Что же это были за деяния? Перво-наперво, Сын Водоноса упразднил все награды предшественников, сделав ненужными дорогие побрякушки, которые носили на своих европейских мундирах чопорные министры центрального правительства и чванливые провинциальные князьки и племенные вожди, в том числе и будоражащий сейчас его память орден Хедмат. Хотел ввести свои регалии, да не успел. Простил беднякам недоимки, за что поначалу снискал широкую народную любовь, но вследствие этого шага уже через несколько дней недовольные управляющие государственных и хозяева частных мастерских, магазинов и лавок в знак протеста позакрывали их. Экономическое положение в стране в течение первого месяца его правления стало таковым, что все налоги пришлось возвращать и взимать по-новому, с особой жестокостью, что, в свою очередь, привело к массовому возмущению в среде простолюдинов. Восстали крестьяне в некоторых провинциях, на сопротивление поднялись целые пуштунские племена, категорически отказавшись присягать "немытому таджику" и "безбожнику" на падишахском престоле.
И это несмотря на то, что он, Бача-и Сакао, сделал многое, чтобы ублажить душу правоверного мусульманина, - отменил всеобщую воинскую повинность, запретил ношение европейского военного обмундирования и партикулярного платья, упразднил министерства образования и юстиции и снова ввел практику шариатских судов. Женщины обязаны были вновь обрядиться в паранджу и обязательно появляться в ней в присутственных местах.
Кроме территорий, населенных этническими таджиками, лояльность Хабибулле высказали только три "чужеродные" провинции и город Герат, поэтому поддерживать его к осени было особо некому. Англичане давили на противников Бача-и Сакао, в первую очередь на генерала Надир-хана, требуя, чтобы тот сдержал данное им слово, проявил решимость и избавился от человека, который тормозит прогресс в развитии страны и тянет его назад в дикое восточное Средневековье. А в северную столицу Афганистана Мазари-Шариф, в окрестностях которой компактно проживали узбеки и были расквартированы многие басмаческие банды, совершающие набеги на территорию Советского Туркестана, вошла конница красного комкора Виталия Примакова и вытеснила из нее отряды сторонников Сына Водоноса. Правда, ненадолго. До того самого момента, пока мог сопротивляться свергнутый Хабибуллой первый падишах Афганистана. После этого удерживать город, который сталинские соколы, стоящие на службе у Амануллы-хана с того самого поворотного для Бача-и Сакао 1924 года, превратили в груду руин, смысла не было. Кавалерийский корпус Примакова, выступавшего в этом своем "сольном спектакле" по организации "мировой революции" под именем Рагиб-бея, отступил, но это не могло уже спасти нового афганского правителя от неминуемого краха.
В начале октября 1929 года Надир-хан разгромил и рассеял плохо организованную, практически лишенную народной поддержки армию Бача-и Сакао в сражении при местности Чарасья. У последнего был шанс спастись, но он предпочел поступить иначе, доверившись своему злейшему врагу, закоренелому пуштунскому шовинисту, с презрением и ненавистью относящемуся ко всем своим иноплеменным согражданам. Хабибулла прекрасно понимал, что обещанный ему "почетный плен" продлится недолго и уже стоит под седлом белоснежный скакун чистых кровей из конюшни бывшего падишаха, который согласно ритуалу растопчет своими копытами его отрубленную голову. Ждать оставалось недолго. Временами Бача-и Сакао казалось, что в ушах у него стоит надсадное жеребячье ржание - предвестник его скорой и лютой гибели.
Перед глазами в эти часы томительного ожидания промелькнула вся его жизнь, но времени охватить все и осмыслить уже не было. В проеме гулко открывшейся ржавой двери темницы возникла дюжая фигура палача.
* * *
"Церемониал" продолжался всего несколько минут. Палач решил не откладывать дело в долгий ящик. Он выволок Бача-и Сакао за шиворот на крыльцо зиндана. Тот упирался и что-то выкрикивал. По тональности его воплей можно было легко определить, что он вовсе не просит пощады, а бранится. Причем очень грязно. Дав приговоренному к смерти вволю выговориться, палач взмахнул острой, кривой саблей, раздался короткий глухой звук ее столкновения в воздухе с каким-то препятствием, и наступила тишина. Из отверстых артерий шеи хлестала во все стороны кровь. Голова Сына Водоноса упала под ноги палачу, и тот ловко, как в футболе, подкинул ее в воздух и швырнул прямо под копыта жеребца, который какое-то время топтался, вызывая ропот среди немногих, кто наблюдал за казнью.
Среди редких зрителей особо выделялся статный молодой мужчина лет тридцати пяти, одетый в английский мундир и с тюрбаном на голове. Это был специальный представитель Британской Короны на переговорах с генералом Надир-ханом граф майор Джек Элиот Смоллетт. В левой руке он держал стек, приложенный к плечу. Рядом с ним стоял Барзак Талагани, адъютант будущего третьего падишаха, которому тот наказал проследить, чтобы ритуал казни Бача-и Сакао был выполнен в точном соответствии с традицией.
