Барыни разбирают помощника по косточкам; они приходят к выводу, что он является желанным мужчиной. Не остаюсь без замечания и я.
- Смотри, Люся, какой потешный матрос стоит у руля, - с улыбкой говорит Аня, блеснув золотыми зубами.
- Чем же потешный? - спрашивает Люся, привалившись к окну рубки.
- Да как же: американец - и вдруг такие моржовые усы.
- Не нравится он мне. Какая-то звероподобная морда. Я и смотреть на него не хочу.
"Да и вы, мадам, мне нужны, как собаке боковой карман", - мысленно бросаю я реплику.
- Ну, я положительно с тобой не согласна. Напротив, он мне кажется симпатичным. Настоящий моряк: загорелый и крепкий. А главное - когда он смотрит вперед, то глаза его горят каким-то безумием. Я ужасно люблю такие глаза…
"Благодарю вас, Аня, за комплимент", - продолжаю я мысленно отвечать.
- Вот что значит иностранец, - не унимается Аня, - простой матрос - и такое осмысленное лицо. Не то что наш русский…
Я едва сдерживаюсь от смеха.
"Обе вы дуры", - заключаю я и, чуть улыбнувшись, бросаю на Аню такой взгляд, что она вся вспыхивает.
- Он как будто понимает по-русски…
- Ну, что ты выдумываешь… - успокаивает ее Люся.
Поболтав, точно сороки, мои соотечественницы уходят.
Солнце все поднимается. Оно заходит на правую сторону корабля, тепло смотрит через открытые окна в рубку, играет на никеле морских приборов, на отшлифованном стекле компаса, и глазам становится больно.
Приходит капитан, низкий, но невероятно толстый и большеглазый, красный, словно он только что вышел из жаркой бани, с золотом на мундире и фуражке, в широких брюках. При нем невольно подтягиваешься и смотришь на картушку компаса более сосредоточенно. Справившись, какое расстояние прошли, какова скорость судна, он некоторое время осматривает в бинокль горизонт и незаметно исчезает.
И вновь я держу корабль на определенном курсе лишь частицею своего сознания, снова мои мысли заняты мечтою об Амелии. Я стараюсь представить себе ее рост, ее фигуру в платье, но это мне не удается. Передо мною лишь ярко всплывает картина первой нашей встречи.
Я познакомился с нею в прошлое лето, случайно, при необычайной обстановке. Помню: жаркий день и спокойное, дремлющее море, словно утомленное зноем полуденного солнца. Я купаюсь, отплыв далеко от берега, ощущая прилив бодрости и свежих сил в мускулах. Ко мне, плывя навстречу, приближается пунцовая повязка на голове женщины. Видны узкие круглые плечи, точеная шея, слегка побледневшее от усталости лицо с изумрудными глазами. На фоне прозрачно-зеленой воды, в озарении буйного света, позолотившего ее свежее тело, в сверкающих брызгах, падающих, как бриллианты, от взмахов ее рук, женщина мне кажется прекрасной морской феей, какой-то солнечной сказкой. Я чувствую, что мой покой нарушен надолго. Мне приходит в голову шальная мысль чем-нибудь удивить ее, обратить на себя ее внимание. Показывая вид, что мои силы истощены, нелепо размахивая руками и крутя головой, я медленно погружаюсь в воду и ныряю в том направлении, в каком она плывет. Через минуту я снова показываюсь на поверхности моря почти рядом с нею.
- Ах, сэр, вы меня так напугали!.. Я думала, что вы действительно утонули…
В ее широко раскрытых глазах, обращенных ко мне, еще видна тревога, тонкие побледневшие губы вздрагивают, растягиваясь в искусственную улыбку.
- Простите, мисс, что причинил вам неприятность, но мне немного дурно было. Я в таких случаях всегда погружаюсь в воду.
- Что вы говорите! И что же, проходит?
- Да.
Она непринужденно весело смеется, а на лице ее уже играет румянец.
- А теперь как чувствуете себя?
- Отлично. Готов хоть в кругосветное путешествие.
Обогнав ее, я повертываюсь к ней лицом и легко плыву спиною вперед, подняв вверх обе руки, работая только ногами и сохраняя при этом стоячее положение.
Она смотрит на меня изумленными глазами.
- Вы не из моряков?
- Вы удивительно догадливы.
- Долго плавали?
- Около десяти лет.
