Оказавшись на площади, князь отдал приказ спешиться и зашагал к выстроившимся перед ним старшинам града. Брячислава встречали хлебом-солью, как и положено дорогого гостя. Увели в родовую избу. Уважение всё же. Прочих воев также определили по домам. Мальчишек забрала с собой одна из вдовушек. Пожилая, но крепкая ещё тётка в длинной оленьей дохе. Дом у неё был не пустой, Слава и Храбра встретили четыре пары глаз. Две девичьих, две мальчишеских. Что дочери у вдовы, что сыновья – близняшки, не различишь. Усадив гостей в красный угол, женщины захлопотали. Младшие, братья, смотрели на гостей восхищёнными глазами – как же, в дружине воинской отроки! Значит – бойцы! Да и девчонки не отставали, стреляя глазками в сторону степенно сидевших на лавке мальчишек, когда носились по избе туда-сюда, выставляя угощение. Наконец хозяйка пригласила гостей к столу, и ребята принялись за трапезу. Младшие дети засновали по двору, таская дрова в баню, над которой уже в полную силу курился столбом дымок каменки. Ели степенно. Опять же молча. Не принято у славян за столом пустые разговоры вести. Закончив, поблагодарили щедрую хозяйку. Та поклонилась в ответ, дочки тоже. Как стол прибрали да посуду помыли, так и речи держать стали. Говорили, в ожидании, пока истопится Чистота Души, о жизни в граде, о том, как уродился хлебушек в этом году. О пути похода и цели его даже не заикались, ни хозяева, ни гости. Поведали о родичах своих, оказалось, что чуть ли не родственники – кузнец рода Волков намедни сноху в этом граде взял, своему сыну жену. Отроков по осени, согласно укладу, на седмицу домой отпускали, так что новости они градские своего рода знали. Да и так, когда родовичи продукты привозили в слободу, тоже щедро вестями из дому делились. Словом, за речами и время пролетело, а там и банька поспела. Воздух горячий, сухой. Да парку поддать ещё! Жар костей не ломит! А потом, горячие, распаренные, да в сугроб, и снова на полок… Пока парились, хозяйки порты да рубахи выстирали со щёлоком, под коньком повесили в избе. К утру высохнет. А разомлевшие отроки, облачившись в чистую смену, вновь уселись на скамьи за Божью ладонь, наслаждаясь взваром травяным, душистым. Словно вновь лето вернулось, так пахнет вкусно сбор, запаренный крутым кипятком, да и медок липовый, светлый на столе, свой аромат вносит в общую лепту. Благодать.
Правда, лепота недолго была. Стукнули в дверь – на пороге незнакомый отрок. Окинул взглядом разомлевших мальчишек, значок княжеский показал, передал на словах: завтра отдыхать, в путь – через день. Должны ещё гости пожаловать. С ними и двинутся. Поблагодарствовали гонца. Снова за взвар принялись, с заедками сладкими подоспевшими. Дочери хозяюшкины подсели к столу, угощают, пересмеиваются, шуточками перешучиваются. А взгляды как друг дружки перехватят, так и девчонки, и ребята краской заливаются. Да дар речи невесть куда теряется.
Но шутки шутками, а дело делом. Остыв после бани, отроки оделись в верхнее. Кликнули мальцов, попросили их на общинную конюшню проводить, куда коней забрали. Те и счастливы безмерно: ещё бы, ведь их воины попросили помочь! Для четырёхлеток-то ребята четырнадцати вёсен от роду – уже взрослые! Провели. Показали. Что Слав, что Храбр своих лошадок осмотрели тщательно, заглянули в кормушки, проверили воду, что налита коням была, не холодна ли? Не застудят кони боевые нутро себе? Затем сбруей занялись – всё ли в порядке? Ремни, пряжки-застёжки не потянулись ли? Не появилось ли надрывов на подпруге или ещё чего? Попоны высохли ли? Коней хорошо почистили? Спины целые у лошадок мохноногих? По горбушке, щедро солью посыпанной, скормили. А кони ласково тыкались в ладони мальчишек тёплыми губами, жарко дышали ноздрями, довольно всхрапывая при виде хозяев.
Ночевали все вместе, отроки и сыновья хозяйкины на полу, расстелив даренные намедни шубы. В избе воздух чистый, тёплый, отдохнули хорошо. А поутру и прочие гости пожаловали – ещё воины. Почти пять десятков матёрых мужчин, одетых справно и снаряжённых. Вёл их второй князь, Гостомысл, родной брат Брячислава. С ними тоже отроков двое. Только из рода Куниц, но племени одного, словенского. А ещё с ними жрец ехал. Тоже молодой, немногим старше Храбра и Слава, весны на две. Но уважением пользовался нешуточным среди воинов. Правда, и не задавался положением своим, вёл себя, как и все. Равный среди равных. Хотя, увидев отроков из рода Волка, полоснул таким взглядом, словно ножом взрезал. Но в следующий миг глаза потеплели, и по обоим мальчишкам словно мягкой варежкой прошлись.
