- Нет необходимости обсуждать, что это должно остаться тайной. Нам придется здесь вблизи, в Девоне, устроить временную братскую могилу. По крайней мере, эта область под военной администрацией. Это облегчает дело. Если это выплывет наружу незадолго до вторжения, то может очень плохо сказаться на моральном состоянии войск.
- Я согласен. - Манроу помялся и сказал осторожно. - Есть проблема, касающаяся Посвященных, генерал.
- Начать с того, что их там не должно было быть. Никто не знает лучше вас предписаний относительно Посвященных.
- Могло быть хуже, генерал. Их там было трое. Два тела уже найдены. Третий человек, вот этот, еще не обнаружен. - Манроу достал из портфеля папку и подал Эйзенхауэру.
Генерал просмотрел бумаги.
- Полковник Хью Келсоу. - Он потемнел лицом. - Я знаю его лично. Неделю назад он смотрел два пляжа в Нормандии.
- Юта и Соод. В тот раз за ним присматривали десантники, и он имел при себе таблетку-L на случай, если его схватят. Как генералу известно, цианид убивает мгновенно.
Эйзенхауэр вернул папку.
- Ему известно, бригадир, когда мы высаживаемся и где. Трудно представить последствия.
- Мы имеем людей на пляжах около Слептона, генерал. Его ищут. Нет причин сомневаться, что его тело прибьет к берегу вместе с другими.
- Не пытайтесь меня успокаивать, - резко сказал генерал. - Некоторые тела никогда не принесет приливом. Я это знаю, и вы это знаете, и если Келсоу будет одним из них, мы никогда не сможем быть уверены, что он не подобран противником.
- Вы правы, генерал, - признал Манроу, потому что возразить было нечего.
Эйзенхауэр подошел к окну. По стекллам барабанил дождь.
- Ну и день, - сказал он мрачно. - Одно я знаю точно: есть человек, который нынче утром улыбается.
В это самое время Адольф Гитлер читал рапорт об операции, проведенной у Слептон-Сендс, находясь в помещении с картами в бункере, известном как Волчье логово, под Растенбергом, в глубине лесов Восточной Пруссии.
Присутствовали все важные нацистские чины: Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС и шеф, как государственной, так и секретной полиции; Иосиф Геббельс, государственный министр пропаганды; рейхсляйтер Мартин Борман, исполнявший, среди прочего, обязанности секретаря фюрера; оберфюрер Раттенгубер, шеф безопасности при Гиммлере и начальник эсэсовской охраны в Растенберге.
Гитлер чуть не пританцовывал от удовольствия, смяв в руке тонкий листок бумаги с сообщением.
- Вот, наш военно-морской флот еще в состоянии наносить удары на собственной территории противника! Затонули три судна и сотни погибших. - Его глаза сверкнули. - Плохое утро для генерала Эйзенхауэра, джентльмены.
Все были полны энтузиазма.
- Хорошие новости, несомненно, мой фюрер, - сказал Геббельс и засмеялся своим высоким смехом.
Борман, который первым увидел сообщение, тихо сказал:
- Если мы способны на это у берегов Девона, мой фюрер, у берегов Франции мы можем сделать что угодно.
- Им не удастся даже сойти на землю, - вставил Гиммлер.
- Вполне возможно, - радостно согласился Гитлер. - Но теперь, джентльмены, перейдем к тому, ради чего мы собрались. - Они сгруппировались около круглого стола, на котором была разложена крупномасштабная карта Франции. - Я думаю, Западный вал нужно продолжать укреплять. - Он обратился к Борману. - Рапорт о группе армий Б, который я просил? Он прибыл?
Борман посмотрел вопрошающе на Раттенгубера, тот сказал:
- Я только что получил сообщение с аэродрома, что курьер, капитан Кениг, пять минут назад благополучно приземлился. Он на пути сюда.
- Хорошо. - Гитлер выглядел теперь погруженным в мысли, словно остался один. Он вглядывался в карту. - Итак, джентльмены, где мы начнем?
26 декабря 1943 года замечательно одаренный немецкий офицер, полковник Клаус фон Штауффенберг, отправился с рапортом в Растенберг, имея в портфеле бомбу с часовым механизмом. К сожалению, встреча не состоялась, поскольку фюрер уже отбыл в Баварию на Рождественские праздники. Несмотря на потерю левого глаза и правой руки, фон Штауффенберг являлся начальником отдела кадров при генерале Олбрихте, возглавлявшем Главную канцелярию армии, а также и заговор армейских генералов с целью убийства фюрера и спасения Германии.
Неудавшаяся попытка на Рождество 1943 года являлась одной из целого ряда таких неудач. Однако, несмотря на это, не было недостатка в добровольцах, свидетельством тому являлся полковник Кениг, ехавший этим пасмурным апрельским утром на заднем сиденье военной машины, доставлявшей его с аэродрома в Волчье логово с бумагами из Берлина, которые затребовал фюрер. Кениг ужасно нервничал, что было и неудивительно, учитывая наличие бомбы с часовым механизмом в его портфеле с двойным дном. Он велел пилоту на аэродроме в Растенберге быть готовым к скорому вылету обратно. У него дрожали пальцы, когда он закуривал сигарету.
