- Белая у него кожа или черная, какая разница? - не выдержал Пьетро. - Бросьте же эти глупости, и пусть он доскажет то, что начал рассказывать.
- Итак, я говорил, - продолжил Элиас слабым голосом, - что тот важный господин, с которым я сидел в камере, был самым главным вором в том большом городе, как же он назывался?… совсем из головы вылетело…ну да ладно! Так вот, он сидел со мной и поверял мне все секреты. Там уж воруют, так воруют; наши покражи перед ними так, детские шалости. Вот нам, к примеру, когда что-либо вдруг потребуется, мы берем и крадем быка на продажу; нас хватают и упекают за решетку, а денег, что ты сумел бы за быка выручить, не хватит тебе даже на адвоката. Там же воры - птички совсем иного полета. Они хапают миллионами, денежки прячут, а когда выходят на свободу, становятся жуткими богачами, разъезжают в экипажах и развлекаются. Мы же, простофили из Сардинии, ничто по сравнению с ними!
Молодежь внимала словам Элиаса, преисполненная восхищения, как ловко обделывают свои дела воры на континенте.
- Там еще сидел один монсиньор, - продолжал Элиас, - богач, каких мало; у него на книжке была уйма денег.
- Даже монсиньор? - удивился Маттиа. Пьетро насмешливо на него посмотрел: ему захотелось показать себя человеком бывалым, хотя удивлен он был не меньше, чем сам Маттиа.
- Подумаешь, монсиньор! А что, монсиньоры не люди, как все остальные? Тюрьмы как раз и предназначаются для людей.
- Но почему же он все-таки туда попал?
- Видишь ли… кажется, потому что он хотел прогнать короля и посадить на его место папу. Другие, правда, поговаривали, что он попал в тюрьму из-за денег. Был он высокого роста, и волосы его были белы как снег: он еще все время читал. Там был еще один - он умер и оставил заключенным все деньги, что были у него на книжке. Мне хотели дать из них пять лир, но я их не взял. Сардинцу подаяния не нужны!
- Ну и дурак! - воскликнул Маттиа. - Я бы эти деньги взял и как следует выпил за упокой души усопшего.
- Негоже так поступать! - ответил ему Элиас, и на какое-то время замолчал, погрузившись в нахлынувшие на него смутные воспоминания, затем воскликнул: "Господи Иисусе, сколько же там сидит самого разного народа! Со мной сидел еще один сардинец в звании унтера, в Кальяри его посадили на корабль той же ночью, что и меня. Он рассчитывал, что ему с рук сойдет, а его схватили, не дав опомниться.
- Думаю, он все же опомнился.
- Да и мне тоже так кажется.
- Он похвалялся, что его вот-вот должны помиловать, что он, дескать, доводится родственником самому министру и что другой родственник служит при королевском дворе; а получилось так, что я вышел на свободу, а он остался сидеть. О нем так никто и не вспомнил - я уж не говорю о том, что никто не прислал ему сколько-нибудь деньжат. В тех местах, если у тебя нет ни гроша, ты можешь сдохнуть с голоду, Господь не даст мне соврать. А эти тюремщики! - воскликнул Элиас с гримасой отвращения. - Душегубы, да и только! Эти мерзавцы почти все родом из Неаполя. Ты можешь подохнуть у них на глазах - им на тебя абсолютно наплевать. Я сказал одному из них на прощание: "Только посмей показаться в наших краях, мерзавец, я тебе голову оторву".
- Да, - поддержал его Маттиа, - пусть он только посмеет показаться возле нашей овчарни, уж он у нас отведает овечьей сыворотки!
- Да он наверняка струсит!
- Кто это струсит? - поинтересовался, подходя к ним, дядюшка Портолу.
- Да так, один стражник, что плевал в Элиаса, - отвечал Маттиа.
- О, черт, да не плевал он в меня совсем, что ты там мелешь? - Все рассмеялись, а дядюшка Портолу крикнул:
- Да Элиас и не позволил бы ему это сделать; он бы пересчитал ему кулаком все зубы. Элиас - настоящий мужчина; мы все - мужчины, а не размазни там какие-нибудь, как жители континента, даже если они поставлены сторожить людей…
- Тоже мне сторожа! - презрительно пожал плечами Элиас. - Сплошь мерзавцы! Но там есть еще и господа - если бы вы их только видели! Такие из себя важные, ездят в экипажах, а когда попадают в тюрьму, то на книжке у них тысячи и тысячи лир.
Дядюшка Портолу в сердцах сплюнул и обронил:
- Да кто они такие? Размазни! Попробовал бы кто-нибудь из них наперед заарканить необъезженного жеребца, справиться с быком или выпалить из пищали! Да они раньше со страха помрут. И кто они такие, эти господа? Мои овцы куда как посмелее будут, да поможет мне Бог!
- Не скажи, не скажи… - заупрямился Элиас, - если бы вы только видели…
- Да сам ты что повидал в жизни? - осадил его пренебрежительно дядюшка Портолу. - Ровным счетом ничего! Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, я тоже ничего не видел, но потом-то повидал предостаточно, и уж знаю, каковы из себя эти господа, каковы люди с континента, и кто такие - сардинцы. Ты еще цыпленок, что только вылупился из яйца…
- Ничего себе цыпленок! - пробормотал с горькой усмешкой Элиас.