И, как и было уговорено, на третий день в путь двинулись. Все вместе. Куницы с волчатами подружились. Делить-то им нечего было. Одного племени, одного языка, одного уклада. Дружно жили, вели себя вежливо, к старшим с уважением. Так и шли от града к граду, от слободы к слободе. Ночевали, как правило, под крышей. Хотя и в лесу приходилось, и в поле чистом. Жрец Путята вечерами с отроками беседовал, никого из них особо не выделяя. Рассказывал, как прежде словенские племена жили, о древних землях, о богах славянских, о правилах воинских. К костерку молодших иногда подсаживался кто-то из старших воев. Слушал так же, иногда по усатому лицу проскальзывали и эмоции, смотря о чём речь шла. Потом воин уходил, а отроки спать ложились. Ну а с утра снова на коней, и в путь…
Незаметно в пути и весна пришла. Снег набух, влагой начал сочиться. Появились проталины. Князья, посовещавшись, остановились в одном из градов. Решили обождать, пока земля подсохнет, – не уродовать же лошадей? Конь – друг верный. Так что его жалеть и беречь надобно. А пока землица влагой талой напоена без меры, учёба воинская отрокам: и мечами помахать, и из луков, самострелов стрелы по мишеням пускать, и побегать с ношей тяжкой по оврагам-буеракам. Вечерами снова Путята беседы ведёт, просвещает или кто-либо из воев юношей учит: как повязку правильно наложить, как стороны света определить, раны обиходить, как ухаживать за конями, за оружием, за одеждой. Иногда ухватки хитрые боевые показывает. Словом, скучать некогда.
Две недели незаметно прошли. Грохот по реке, возле града протекающей. Лёд вскрылся! Двое суток льдины по воде непрерывно плыли. Потом река очистилась, правда, бурлила она и кипела. Но братья-князья вместе с Путятой жертву принесли, петуха зарезали. Потом жрец дружинный берегинь вопрошал, с русалками беседовал ночью, до самого водяного, хозяина реки, добрался. Вернулся к князьям, дал добро на продолжение похода. И с утра вся дружина в лес потянулась. Рубили дубы, ясени, берёзы. Чистили от веток, свозили в град, укладывали в высокие поленницы. Взамен старшины дали сухой лес, из которого связали плоты. Завели на них коней, спутав, уложили на брёвна. Затем воины и отроки взошли. Оттолкнулись шестами, выправили на середину, и потекли неспешно берега назад.
Так проплыли по реке неделю. Выбрались на широкую гладь огромного озера. Таких больших допреж мальчишки никогда и не видели даже! Стоят на плоту, рты разинув от изумления, а воины, глядя на них, улыбаются. Ну а по выходе из реки – град стоит. Великий. Тоже раньше не виданный. Славянские родовые городки перед ним – что хутор извергов перед градом. И лодьи, лодьи перед причалами длинными… На берегу дружину встречали жрецы. Показали князьям значок хитрый, и гордецы склонили головы, проследовали с убелёнными сединами стариками молча, куда те повели, велев на днёвку становиться. Разожгли костры, стали кашу варить, обед ладить. Наелись все, отроки котлы отмыли-отчистили, как молодшие, только тогда вернулись князья. Задумчивые, правда, но вроде как всё нормально прошло. Вскоре подошли к берегу, где дружина стояла, две большие лодьи. Завели на них лошадей, спустили в трюм. Воины следом взошли. Корабельщики паруса, увенчанные знаком Святовидовым, вздели на мачты, и поплыли корабли по озёрной глади.
Из озера в море вышли. И вскоре сизой полоской вдали показался остров. Как корабельщик об этом прокричал народу с мачты, так оба князя на палубы вышли, взяли каждый по петуху, принесли в жертву. Потом о чём-то молча молились. Слова сердцем складывали. Но и такая молитва богам славянским угодна, ибо не в храмах-капищах истинные славяне молятся, а на воле. И лес ли, степь, озеро или море-океан – не важно. Ибо боги – повсюду. Вместе с людьми от рождения до смерти, да и после неё тоже.
Бухта, где пристали, была большой. И вся буквально забита лодьями. Стояли в ней корабли самые разные – богато изукрашенные резьбой по дощатым бортам, простые, с палубами и открытыми скамьями для гребцов. Были и иноземные – носатые униремы, на вёслах которых сидели лохматые, грязные, закованные в тяжёлые бронзовые цепи существа, напоминающие людей. Широкие, из узких досок гостей с жарких берегов далёкой Аравии. Даже простые деревянные долблёные челны северных племён. И разноязыкий говор, висевший над пристанями, складывающийся в один сплошной монотонный гул. Храбру даже не по себе стало, и, заметив растерянность мальчишки, Путята прикрикнул:
– Не потеряйся!
Князь сурово взглянул на раскрывшего от изумления рот отрока, и тот, спохватившись, стиснул крепко рот.
– Что, решил воронье гнездо свить?
Услышавшие немудрёную шутку дружинники рассмеялись. Но тут же вновь принялись за дело – нужно было свести застоявшихся за долгий путь коней на берег. Те недовольно ржали, фыркали, били копытами. Но крепкие руки хватали животных за уздцы и сводили на доски пристани. Перетаскивали и имущество: продукты, шкуры, оружие. Всё быстро перегружали на присланные из храма Святовида, возвышавшегося над Арконой, телеги, на которых сидели служки.
– По коням! – подал команду Гостомысл, и дружина ходко, распугивая зевак и приезжих, заспешила по улице в гору, на которой находился храм.