Если книга грязная,
то она грязная, и не все ли равно, почему она создана такой? Адвокат же уверяет, что если писатель преследовал благородную цель, то
непристойность его творения не идет в счет.
С таким же успехом можно утверждать, что если моей задачей является попасть камнем в пустую консервную банку, то нельзя винить меня за то,
что я при этом выбью вам глаз. Можно также сказать, что если моей целью является покупка для моей старой бедной бабушки шелкового платья, то не
имеет никакого значения, если для этого я ограбил кассу Армии Спасения. Вы можете сказать...
Я таки достал его. Он не поднял глаз от страницы, его голова не шевельнулась, массивный корпус оставался неподвижным в специально для него
сделанном кресле, но я отлично видел, как зашевелился его правый указательный палец, и я знал, что его допек.
Он сказал:
- Арчи, замолчи!
Я усмехнулся.
- Не выйдет, сэр. Великий Боже, неужели я должен сидеть здесь до своего смертного часа сложа руки? Может, позвонить "Пинкертонам" и
спросить: не нужен ли им наблюдающий за отдельными номерами или что-нибудь в этом роде?
Если у вас в доме хранится килограмм динамита, то, рано или поздно, он взорвется. Вот я и есть этот килограмм динамита. Может, мне сходить
в кино?
Огромная голова Вулфа наклонилась вперед на одну шестнадцатую дюйма, этот выразительный кивок означал: "Ради Бога! Немедленно!"
Я поднялся со стула, бросил газету на середину своего стола, повернулся кругом и... опять сел.
- Что вам не понравилось в моих аналогиях? - спросил я.
Вулф перевернул страницу.
- Скажем, - пробормотал он терпеливо, - что в подборе аналогий ты не имеешь себе равных. Пусть так.
- Хорошо, согласен. Я вовсе не стремился затеять ссору, сэр. Просто я нахожусь в очень напряженном положении: я никак не могу изобрести
третий способ скрестить ноги. Вот уже больше недели я занимаюсь этой проблемой.
Внезапно у меня в голове мелькнула мысль, что Вулфа нельзя привлечь к этой проблеме, поскольку его ноги были до того толсты, что их вообще
нельм было скрестить. Но из тактических, соображений я решил этого не упоминать.
Я вернулся к газетной статье.
- Этот тип, что давал вчера показания на свидетельском месте, наверняка чокнутый. Он заявил, что совершил убийство, а поскольку все убийцы
хотят исповедоваться, то он и написал книгу, изменив в ней имена и место действия, характеры и обстоятельства, чтобы исповедуясь, не подвергать
себя опасности.
Судья попался остроумный и саркастический. Он заявил, что, хотя этот тип и является изобретателем историй, в суде ему не следует пытаться
работать судебным шутом. Спорю, что и адвокаты здорово над этим смеялись!
А вот автор статьи утверждает, что это не было шуткой, книга была написана именно с такой целью, налет же несоответствия жизни в ней -
чистая случайность или камуфляж. В действительности, он ухлопал человека. В итоге судья назначил ему штраф пятьдесят долларов за оскорбление
суда и выпроводил его с места свидетеля. Полагаю, что он псих? Как по-вашему?
Бочкообразная грудь Вулфа поднялась и опустилась в шумном вздохе, он вложил в книжку закладку, захлопнул ее, положил на стол, после чего
откинулся на спинку кресла и спросил, мигнув дважды:
- Ну?
Я подошел к своему столу, взял газету и раскрыл ее на нужной странице.