Черный легион - Богдан Сушинский

Военно-приключенческий роман "Черный легион" известного писателя, лауреата Международной литературной премии имени А. Дюма (1993) Богдана Сушинского является продолжением романа "Похищение Муссолини".

В основу сюжета положено одно из малоизвестных событий Второй мировой войны - операция "Черный кардинал", целью которой был захват и доставка папы римского Пия XII и нескольких кардиналов в Берлин. Подготовку и выполнение этой операции фюрер поручил своему любимцу, "диверсанту номер один" Третьего рейха Отто Скорцени.

Содержание:

• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1

• ЧАСТЬ ВТОРАЯ 51

• Примечания 94

Черный легион
Богдан Сушинский

Scan Kreyder - 30.07.2015 STERLITAMAK

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Если бы Иисус Христос явился сегодня, никто не стал бы Его распинать.

Его пригласили бы к обеду, выслушали и от души посмеялись.

Т. Карлейль

1

Проснулся гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени в то мгновение, когда, не удержавшись на воздушной волне, его десантный планер врезался в мрачный утес у самой вершины горы Абруццо.

Высшие Силы словно бы демонстрировали тот исход судьбы, которого во время операции по освобождению Муссолини первому диверсанту рейха удалось избежать только с их помощью.

Как бы предвещая сей астральный сон, Скорцени - смертельно уставший, буквально свалившийся в постель - успел подумать: "А ведь там, в горном массиве Гран Сассо, произошло чудо. Почти до самого начала операции у меня было твердое намерение взлететь первым. Но я почему-то выбрал свой жребий под номером пять. Это была самая настоящая рулетка. Я выбрал пятый - а четыре планера, поднявшиеся в воздух до моего взлета, разбились. Как же все призрачно в этом мире, Господи! Как все случайно и призрачно! Впрочем, случайно ли..?"

Уже "погибая" у вершины Абруццо, за каких-нибудь пятьдесят метров от туристского отеля "Кампо Императоре", в котором около двухсот карабинеров содержали под стражей своего дуче Бенито Муссолини, гауптштурмфюрер сумел крикнуть: "Это неправда! Я достиг этой вершины! Я достиг ее! Я еще вернусь в этот мир! Я еще пройду его от океана до океана!"

"Погибая", но с вещими словами на устах, он и вернулся в действительность, из которой в этот раз его вырвала пока еще не смерть, а всего лишь кратковременное забытье.

Еще окончательно не придя в себя, Скорцени инстинктивно вцепился в рукояти двух пистолетов - одного в расстегнутой кобуре, другого - лежащего на кровати, рядом, у кармана брюк - и лишь тогда открыл глаза и мгновенно осмотрел помещение.

"Отель? Номер? Похоже, номер. Отель "Империал"? Вена? Да ведь это же, черт побери, Вена! "Империал"!"

Восстановив в такой последовательности реальность, в которой он ощутил себя, Скорцени сразу же вспомнил все, что предшествовало его появлению здесь, почти в самом центре, австрийской столицы.

"В утес врезался четвертый планер! Четвертый! - напомнил он Высшим Силам. - Но я-то, я-то летел в пятом!"

- Простите, гауптштурмфюрер, - возник на пороге оберштурмфюрер Гольвег, выполнявший в отсутствие Родля обязанности адъютанта и личного телохранителя. - Вы просили разбудить ровно в пять.

- Могли бы и догадаться, что несколько запоздали с этой своей услугой, - пророкотал слегка приглушенным кремниевым басом Скорцени.

Он лежал в полном обмундировании на застеленной белоснежной простыней постели, упершись каблуками сапог в довольно низкую спинку.

- Не сомневался, что проснетесь ровно через час. Но долг есть долг, - слегка стушевался русоволосый верзила, которого в Югославии очень часто принимали то за македонца, то за словенца.

- Вот именно, оберштурмфюрер: долг! - Скорцени поднялся, и Гольвег снова, уже в который раз, отметил про себя, что уродливые шрамы, исполосовавшие всю левую щеку и подбородок, лишь дополняют образ этого могучего человека - огромного роста, с непомерно широкими мужественно обвисающими плечами и тем не менее гармоничной атлетической фигурой. Дополняют, а ни в коей мере не разрушают, не уродуют. - Солдатский долг!

Гольвег, как и другие эсэсовцы, которым приходилось близко соприкасаться с Отто, редко видели его мрачным или злым, а еще реже - в гневе и ярости. Другое дело, что само присутствие Скорцени вселяло в окружающих ощущение какого-то суеверного страха перед ним. Страха, но в то же время, в любой опасной ситуации - уверенности. Его холодный пронизывающий взгляд, отрывистая рокочущая речь, в соединении с абсолютной непринужденностью поведения, подкрепленной совершенно очевидной для каждого магически воздействующей физической силой, почти мгновенно взбадривали, заставляя переоценивать свои силы и веру в них.

