Андрей Ефимович Зарин (1862 - 1929) известен российскому читателю своими историческими произведениями. В сборник включены два романа писателя: `Северный богатырь` - о событиях, происходивших в 1702 г. во время русско - шведской войны, и `Живой мертвец` - посвященный времени царствования императора Павла I. Они воссоздают жизнь России XVIII века.
Содержание:
I Перед грозой 1
II - ГРОЗА 2
III - ЗЛОДЕЙ 3
IV - БРАТНИНА НЕВЕСТА 3
V - РАЗГРОМ 4
VI - СПАСЕННЫЙ ОТ СМЕРТИ 5
VII - СТРАННЫЕ ВЕЩИ 6
VIII - МЫТАРСТВА ЖИВОЙ ДУШИ 6
IX - ПРИШЛА БЕДА - ОТВОРЯЙ ВОРОТА 7
X - ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ 8
XI - С НОВОЙ НАДЕЖДОЙ 9
XII - ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ. ОТЪЕЗД 10
XIII - В ПУТИ 10
XIV - БРАТ БЕЗ БРАТА 11
XV - КАПИТАН СЕМЕНОВСКОГО ПОЛКА 12
XVI - БРЫКОВ В ПЕТЕРБУРГЕ 13
XVII - КУТЕЖ И ПОХМЕЛЬЕ 14
XVIII - МЫТАРСТВА НАЧАЛИСЬ 15
XIX - ДОБРЫЕ ЛЮДИ 15
XX - МЫТАРСТВА 16
XXI - МЫТАРСТВА ПРОДОЛЖАЮТСЯ 17
XXII - НЕУДАЧА 18
XXIII - ОТЧАЯНИЕ 19
XXIV - ЧЕРНЫЕ ВЕСТИ 20
XXV - ЧТО ПРОИСХОДИЛО БЕЗ БРЫКОВА 20
XXVI - СОН В РУКУ 21
XXVII - ФАВОРИТ ФАВОРИТКИ 22
XXVIII - ОПАЛА 23
XXIX - ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА 23
XXX - НА МИЛОСТЬ ОБРАЗЦА НЕТ 24
XXXI - ПРОВОДЫ 25
XXXII - СРЕДИ ДРУЗЕЙ 25
XXXIII - СИЛА СОЛОМУ ЛОМИТ 26
XXIV - ГРОМ 26
XXXV - ЭПИЛОГ 27
Примечания 27
Андрей Ефимович Зарин
Живой мертвец
I Перед грозой
28 апреля 1798 года вся Москва была охвачена волнением. Император Павел проездом в Казань остановился в Москве, и не только власть имущие, не только полицейские и иные чины, но даже простые обыватели пребывали в страхе.
"Мало ли что приключиться может? Слышь, государь до всего доходит. В одежде ли какая неисправность, в запряжке, поклониться не успеешь - ан! и пойдешь, куда неведомо!" - И каждый пугливо озирался по сторонам, вспоминая рассказы про ту или иную выходку императора.
Но если дрожали простые обыватели и чины гражданские, то в местном войске была буквально паника. Император назначил смотр на следующий день, и все от малого солдата до самого Архарова были в волнении.
Иван Петрович Архаров, по протекции своего брата, петербургского генерал-губернатора Николая Петровича, назначенный в Москву вторым военным губернатором, был вовсе не военный человек и теперь трепетал. Раз десять он призывал к себе своего помощника, пруссака Гессе, и тревожно спрашивал его:
- Ну что, Густав Карлович, как? А? Не выдадут?
Длинный и сухой, как жердь, с серыми бесстрастными глазами, полковник Гессе качал маленькой головой и говорил:
- Никак нет! Наш не выдаст! О, я их так муштриль!..
- Да, да! Наш-то я знаю. А другие?
- Другой тоже! Я всем говориль!..
- Постарайся, Густав Карлович! Слышь, не в духе государь нынче.
Гессе уходил, а спустя час Архаров гнал за ним вестового и говорил опять то же самое. Гессе, в свою очередь, объезжал полковых командиров и вселял в них страх и трепет своим зловещим видом.
- И потом, - оканчивал он свои предупреждения у каждого командира, - государь не в своем духе сегодня!
Этих слов достаточно было, чтобы внушить трепет.
Государь не в духе! Это значит, что старый полковник может в одну минуту стать рядовым, а послезавтра быть уже по дороге в Сибирь. Такие примеры бывали.
И полковые командиры, собрав офицеров, нагоняли на них страх, а те, в свою очередь, пугали солдат, последние же превращались буквально в мучеников.
Весь день по всем казармам шло строевое учение. Шеренга солдат вытягивала ногу и стояла недвижно, а поседевший на службе какой-нибудь капитан, присев на корточки, внимательно высматривал, на одной ли высоте все солдатские подошвы. По десять раз делались ружейные артикулы, и капитан чутким ухом прислушивался: ладно ли звенят все ружейные части, которые для большого звона приказывали слегка развинчивать. Поручики внимательно следили, все ли пригнали к месту, все ли вычищено, выбелено, все ли блестит, потому что зоркий глаз императора высматривал иногда самый ничтожный пустяк, и из-за него гибла карьера молодых поручиков.
