и ушел…
– Но почему?
– Он обиделся.
– Что ему не хватало?
– Свободы творчества. Простора деятельности. Зодчий сказал, что у него руки не подымаются заниматься всякой мелочевкой наподобие оконных наличников или навесом над ступенями заднего крыльца. Его призвание – возводить сооружения типа Кремлевских стен, Оружейных палат, иначе он зачахнет без воплощения в жизнь своих идей за отсутствием поля деятельности.
– Так дать ему поле! Хоть Ходынское, хоть Кучково!
– На Ходыноком поле регулярно проводятся ратные сборища, стрельбища и прочие игрища, а Кучково поле – место карательных экзекуций…
– Отдать его зодчему! Пусть творит! Но сначала пусть закончит наличники и ликвидирует скрип половиц в стольной.
– Поздно. Зодчий взял циркуль, отвес, сажень мерную и. удалился. И светлый дух белого мячковского камня последовал за ним. Так и пошли вместе. В обнимку.
– Куда?
– Вдоль Тверской-ямской, Тверскою заставою…
– В Тверь? Догнать! Вернуть! Впрочем, отставить, поеду за ним сам. Эй, конюшенный, седлать лошадей!
Поехали… Проехали Чистополье, Калинов-мост, Черемушки, а далее запетлял зодчий, заложил дугу на девяносто градусов. Не иначе как следы заметает, раз свернул на юг и пошел через Внуково, Дедово, Батюшкино… На большаке из-за поворота вывернулся десяток людей конных. И в одном из них узнал Дмитрий Иванович князя рязанского. Окликнул:
– Вот так встреча, Олег Иваныч!
Съехались. Князь московский на коне со звездой во лбу. В чужих краях выпестованном, в дар привезённом. Но годный лишь для коротких выездов. А князь рязанский на коне приземистом, рыжем с веснушками и гривой, ветром раздвоенной, а не приглаженной конопляным маслом. Седло князя московского из тисненой кожи, стремена посеребряны и в узорах. А у Олега Рязанского стремена деревянные. Не от скупости, а для удобства. Зимой ноги в деревянных стременах не мерзнут.
Сначала поздоровались лошади. Первым, длинноногий скакун под чепраком ковровым. Ударил о землю правой задней, шварканул левой о правую переднюю и снова топнул. А конь князя рязанского под чепраком дерюжьим и оттого не скользким, лишь слегка приподнял неподкованное копыто, дескать, мы тоже умеем так, но не хотим. Он статью невзрачен и ростом не вышел, зато родом от небесных лошадей с крыльями, не знающих в беге пота и усталости. Одну из них, отбившуюся от табуна, присмотрел несчастный одноногий и одноглазый скиф, выгнанный из племени по ущербности. Подкараулил он коня, заарканил, обрезал крылья, приручил, прискакал на нем к сородичам и стал вождем, так-то…
Поздоровались и всадники. По-человечески. После чего князь московский слегка ослабил поводья:
– Откуда путь? Судя по месту сворота на большак, похоже, к сестре в Брянск ездил? В леса, глухие, дремучие, дебрянские с брынскими разбойниками? Не по поводу ли женитьбы князя смоленского на твоей дочери? – то был элегантный точечный укол копьем в адрес Олега Рязанского насчет преобладания у последнего дочерей.
– А твой путь куда? – ушел от ответа князь рязанский, – судя по взопревшему коню, он под тобой готов наземь брякнуться от усталости. Рабочий конь и на соломе скакун, а длинноногий пустопляс и на овсе еле-еле ногами перебирает… – Это был ответный удар булавой с набалдашником в особо чувствительное место, но Дмитрий Иванович сделал вид, будто у него запершило в горле:
– Отлавливаю одного беглеца, что нацелился на Тверь, а сам кругами пошел…
Солнце тем временем на обед повернуло и комары взъярились – на людей набросились. Дмитрий Иванович в раздражении по щекам комарье стал размазывать, а Олег Иванович неэффективно бить плетью.