Этому человеку охотно подчинялись. Он вызывал желание подчиняться. За ним не страшно было идти. За ним хотелось идти. И все же… страх. Гнусный мистический страх, который Гольвег всячески старался если не перебороть, то уж во всяком случае основательно скрыть от других.

- Однако о долге поговорим потом, - продолжил Скорцени. - Как чувствует себя наш друг Муссолини?

- Блаженствует в своем суперлюксе. Балкон остается закрытым. Агент Призрак следит за этим.

- Побаиваетесь, как бы Муссолини не вздумалось озарить венцев мудростью своих речей?

- От него можно ожидать чего угодно.

То, что вырисовывалось на лице Скорцени, между шрамами и губами, трудно было назвать обычной человеческой улыбкой. Однако Гольвег должен был воспринимать эту гримасу именно так. И, конечно же, не решился напомнить га-уптштурмфюреру, что приказ ни в коем случае не подпускать дуче к балкону исходил именно от него.

- Как ведет себя охрана?

- Без инцидентов.

- Агенты в штатском?

- Особого внимания не привлекают. Если бы не десантники, перекрывшие вход в это крыло отеля…

- Берлин? - резко перебил его Скорцени.

- Молчит.

Скорцени пристально посмотрел на Гольвега, словно заподозрил, что тот пытается скрыть от него звонок из столицы рейха, и резко повел плечами, будто разминался перед выходом на ринг.

- Но он действительно молчит, - не выдержал оберштурмфюрер.

- В такой ситуации Берлин не может молчать, Гольвег. Он не должен молчать. Не имеет права. Перед лицом истории…

2

Едва Скорцени молвил эти слова, как дверь открылась и на пороге возник унтерштурмфюрер Ланцирг, известный в кругах диверсантов под кличкой Призрак.

- Гауптштурмфюрер, вас к телефону. Берлин.

- А вы говорите: "Берлин молчит", - резко бросил Скорцени, с ног до головы смерив оберштурмфюрера откровенно сочувствующим взглядом.

- Так было.

- Когда творится история, Гольвег, Берлин молчать не может. Тем более, что это творится история войны.

Гольвег промолчал и еще больше вытянулся, демонстрируя почти идеальную, фельдфебельскую, выправку.

Конечно, манера Скорцени вести себя, манера общаться с подчиненными - а в некоторых случаях и с офицерами намного выше его по чину - всегда шокировала И не только Гольвега. Однако человек, осуществивший в свое время арест федерального президента, а затем и канцлера Австрии, захват Муссолини в Италии и множество других отчаянных, иногда просто-таки невероятных по авантюрности своих замыслов операций, имел право и на жесткий взгляд, и на этот тон - тут уж Гольвег старался быть справедливым по отношению к нему.

Тем более, что в конце концов Скорцени никогда не орал на своих людей. Даже его всем известный "тевтонский рык", которым он осаждал зарвавшихся и приводил в чувство малодушных, был всего лишь способом внушения. Внушения мужества, воли, своей, данной Богом и фюрером, власти.

А власти, следует сказать, он получал все больше и больше. Для Гольвега это не являлось секретом. Причем власти не только в стенах Главного управления имперской безопасности, но и в пределах всего рейха. Впрочем, в последние дни и за его пределами.

- Берлин не может молчать в такое время, оберштурмфюрер! - прогрохотал Скорцени, направляясь в дальнюю комнатку своего пятикомнатного приюта, где находился телефон, номер которого уже был хорошо известен в ставке Гитлера, а также в приемных Гиммлера, Кальтенбруннера и Шелленбер-га. - Кто? Фюрер? - спросил он у шагавшего вслед за ним Ланцирга, не стесняясь того, что на другом конце провода могли слышать его рык.

- Пока только начальник личной охраны бригадефюрер и генерал-майор войск СС и полиции…

- А, Раттенхубер , - все так же громко, откровенно разочарованно довершил Скорцени доклад унтерштурмфюрера. - Почему хотя бы не шеф-адъютант Буркдорф?

Скорцени, конечно, понимал, что этот вопрос был бы неуместен даже в том случае, если бы он задал его самому Рат-тенхуберу. Но все же: почему? И гольвегово услужливое пожимание плечами его не интересовало.

- Здесь Скорцени, - бесцеремонно проговорил он, медленно поднимая трубку.