– Родитель твой, царь Иван, вскормил меня и воспитал в доме своем не как господин раба, но как любящий отец родного сына, я же скажу – волчонка, по нраву моему. Захватив в кровопролитном бою Казань и брата моего, передал он ее на сохранение мне, злому семени варварскому, как верному сыну своему, а я, злой раб его, солгал ему во всем, нарушил данные ему клятвы, послушался льстивых слов жены моей, соблазнившей меня, и вместо благодарности заплатил ему злом. Не меньше зла принес я и тебе, светлый царь Василий Иванович, ратников твоих бил, полон бессчетный брал, но более всего грабил и убивал мирных пахарей твоих лишь за то, что они многобожники… О горе мне! Погибаю я, и все золото и серебро, и царские венцы, и шитые золотом одежды, и многоцветные постели царские, и прелестные мои жены, и служащие мне молодые отроки, и добрые кони, и слава, и честь, и многие дани, и все мое несметное богатство мне не нужны, ибо все исчезло, словно прах от ветра.
Передохнул, чтобы набраться сил для дальнейших слов, с гневом видя, как когда-то ползавшие перед ним на животах сановники смотрят на него с презрительной жалостью и затыкают носы шелковыми платками, грабежом приобретенными. Усилием воли заставил себя продолжить:
– Великий князь, царь Василий Иванович, господин мой и брат мой старший, прошу у тебя перед смертью своей прощения за грехи мои перед отцом твоим и тобой. Каюсь в измене и отдаю в твои руки Казань. Пришли сюда на мое место царя или воеводу, тебе верного, нелицемерного, дабы не сотворил он такое же зло…
К письму присовокупил Мухаммед-Амин триста коней боевых, на которых сам ездил, когда был здоров и любил набеги, золота и серебра изрядно и шатер чудной работы, вещь зело драгоценную, дар казанскому царю от царя вавилонского и кизилбашского.
Не спасло Мухаммед-Амина покаяние, съеден был он заживо червями, а жена-злодейка отравилась, угнетаемая совестью своей. Сановники и народ казанский исполнили завещание хана, напуганные столь страшной смертью клятвоотступника, послали знатных людей просить хана от руки Василия Ивановича.
Самое бы время посадить в Казани воеводу-наместника но Василий Иванович, не считая, что делает, как и родитель его, великую ошибку, отдал ханство Шаху-Али. Верному, как он считал, другу, верному слуге. Справедливо считал. Шах-Али не отступал от клятвы, всех недовольных казнил жестоко, вовсе не думая, что вызовет тем самым недовольство собой. Но это – беда не беда, если бы не политика крымского хана Мухаммед-Гирея, очень недовольного тем, что в Казани властвует ставленник московского царя. Ему самому хотелось подмять Астрахань с Казанью и Россию сделать данницей, возвратив былое, оттого и трутся его мурзы в Казани, склоняют к Крыму знать и народ, чуваш и черемисов волнуют. Всякий день жди оттуда вестей поганых. Но, слава Богу, пока нет гонцов недобрых. Сеид тут же бы дал знать, начни вельможи противиться Шаху-Али. Когда малая часть их противится, не большая беда, а вот если заговор станет зреть, не пройдет он мимо сеида. Он клялся ему, царю Всея Руси, в верности и до сего дня держал слово свое отменно.
Но не то главное, что знать поддерживает Шаха-Али и его, царя российского, не посмотрел бы на это Мухаммед-Гирей, давно бы послал свои тумены в Казань, чтобы сместить Али и исполнить свою мечту. Подчиняясь воле турецкого султана, сдержал он свой пыл, а рать свою направил против Сигизмунда, разорив десяток его городов и захватив великий полон. Изрядный вклад в такой поворот дел внесли посол, направленный им, Василием, в Тавриду, боярин Федор Климентьев, и дворянин, разумный и хитрый, Голохвастов, доставивший письмо султану турецкому Селиму с предложением заключить союз, который бы мог обуздать крымского хана, укоротить руки Литве и Польше.
Сумел дворянин Голохвастов убедить Селима, как опасно ему возвеличивание Мухаммед-Гирея, притязающего на Астрахань и Казань и мечтающего создать орду, равную могуществом Батыевой, оттого султан и урезонил крымского хана, направив сготовленное на Казань войско воевать Литву и Польшу. И хотя не удалось Голохвастову уговорить Селима передать Крымское ханство племяннику Мухаммед-Гирея Геммету-царевичу, который любезен был ему, Василию, Селим все же послал ласковый ответ, а чтобы доказать свою дружбу, повелел пашам тревожить набегами сигизмундовы владения. Это кроме похода крымского хана.
Дело пошло было как по маслу, да вот случилось недоброе – умер Селим, гроза Азии, Африки и Европы. На оттоманский трон сел его сын, Солиман. Василий Иванович поспешил, понимая знатность дружбы с Портой, направить в Царьград посла Третьяка Губина. Сумел тот повлиять на Солимана, который тоже повелел объявить Мухаммед-Гирею, чтобы он никогда не устремлял глаз свой на Россию.
Гонец от Третьяка Губина доставил совсем недавно отписку, что Мухаммед-Гирей побывал в Царьграде, говорил с султаном, внушая ему, что верить россиянам нельзя, что Москва ближе к сердцу держит Персию, но султан-де остался тверд.