В казармах Нижегородского драгунского полка происходило то же, что и в других. На дворе шло ученье, в казармах спешно готовили амуницию, собравшиеся в кордегардии офицеры тревожно беседовали между собой.
Статный красивый офицер Ермолин с хвастливостью произнес:
- Я много слышал про государя. С ним нужна только смелость. Я не боюсь, что назначен ординарцем.
- Ну, смелость смелостью, но и счастье надобно, - сказал маленький, худощавый офицер, - вон в Петербурге Ермилов из Семеновского полка…
- Знаю! - перебил брюнет. - Такой видный малый. Что же с ним?
- А в рядовых теперь!
- Как так? - воскликнуло несколько голосов.
- А очень просто. Назначен был вахт-парад. В январе было. Мороз - смерть. Ермилов вздумал отличиться и без перчаток пошел. Ну, государь сразу заметил. Улыбнулся и говорит: "Молодец, поручик!". Тот гаркнул: "Рад стараться!" - и пошел. Идет, ногу выпрямляет, подошвой шаг выбивает, любо! Государь опять отличил: "Похвально, - говорит, - капитан!". Ермилов опять: "Рад стараться!" - и пуще старается. Государь еще похвалил. "Благодарю, - говорит, - майор!". Бог знает, может, Ермилов в этот день до генерала дошел бы, только вдруг как споткнется он, да плашмя на землю! Государь сразу: "Негодяй! Неуч! В рядовые! Из строя вон!". Вот тебе и генерал.
Все кругом засмеялись, но вместе с тем каждому стало словно не по себе. Старый капитан вздохнул и покачал головой.
- Да, тяжелые времена пришли! - сказал он. - При матушке царице того не было. Нынче больше в ногах правды, нежели в головах! Пойду снова солдатушек муштровать!
Он ушел, а на смену ему вошел новый офицер. Невысокого роста, с угрюмым и злым лицом, он казался пожилым, несмотря на свои тридцать восемь лет.
- А, Брыков! - окликнул его красавец Ермолин. - Ну, как твой брат?
Тот взглянул на него исподлобья и ответил резко, отрывисто:
- Умер! Утром приехал с вотчины староста. Горячка одолела и умер.
- Царство ему небесное! - перекрестились несколько офицеров.
- Так ты теперь богач, стало быть? - сказал тот же Ермолин.
- Стало быть, - сухо отрезал Брыков и вышел из комнаты.
- Жмот! - вслед ему произнес Ермолин. Его слова подхватили другие офицеры.
- Действительно, этот - не то, что брат!
- Тот офицер был! Душа нараспашку! А этот!..
- Этому ростовщиком бы быть!
- А жаль Семена!
- Он, кажется, и жениться хотел?
- Как же? Девица Федулова… на Дмитровке…
В кордегардию вдруг влетел шеф полка. Толстый, огромный, красный от волнения, он стал кричать сиплым голосом:
- Господа офицеры, что же это? Или завтра шутки у нас? За всем доглядеть, а вы - вот! с разговорами? Прошу в эскадроны!..
Офицеры нехотя побрели по своим эскадронам. В казармах шла работа. Время близилось уже к ночи, но никто и не думал спать. Смотр был назначен к шести часам утра, значит, в строю всем необходимо быть с пяти, а до того времени причесаться да одеться еще надо.
В одной обширной казарме солдат причесывали. Они сидели на скамьях, завернутые в холщовые простыни, и по рядам их торопливо бегали два полковых парикмахера. Длинные волосы, обильно смазанные салом, заплетались в косицу; в нее вплетали железную проволоку, которую потом загибали полукругом кверху, и тогда к концу косицы прикрепляли связь в виде кошелька. На голову надевали железный обруч с привязанными к нему буклями из пакли и затем всю эту куафюру пудрили.
Один парикмахер бегал с ковшом кваса и, набрав кваса в рот, прыскал им на голову солдата; другой тотчас на мокрую голову щедро сыпал муку, а солдат все время сидел неподвижно. Эта операция повторялась три-четыре раза, и наконец на голове солдата образовывалась толстая кора белого клейстера. Его отпускали, но с этой прической он не смел спать: во-первых, и спать было неудобно; во-вторых, такая прическа представляла столь заманчивое блюдо для крыс, что, случалось нередко, уснувший солдат просыпался с отъеденной косицей.
От парикмахера солдат гнали надевать лосины. Это было тоже своего рода мучением. Смоченную кожу солдаты натягивали на ноги, а затем становились вдоль стен казармы, выпрямив ноги, и стояли до тех пор, пока кожа не высыхала на их ногах, плотно обтянув каждый мускул. После этого они уже облекались в мундиры.