Эсэсовец водитель и охранник, сидевший с ним рядом, тупо смотрели вперед, а Кениг нервничал все сильней. По обеим сторонам дороги в глухом лесу были установлены минные заграждения и ограды под током, повсюду патрули со свирепыми собаками и, чтобы попасть на территорию, необходимо миновать трое ворот. Время активировать бомбу. После этого, как ему было обещано, у него будет ровно тридцать минут.
Он дотронулся до левого замка на портфеле и нажал. Взрыв произошел мгновенно, и очень сильный. Сам Кениг, водитель и охранник погибли. Машину разнесло вдребезги.
Гитлер, вне себя от гнева, метался по комнате с картами.
- Они пытаются снова и снова! - Он повернулся к Раттенгуберу. - Оберфюрер? Что вы можете сказать? Вы клялись заботиться о моей безопасности!
- Мой фюрер, - заикаясь, проговорил Раттенгубер. - Что я могу сказать?
- Ничего! - Гитлер резко обернулся к остальным. - Вы не можете сказать ничего полезного. Ни один из вас.
Среди потрясенного молчания Гиммлер решился заговорить. Его голос звучал сухо и четко.
- Сомнений нет, имела место небрежность, мой фюрер. Но в то же время, неудача этой подлой попытки является лишь доказательством вашей собственной миссии. Доказательством неизбежности победы Германии под вашим духовным руководством.
Глаза Гитлера сверкнули, он откинул голову назад.
- Как всегда, рейхсфюрер. Видите? Только он один. - Он повернулся к остальным. - Уходите. Все. Я хочу говорить с рейхсфюрером, наедине.
Они вышли, не проронив ни звука. Последним покинул помещение Геббельс. Гитлер стоял, уставившись в стол с разложенной картой, сцепив руки за спиной.
- Что я мог бы для вас сделать, мой фюрер? - спросил Гиммлер.
- Существует заговор. Я прав? - задал вопрос Гитлер. - Генеральный заговор с тем, чтобы меня убить? И этот капитан Кениг был простым курьером?
- Не генеральный заговор, а скорее заговор генералов, мой фюрер.
Гитлер резко повернулся к нему.
- Вы уверены?
- О, да, но доказательства - это другое дело.
Гитлер кивнул.
- Кениг был помощником генерала Олбрихта. Является сам Олбрихт одним из подозреваемых вами? - Гиммлер кивнул. - А кто еще?
- Генерал Стаефф, Вагнер, фон Хазе, Линдеманн. Еще несколько находятся под пристальным наблюдением.
Гитлер остался совершенно спокойным.
- Предатели. Никакого расстрела. Каждому по петле, когда придет время. Выше никого? По крайней мере, хоть наши фельдмаршалы лояльны.
- Хотелось бы мне быть уверенным в этом, мой фюрер, но один из них вызывает большие подозрения. Я бы не выполнил моих служебных обязанностей, если бы не поставил вас в известность.
- Тогда скажите мне.
- Роммель.
На лице Гитлера появилась мстительная, почти триумфальная улыбка, он прошелся по комнате, развернулся, прошел обратно, все еще улыбаясь.
- Мне кажется, я ожидал этого. Да, я уверен, что так. Итак, Пустынный Лис решил затеять игру.
- Я в этом почти уверен.
- Народный герой, - сказал Гитлер. - Нам нужно очень осторожно с ним поступить, вам не кажется?
- Или перехитрить его, мой фюрер, - спокойно ответил Гиммлер.
- Перехитрить его. Перехитрить хитрого Пустынного Лиса. - Улыбка Гитлера стала довольной. - Да, мне это по душе, рейхсфюрер. Мне это, действительно, очень нравится.
Хью Келсоу проспал до полудня, и когда проснулся, чувствовал себя совершенно больным. Он повернулся в бешено раскачивавшемся плоту и расстегнул молнию на входном отверстии. У него упало сердце. Со всех сторон была только вода. Плот кружило и бросало на грозных волнах. Небо потемнело от тяжелых дождевых туч, ветер достигал 5–6 узлов, насколько он мог судить. Но самое худшее, это отсутствие даже намека на близкую землю. Ему стало ясно, что его вынесло на просторы Ла-Манша. Если его не выловят, его отнесет прямо к побережью Франции, вероятно, к полуострову Шербур. Еще ниже, в заливе Сен-Мало есть Нормандские острова: Олдерни, Гернси, Джерси. Он ничего о них не знал, кроме того, что они были британскими, а теперь находились под вражеской оккупацией. Хотя вряд ли его отнесет так далеко на юг.
Келсоу взял ракетницу и выпустил оранжевую ракету терпящего бедствие. В дневное время немецкие военные суда очень редко появлялись в Ла-Манше. Они держались вблизи берегов, позади своих минных заграждений. Поэтому он рискнул выпустить еще одну ракету, но поскольку воду захлестывало внутрь плота, поспешил сразу застегнуть молнию. В ящике с первой помощью он обнаружил сухой паек, но едва съел немного сухофруктов, как почувствовал тошноту и ужасную боль в ноге. Тогда он торопливо вытащил ампулу морфия и сделал себе укол. Спустя недолгое время, он снова уснул, закинув руки за голову.