- Я, как истинный британец, очень люблю конное поло, - признался Смоллетт своему соседу после того, как все было кончено. - Но, видя все это, я испытал чувство брезгливости и легкого ужаса. У меня до сих пор бегут мурашки по спине от такого зрелища. В старушке-Англии такого не увидишь.
Собеседник специального представителя ничего не ответил, промолчал.
- И все-таки вы, афганцы, все скопом - пуштуны, таджики, белуджи, хазрейцы - дикие и нецивилизованные люди, - добавил майор, чтобы как-то вызвать Талагани на предметный разговор. - Рубить человеку голову в просвещенном XX веке и бросать ее под копыта жеребца - невероятная лютость.
- Ваши соседи по европейской цивилизации - французы до сих пор используют адскую машину доктора Гильотэна, и у вас это не вызывает такого возмущения, - возразил адъютант.
- Да, я совсем забыл, любезный Барзак, что вы учились во Франции и всегда найдете, что мне возразить, - снисходительно сказал Смоллетт. - Я, признаться, всегда недолюбливал французов, и нет-нет да и называю их про себя лягушатниками.
- В этом вы не оригинальны, мистер Смоллетт.
- А я и не претендую на оригинальность, - парировал граф. - Французы наши союзники по Антанте, но это было десять лет назад. Сегодня мир изменился настолько, что следует задуматься о его дальнейшей судьбе. В то время как мы - истинные поборники цивилизации и демократии, делаем все, чтобы он не расползся по швам, наши, как вы выразились, соседи миндальничают с Советами, пытаются выстраивать с ними новую систему коллективной безопасности. А какая это безопасность, когда медведь-шатун, выкуренный зимой из своей берлоги, пытается влезть в ваш дом и все в нем сокрушить.
- Я понимаю, что ваше возвращение в нашу страну связано с тем, что вы будете пытаться контролировать и сдерживать русских на их южных границах. - Талагани учтиво склонил голову в сторону своего собеседника.
- Вы на редкость проницательны, любезный Барзак. - Смоллетт явно чувствовал себя выше своего визави и всячески это демонстрировал. - И я надеюсь, что это возвращение будет триумфальным. В истории Афганистана открывается новая страница.
В это самое время палач схватил окровавленную, раздробленную голову Бача-и Сакао за краешек все еще прочно сидевшей на ней чалмы и положил ему на грудь, затем накрыл обезглавленное тело конской попоной. Голова, лежавшая меж скрещенных рук мертвеца, зловеще бугрилась под ней.
- Эти ваши слова в антураже только что состоявшегося действа глубоко символичны. - На утонченное хамство британца афганец пытался отвечать тем же. - Новая страница открыта, а старая прикрыта старой, пропитанной лошадиным потом попоной. Но ведь еще год назад вы столь же рьяно, как и теперь моего повелителя, поддерживали этого таджикского выродка, проча ему кабульский трон. Не так ли, уважаемый мистер?
Беседа явно переставала быть томной, но Смоллетт намеренно решил не менять ее тональность.
- Видите ли, мой юный друг, - начал он издалека, - политика - это искусство возможного. Нашим людям в Лондоне глубоко безразлично, кто будет управлять вашей страной. Нас не волнует, обяжет ли ваш будущий повелитель носить афганских женщин чадру или эту самую окровавленную попону, которая так привлекла ваше внимание и стала поводом для ваших колкостей. Главное, чтобы наш человек в Кабуле выполнял некоторые обязательства перед нами, будь он опять-таки пуштун, таджик, белуджи или хазреец.
- Звучит цинично, но вполне честно, - признал адъютант. - Значит, вы нам даете полную свободу действий, чтобы мы и дальше выглядели в ваших глазах тупицами и дикарями.
- Безусловно, - согласился молодой граф. - Нравится вам рубить головы и потом топтать их взмыленными жеребцами - на здоровье. Но будьте добры придерживаться при этом совместных задач и планов. Бача-и Сакао оказался человеком, на которого нельзя было положиться.
- Но еще год назад вы делали безоговорочную ставку на него.
- Я и выразился ясно, сказав, что он оказался не тем, каким мы его хотели видеть. - С резкого тона Смоллетт решил перейти на более примирительный. - Вы, надеюсь, помните, любезный Барзак, что сказал лорд Бенджамен Дизраэли о вечных интересах Британии, у которой в связи с ними нет ни вечных друзей, ни вечных врагов. Бача-и Сакао - это всего лишь эпизод в процессе реализации нашего интереса в вашей стране, и Надир-хан, примеряющий сегодня корону Амануллы, - тоже эпизод, и вы, дражайший порученец, - тоже лишь эпизод, только еще менее значимый. Чтобы вас не обижать, признаюсь, что и я эпизод всей этой бесконечной кампании за утверждение идеалов Короны в мире. Мало того, Его величество король Георг V - эпизод, поскольку он когда-то умрет, и его преемник, и преемник его преемника тоже умрут, а интересы Британии бессмертны, ибо они для нас есть Бог.