- Кем же вы считаетесь на корабле?
- Простым матросом.
На ее лице я улавливаю разочарование.
- Но я, мисс, готовлюсь на штурмана, - начинаю сочинять ей. - Сдам экзамен - буду помощником капитана, а потом капитаном.
- Ах, вот как! - восклицает она, сразу повеселев. - Это очень хорошо. Как жаль, что я не мужчина! Я непременно поступила бы на корабль. Мне так нравится море…
- Я вижу это, мисс, по вашим глазам.
Она вопросительно смотрит на меня, приподняв одну бровь.
- Они напоминают мне цвет тропического моря, когда на него смотришь вблизи.
Посмеявшись, она спрашивает:
- Вы иностранец?
- Да. А что?
- Вы по-английски говорите не совсем хорошо.
- Надеюсь, не хуже, чем вы по-русски.
Начинается игра, от которой без вина хмелеет мозг, и все становится еще светлее, еще красочнее.
- Догоните меня, мисс! - говорю я и начинаю плыть, сколько хватает сил, не касаясь воды руками.
Она пробует, но, убедившись, что не может поспеть за мною, хмурит свои дугообразные брови.
- Хотите, я вас на буксир возьму? - остановившись, смеюсь я.
- Я в вашей помощи не нуждаюсь! - Вдруг девушка обрывает меня и, повернувшись, уплывает в другую сторону.
Я смотрю ей вслед, недоумевая, с досадой на самого себя, а потом чужим, но властным голосом, словно кто-то посторонний за меня это делает, кричу:
- Завтра, мисс, в это же время я опять буду здесь!
Она не ответила, но и на второй и на третий день приплывала на то же место и, встречаясь со мной, как давняя приятельница, весело смеялась, точно между нами ничего не произошло. Мы окончательно познакомились, сообщив друг другу свои адреса. Не хотелось расставаться с мисс Амелией, не повидав ее ни разу на берегу, но корабль наш должен был отправляться в дальнее плавание, и я ушел, чувствуя, что эта женщина должна сыграть в моей жизни большую роль.
И теперь, когда я, неся свою вахту, стою в рубке американского парохода, режущего острым носом, словно плугом, поверхность Атлантического океана, это чувство не покидает меня. Но мне все равно: я радуюсь, и больше ничего, радуюсь каждым атомом своего существа, что скоро увижусь с Амелией. Это замечает помощник капитана и, подойдя ко мне, говорит:
- Что вы все улыбаетесь?
- Ничего, - отвечаю я сконфуженно и напускаю на себя серьезность.
Среди сияющей пустыни океана и неба, среди голубой беспредельности иногда показываются дымки других кораблей, идущих нам навстречу. Когда эти суда, сближаясь, обмениваются с нами контркурсами, я вместе с пассажирами, весело размахивающими им носовыми платками, мысленно приветствую их: ведь они идут оттуда, где живет моя морская фея. И жгучий трепет охватывает сердце от сознания, что с каждым вздохом стальных машин, беспрестанно работающих в глубоком чреве парохода, с каждым взмахом больших лопастей на винтах, сверлящих под кормою воду, расстояние между нами все сокращается.
- Вы так держите штурвал, точно подпираете пароход, - строго замечает мне помощник капитана. - Станьте прямо!
- Есть!
Солнце светит с правого траверза. Склянки бьют двенадцать часов, и новая смена вступает на вахту. Передав штурвал другому рулевому, я спускаюсь вниз обедать. На палубе, осторожно пробираясь среди пассажиров первого класса, я встречаю тех двух русских барынь, что на мостике разговаривали обо мне.
- Смотри, Аня, твой симпатичный матрос идет, - смеясь, говорит иронически Люся, когда я поравнялся с ними.
- Славный, славный матросик! - вскинув лорнет к глазам, говорит другая, приятно улыбаясь.
- Виноват, мадам, вы ко мне обращаетесь? - повернувшись к ней, спрашиваю я по-русски с самым серьезным видом.
- Ах! - вскрикивают женщины, краснея до ушей и роняя лорнеты. Обе смотрят на меня так, точно чем-то подавились.
Я иду дальше. Перед люком, ведущим в матросский кубрик, задерживаюсь с минутку на палубе. Вся необъятная ширь океана и бездонная глубина неба наполнены удивительною игрою солнечных и лазоревых красок, от которой и во мне расцветает радуга надежд.