И даже когда хан крымский вопросил, чем буду сыт и одет, если запретишь воевать московскую землю, султан ответил, чтобы воевал бы он Сигизмунда и венгров.
По всему выходит, бить в набатный колокол рано, не следует оголять рубежи с Литвою и Польшей. Ох, как они этого ждут! Князь Воротынский, может, и верную весть принес, повезет в Казань Мухаммед-Гирей своего брата, но примет ли его Казань с радушием? Спор да ряд там начнутся, не вдруг утихнув. Вот тут не оплошать бы. Послов туда снарядить, воеводе в подмогу, да поживее, чтобы не припоздниться. С умом, да со сноровкой чтобы. И чтоб сеиду кланялись от его, царского, имени. Если сеид не переметнется к Гиреям, не совладать им с Шахом-Али.
Да и не вдруг осмелится ослушаться оттоманского султана Мухаммед-Гирей, поосторожничает вести великую рать на Русь. Мурз может послать с малыми силами, чтоб потом их в самовольстве обвинить, но сам не пойдет. Иль ему голова своя не дорога?
Верный ход мыслей у Василия Ивановича, государя земли русской. Верный, но – вчерашнего дня.
Не так повел себя Мухаммед-Гирей, как повелел ему султан Солиман и на что надеялся Василий Иванович. И виной тому – послы сигизмундовы, которые, привезя с собой изрядно золота и серебра, меха и коней отменных, смогли убедить братьев Гиреев не быть послушными султану портскому, а самим стать могуществом равными Солиману. И всего-то нужно для этого Сагиб-Гирею сесть на ханство Казанское, что не так уж и трудно, затем принудить Великого князя Московского стать данником Орды, как бывало прежде, а уж затем завоевать Астрахань. Посмеет ли после этого Солиман повелевать могущественным Гиреям?!
Но проводить свою линию, советовали послы, следует не вдруг, не явно ополчаться против Шаха-Али, готовить поход будто бы на Венгрию, а в Казань послать лишь несколько беев и уланов во главе с ширни или ципцаном, дабы сказали они Шаху-Али, чтобы не держался бы за титул ханский, а бежал бы к князю Московскому, кому служит верой-правдой…
Найдутся, убедили сигизмундовы послы Мухаммед-Гирея, знатные вельможи, которые станут внушать всем, что только Сагиб-Гирей дарует Казани свободу и обогатит ее народ. Тогда не придется брать Казань штурмом.
Всего этого еще не знал Василий Иванович. Не знал он и того, что давно уже послал Мухаммед-Гирей в Казань целый отряд верных ему сановников, и те не сидели сложа руки. Гонцы несли в Крым ободряющие вести: сторонников Гиреев в Казани больше, чем можно было ожидать, Шах-Али не любим ни знатью, ни воинами, сопротивляться он не станет и сбежит, как только Сагиб-Гирей появится на берегу Волги.
Мухаммед-Гирей изготовил свои тумены для похода через Дикую степь к Волге. Вопреки воле султана. Изготовил непривычно рано, когда степь только-только начала подтаивать на солнцепеках.
Ни Шах-Али, ни сеид ничего об этом не знали, однако первосвященник, привыкший к великому почитанию, начинал замечать во взглядах правоверных едва уловимую холодность, и это его весьма тревожило. Он пытался понять, отчего зарождается неприязнь и почему неприязнь эта старательно скрывается. Даже ципцан, посол Гирея, так почтителен, что становится неприятно от его притворной любезности. А в глазах нет-нет, да и мелькнет холодок высокомерия.
"Недовольны вельможи, что я призываю правоверных быть покорными воле Аллаха, почитать Шаха-Али и не выказывать вражды воеводе московскому, послу великокняжескому и купцам русским? Не думают тупоголовые, заплывшие жиром, чем вражда с русским царем может обернуться для казанского ханства и для всех правоверных мусульман".
Сеид считал, что следует благодарить Аллаха, наделившего добротой русского царя, его князей и бояр. Никто бы их не осудил, если бы они, мстя за набеги постоянные, за полон ежегодный, тысячами исчисляемый, побили бы всех казанцев, кто выше колеса повозки. Так поступал со своими врагами великий Чингисхан, и ему поют вот уже сколько поколений славу. Русский же царь, несмотря на обиды, чинимые казанцами, никого не тронул. Как было ханство, так оно и осталось. Прислал воеводу в Казань лишь для того, чтобы не возобновлялись те самые набеги за пленниками и конями на земли царские, не осквернялись бы храмы христианские да не грабились бы они. Сами же казанцы просили об этом после того, как бог покарал Мухаммед-Амина за коварство его, за кровь христианскую, пролитую целыми реками. Ужаснулись казанцы мучительной смерти жестокого хана, послали к царю русскому просить из его рук хана, но забывать это начали. Так быстро!
Москва могущественней Казани, это – истина, и если станет Казань и впредь досаждать Москве, нанося ей урон и обиды, тогда подрубит она ханство под самый корень. Только добрый мир спасет правоверных от бесцельной гибели, сохранит все, что у них есть сегодня: процветание и веру. Да и от Гиреев алчных, мечтающих стать властелинами Вселенной, обережет Москва.