Пока сдвоенный конвой тройную уху ладил, разговор крутился вокруг рыбной ловли. Какой рыбице червь нужен, а какой мотыль. Какая рыба взаглот берет или влет, либо на рывок идет, либо на шнур ловится, на глазок, на прищур, на бластер, тестер, бунер и не только окунь зарится на копыто подпаленое. А если рябь по воде пошла продольная – верный шанс поймать жереха на жареху, жор у жереха, проклюнулся! Вообще-то, жерех – рыба с утонченной натурой, хоть и хищная. Подозрительная, но любопытная. На дне отдыхать любит, согласно поговорке: рыба ищет где глубже… И как на этом самом месте над омутом под ветлами Емеля золотую рыбку поймал…
Сбросив сапоги, князья полуприлегли на траву. У одного каблук сношен во внутрь, у другого – наружу. Один седло под правый бок подложил, другой – облокотился левым. Противоположности. Противники? Нет. Но и не друзья. Дружба – это владение общими интересами, взаимовыручка, обязательства… А у них то так, то эдак, с попеременным перемирием, причем уступок делал больше Олег Рязанский, хотя первым же хватался за оружие…
Помолчав, снова разговорились. Олег Рязанский о трофеях охотничьих, о бездонном мещерском озере, где обитает зверь не зверь, рыба не рыба… Дмитрий московский о том, как тяжела шапка мономахова, как неравномерно пополняется казна, насколько увеличились расходы на льготы мастеровитым лицам и ликвидацию последствий разбойных нападений под началом атаманши Маруськи Климовой из Бутырок. Видано ли такое, чтобы бабе подчинялись мужи разбойные? Князь наш светлый Владимир Красно Солнышко еще в те далекие времена поднимал вопрос о мерах борьбы с разбоями, а за ночное хождение без дела по Киеву назначал битье кнутом… На передыхе поинтересовался:
– А у тебя, Ольг Иваныч, как дела?
– На нашей грядке свои порядки.
– Говорят, строиться задумал?
– Уже донесли?
– На то и существуют доносчики.
– Верно! – ухватил быка за рога Олег Рязанский. Он, как всегда, себе на уме был, но и пустословием не обижен. – Замыслил кое-что перестроить. Городской торг переместить за городской вал, а вал перенести на место старого рва, засыпать его и вырыть новый. Перемостить спуск к реке, а реку пере… – на этом месте Олег Рязанский захлебнулся словом, осознал, что переборщил, перестарался, зарвался, заврался? Сделал вид, будто тоже в горле запершило, перестроился: – а на открытом взору пространстве за новым валом воздвигнуть величественный собор с шатровыми башнями, вратами сдвоенными, надвратной церковью, колокольней с колокольными звонами. По будням – будничными, на праздник – праздничными. И под колокольный звон велю зарыть 1374 золотые монеты, по числу года закладки храма!
– А ты не опасаешься, что монетозаройщики эти монеты сами же и выроют?
– Не опасаюсь. Все предусмотрено. Монеты зароют не скопом, а по периметру фундамента всех стен. Чтобы веками стояло! Для быстрейшего претворения в жизнь замыслов, осталось отыскать хорошего зодчего.
– Могу одолжить своего, – неосторожно предложил князь московский, начисто позабыв, что зодчего у него уже нет, Олег же рязанский обрадованно вопросил:
– Так когда пришлешь зодчего, Дмитрий Иваныч, завтра? Послезавтра?
Князь московский осознал свою оплошку и стал выкручиваться:
– Рад бы услужить, да не могу, не обессудь, оговорился…
Получив отказ, Олег Рязанский насупился, набычился, наклонил голову и ну сверлить собеседника взглядом! Была у него такая привычка: закусить удила и свирепеть глазом. Приобретенная или летописная?
– Эх, Димитрий, Димитрий… Сначала обещаешь, потом отказываешь… Не по-княжески это, не по-божески, не по-человечески….
– Ну, хоть убей, не могу! Нет у меня зодчего! Был, но сгинул!
Олег Рязанский свистанул коня, впрыгнул в седло, пришпорил и был таков! Его конвой едва успел собрать уши развешенные…
А Щур, ну, и проныра, тут как тут. Приник к земле блескучим увеличительным глазом:
– Зри в оба, княже! Следы от твоего коня с лишними ребрами в рязанские пределы поскакали. Беглой рысью. На пару со следами твоего беглого зодчего! Однако не горюй, напоследок могу тебя обрадовать – еще один бочоночек отыскался! Целехонький! Но не с бульканьем, а с подозрительным бряканьем в утробе. Похоже, именно из-за этого тати его и бросили. Ни выпить, ни продать, кому нужен товар порченый?
Однако, князь московский не на шутку разозлился, застучал копытами своего коня:
– Немедля доставить мне бочоночек! Со всей осторожностью!
* * *
Знай грабители о содержимом бочоночка – ни в жизнь его бы не бросили!
