— Если ты готова, то мы можем ехать.
— А подружку до дома подбросим?
— Разумеется.
Всю дорогу до дома, сидя в его «Вольво», она не спускала глаз с этой широкой спины. Когда он рулил, то было видно, как под роскошным пиджаком ходят мускулы. Выглядел Петр безукоризненно, пахло от него дорогим парфюмом, но отчего-то все равно чувствовалось, что застегнутый на все пуговицы костюм отнюдь не является самой удобной для него одеждой.
— Кать, заснула? — очень уж скоро, как показалось Катюше, спросила Анька, обернувшись с переднего сиденья. — Прямо к подъезду доставили принцессу!
И Катя ужасно, ужасно рассердилась на подругу, хотя Анька была целиком и полностью права.
Катюше нужно было выходить — с этими двумя ей было не по пути. К сожалению.
«Влюбилась, влюбилась», — говорила себе Катюша, медленно перепрыгивая в подъезде с ступеньки на ступеньку. «Влюбилась, влюбилась», — мурлыкала она уже дома, надраивая посуду после их с мамой ужина. «Влюбилась!» — соглашалась сама с собой, машинально просматривая очередную серию глупейшего телесериала.
«Влюбилась», — вздохнула она напоследок, перед тем, как заснуть и увидеть во сне черноволосого молодого человека с синими-синими, как море, глазами…
Утром следующего дня Катюша подстерегала Аньку под окнами. Хрусткие сентябрьские листья под ногами шуршали инеем — еще бы, ведь она караулила Аньку с половины седьмого! А та дрыхла, благо учеба во вторую смену давала возможность выспаться с чистой совестью.
Но Катюша упорно сидела на лавочке у раскидистого вяза, прижимая к себе портфель, бездумно смотрела на голые ветви дерева и изо всех сил пыталась убедить себя, что она ждет именно Аньку. Да. Ждет. Потому что у нее к подружке есть дело. Важное. Очень! Вот только бы еще придумать какое…
Катюша делала вид, что вовсе не смотрит на тех, кто в это хмурое утро выходил из подъезда Истоминых, но каждый раз, когда утреннюю тишину прорезал кашель отворяющейся подъездной двери, сердце девушки сжималось в ледяной кулак.
Вышел и зашаркал к магазину сгорбленный старик.
На ходу дожевывая бутерброд и наматывая под куртку шарф, выскочила и понеслась к. метро девица.
Отчаянно зевая и хлопая сонными глазками, вывалился укутанный до ушей карапуз лет пяти и был тут же подхвачен раздраженной мамашей, которая принялась срезу же выговаривать ему что-то на ходу…
Дверь подъезда просыпалась вместе с его обитателями, с каждым разом приветствуя выходивших все бодрее и бодрее, но Петра Истомина она не выпускала.
Катя просидела на лавочке под вязом пять часов кряду — Анькин брат не показался совсем, как будто ему не было нужно на работу в эту свою «газпромовскую контору».
А сама Анька выползла только в половине двенадцатого. Зевая, она вышла с мусорным ведром и остановилась в центре двора, закрыв глаза и подставив выглянувшему наконец солнцу заспанное личико в обрамлении растрепанных темно-рыжих волос, в которых сразу же запуталось несколько сброшенных вязами листочков. Подружку Анька не заметила. Когда Катюша подошла к ней, то услышала, как Анька мурлычет себе под нос, совсем как разомлевший на солнышке котенок.
— Привет.
— А! Ой, привет. — Анька заморгала от неожиданности, а потом улыбнулась, приветливо и растерянно.
— Я к тебе это… Кхм… Посоветоваться. Задача не получается… Алгебру решить, — выдавила Катюша, пряча глаза. Она сразу же пожалела о сказанном: всем в классе было известно, что Катя Лаврова была победительницей всех без исключения школьных математических олимпиад, тогда как Истомина в лучшем случае могла отбарабанить лишь таблицу умножения. Но что сказано, то сказано, это ж надо было — ляпнуть первое, что пришло в голову!
— Задачу? Решить? Ко мне? — троекратно и вполне справедливо удивилась Истомина. — Катька, да я же даже интеграл нарисовать не в состоянии!
— Я думала, может, брат твой поможет…
— Петька-то? Он вообще-то может помочь, знаешь, — Анька подняла руку с обкусанными ногтями и потерла розовую щеку, на которой еще отчетливо виднелся след от подушки, — только его нет. Он сегодня дома не ночевал.
— Работал?
— Да ну, какое там! — усмехнулась Анька и смешно сморщила нос. — Будет он тебе ночами работать! Не-ет, дорогая, братец мой не промах, у братца моего по ночам дела более интересные. На ближайшее время.
— О чем ты, не понимаю…
— Ой, господи, да женихается он. Ясно? Женихается, — с явной иронией повторила Анька старомодное слово. — Завел себе какую-то… Павлиниху с накрашенными губами, такую, знаешь, — девушка закатила глаза под самый лоб, неестественно изогнула шею и выпятила нижнюю губку, — вот такую вот! Петька ее у товарища своего отбил, представляешь?! У лучшего друга! Ха, будет мне после этого кто-нибудь еще про крепкую мужскую дружбу тереть!