Мы же бабахаем из главных калибров в тех местах, где они работают, и буравим пространство там, где они тащатся с грузом. Если нас убудет, то грустнее станет только девушкам-трамвайщицам — есть такие, которые любят, чтобы сразу много людей оказывало им знаки внимания.
Командование распорядилось: сразу в пекло не лезть, себя в разумных пределах жалеть. Начать с какой-нибудь периферийной деревеньки, а потом уж выдвигаться на передовые позиции. Я эдакий пессимизм в действиях не приветствую — те редкие сведения, которые долетели от наших прорвавшихся зондов радуют тем, что грязнули, в основном, отдыхают, загрузив голову в объемный экран с веселыми мультяшками, сидя и лежа расслабляются, пляшут быстрые и медленные танцы, числятся на каких-то липовых работах, шатаются по магазинам и аттракционам. А кибероболочки ненавязчиво советует им как жить, не пускают в окно и на рельсы, закутывает шарфом в холодную погоду, ставят клизму или вливают слабительное, если не в порядке со стулом. Так что эти, с позволения сказать, жители Земли нам не соперники.
Защелкало, захрустело — модули разделяются. Я подмигиваю К678, Кнопке, из резервной группы, она за переборкой и представлена только на дисплее. В отличие от стриженой Фиксы эту валькирию даже можно вообразить в вечернем платье. Но мне про нее говорили — убийца, каких мало.
Спускаемся теперь совсем по-тихому, большие надежды на шумопоедание и полную маскировку под цвета неба. Наконец, последнее пшиканье движка, мы перестаем ненавидеть противокосмическую оборону землян и выходим, разминая ноги на планету Грязь. Спускаемый модуль становится поднимаемым. До свиданья, уважаемый, надеемся быть тебе полезным и впредь. И вот мы пытаемся напоминать группу туристов. Вряд ли первому встречному покажется, что у меня за пазухой нейтронный сквизер, который любое тело, за редкими исключениями, превращает в неаппетитную квашню. Или что у Фиксы в кармане бластер. Девчонка любит прожигать дырочки в тех, кто ей не нравится. А того, кто ей полюбится, угрохает просто кулаком. Мы, кстати, вместе с ней идем в деревню, еще с нами и Кактус, как грубая, едва обузданная сила. Командир подгруппы, конечно, я, больше некому. Тумблер и Курок пока разобьют палатку и будут коротать время в лесу, вести внешнее наблюдение.
Шествует наша тройка по лесу, немного смущается, несмотря на свое очевидное жлобство. Ведь встает солнце, и мы балдеем от буйной дурости леса. В воздухе порхают непривычные вонизмы-миазмы, некоторые из них весьма недурны после нашей стерилизованной Космики. Задница еще ноет от уколов, которые обязаны отвадить всяких бацилл с их верткими жгутиками и токсинами. Солнышко жарит прилично, хоть раздевайся до утреннего костюма, то есть, до трусов. Кактус, я подозреваю, топает, как представитель местного населения, которого называют медведем. Да и то в лучшем случае. Ломится насквозь, искры с него сыплются, а после от веток паленым пахнет.
На Земле парень вроде него, наверное, стал бы злодеем. Сделал бы ребенка своей учительнице или ограбил бы приличного человека. А его все бы уважали, и граждане и пресса, так как вышел он из пьющей семьи и социально незащищенных слоев, да еще борется за право простого человека на мелкие радости. Прогрессивные граждане поняли бы, что он органичная часть нашего прошлого, отсталые товарищи нарекли надеждой человечества, а режиссер снял бы его с красивыми актрисами в обнимку. В итоге, земной Кактус устроил бы какую-нибудь масштабную гадость, например, сбросил бы бомбу, возбуждающую всемирный понос.
Ничего такого в Космике произойти не может, у нас вроде все вместе и одновременно очень-очень отдельно. Никому мозги не запудришь, даже не припорошишь, потому что каждый пожелает для начала выудить из твоей Анимы всю подноготную.