- Скорее уж петушок, - заметил Маттиа. А Фарре поспешил уточнить:
- Все же птенчик…
- Вырвавшийся из клетки! - подхватили со смехом остальные. Разговор стал общим. Элиас продолжал свои воспоминания. Что-то он запомнил хорошо, что-то уже успело отчасти стереться из памяти. Говорил он о том месте, где он был, о людях, которых там оставил; другие отпускали замечания и смеялись. Внимала ему и тетушка Аннедда с приветливой улыбкой на спокойном лице. Правда, ей удавалось расслышать далеко не все слова Элиаса, но сидевший рядом с ней Фарре повторял ей во весь голос, чуть ли не на ухо, что говорил сын.
Тем временем пришли еще друзья, соседи, родственники. Новые гости подходили к Элиасу, многие его целовали, все ему желали:
- Чтоб эта беда да осталась навеки одна!
- Если на то будет воля Божья, - отвечал он, натягивая шляпу на глаза.
Тетушка Аннедда обносила всех гостей вином. Вскоре в кухне было полным полно народу; дядюшка Портолу все не мог угомониться и кричал каждому из вновь пришедших, что его сыновья - это три сущих голубка, и никак не хотел отпускать своих гостей, а Пьетро не терпелось познакомить Элиаса со своей невестой, и он все порывался уйти и увести брата с собой.
- Пошли подышим воздухом, - без устали твердил он. - Этого бедолагу слишком долго держали в тюрьме, чтобы еще и вы держали его здесь весь вечер.
- Он еще успеет надышаться свежим воздухом! - ответил ему один из родичей. - Его девичье личико станет черным, как ружейный порох.
- Как ему не стать! - откликнулся Элиас и на мгновение закрыл лицо руками, словно устыдившись его белизны.
Когда же Пьетро наконец обратил на себя внимание брата и уж было собрался увести его с собой, нагрянула его будущая теща. Она была вдовой, женщина худая, высокая и не слишком приветливая, с лицом землистого цвета, в черной повязке; явилась она в сопровождении детей - девушки и молодого человека, державшегося весьма надменно.
- Сын мой! - высокопарно произнесла вдова и устремилась с распростертыми объятиями к Элиасу. - Да пошлет тебе Господь вновь такое несчастье не раньше чем лет через сто!
- Если на то будет воля Божья.
Тетушка Аннедда со своим радушием направилась было к вдове, желая ее поприветствовать, но дядюшка Портолу ее опередил; он целиком завладел гостьей, ухватил ее за руки и так дернул, что она чуть не упала.
- Взгляни! - закричал он ей в лицо. - Ты видишь, Аррита Скада? Голубок вернулся в родное гнездо. Кто теперь с нами потягается? Кто потягается? Нет, ты мне скажи, Аррита Скада!..
Женщина не нашлась, что ему ответить.
- Пусть себе болтает! - воскликнул, обращаясь к вдове, Пьетро. - Он сегодня навеселе.
- А как ему сегодня не веселиться?
- Конечно же, я сегодня весел. А почему бы мне и не веселиться, в самом деле? Разве ты не видишь этого голубка? Наконец-то он вернулся в свое гнездо. А какой он белый, словно лилия! А что за чудесные истории он умеет рассказывать, Аррита Скада, ты слышала? Мы все одна семья, мы все настоящие мужчины! И скажи своей дочери, что замуж ее берет удалой молодец, а не какой-нибудь там недотепа.
- Я тоже так считаю.
- Ты и в самом деле так считаешь? Или ты считаешь, что твоя дочь будет здесь служанкой? Госпожой она здесь будет; у нее будет и хлеба вволю, и вина, и пшеницы, и ячменя, и бобов, и оливкового масла, в общем, всего вдоволь. Ты видишь вон ту дверь? - выкрикнул он и повернул тетушку Арриту лицом к дверце в дальнем углу кухни. - Ты видишь ее? Да? А знаешь, что за ней лежит? Там только одного сыра на сто скуди и еще много всякого добра.
- Да прекратите вы в конце концов, - не выдержал Пьетро, которому стало немного не по себе от слов отца. - На что ей сдалось ваше добро?
- Да и к тому же, - молвил Элиас, - я уверен, Мария Магдалина Скада выходит замуж за Пьетро совсем не из-за вашего сыра.
- Сынок мой ненаглядный! Все в этом мире благо! - изрекла тетушка Аррита, усаживаясь между своими детьми. Сын ее не принимал участия в разговоре, а лишь насмешливо улыбался.
- Ну, хватит, хватит, будет вам! - повторял Пьетро. Увидав, что ей слова не дают сказать, тетушка Аннедда отправилась готовить для сватьи кофе.
- Мой муж, - сказала она ей, как только им перестали мешать, - слишком привязан к мирским благам и совсем не думает о том, что как Господь незаслуженно одарил нас от щедрот своих, так Он в любой момент может нас всего и лишить.