- Именно, что кажется, - насмешливо подхватила трактирщица. - Вы думаете, что нет разницы между вашим разговором и тем, как говорил бы мистер Пандер, если бы он был здесь и я имела бы удовольствие беседовать с ним?
- А в чем заключалась бы разница? - спросил Том Кирк. - Он ушел бы домой спать таким же, каким пришел.
- Вот тут-то вы и ошибаетесь. Он стал бы немного лучше, а я намного лучше, и всего только от одного умного разговора.
- Уж не разговорами ли он так изводит себя, что стал таким тощим? - пошутил Том Кирк.
- И не от них ли желчь кинулась ему в лицо? - подхватил Брюит.
Раздался общий взрыв смеха.
- Вижу, что с вами бесполезно говорить об этих вещах, - с видом оскорбленного достоинства заявила трактирщица.
- Погодите, миссис Хоузелей. Неужели вы действительно думаете, что важнейшее различие между людьми состоит в том, умеют ли они вести умные разговоры или нет? - спросил доктор.
- Да в чем же заключается эта разница? - повторил Кирк свой вопрос.
- Погодите минутку, - вступился в разговор давно молчавший Аарон Сиссон. - Возьмем образованного человека, скажем - Пандера. Для чего служит ему образование? Как он им пользуется? К чему применяет?
- Ко всем потребностям своей жизни, к ее общей цели, - заявила хозяйка.
- Так. Но в чем же заключается цель его жизни? - не отступал Аарон.
- Цель его жизни? - переспросила она с некоторым недоумением. - Я думаю, что он сам лучше всех это знает.
- Не лучше, чем вы да я, - возразил Аарон.
- В таком случае, пожалуйста, скажите нам, если вы так проницательны, в чем она состоит, - перешла в наступление трактирщица.
- Очень просто: в том, чтобы увеличивать доходы фирмы и тем укреплять свое служебное положение.
Миссис Хоузелей на мгновение смутилась, но сейчас же опять ринулась в спор.
- Ну так что же? Что в этом дурного? Разве он не должен заботиться о себе и о своей семье? Разве каждый из вас не старается заработать как можно больше?
- Верно. Но сколько я ни старайся, очень быстро наступает предел, дальше которого я не могу увеличивать своего заработка. А образованный может. В этом все дело. В жизни все переводится на деньги. Считайте, как хотите - всюду деньги, одни деньги. Небольшое количество образованных людей ухватили один конец веревки, а мы - вся масса остальных, - висим на другом ее конце и тужимся изо всех сил перетянуть веревку к себе. Она по временам ерзает то в их, то в нашу сторону, но все-таки не подается к нам.
- Потому что хозяева захватили длинный конец веревки, - сказал Брюит.
- И пока те крепко держат свой конец, мы все будем бессильно болтаться на другом, - философским тоном заключил Аарон.
- Что верно, то верно! - подтвердил Том Кирк.
Наступило непродолжительное молчание.
- Да, у вас, у мужчин, только это и есть в голове, - сказала трактирщица. - Но что делать с деньгами, об этом вы никогда не думаете: об образовании детей, об улучшении быта…
- Дать образование детям, чтобы они могли ухватиться за длинный конец веревки вместо короткого, - сказал индус оскалив зубы.
- Нет, куда уж нам, - мрачно заметил Брюит. - Я тяну за короткий конец, и мои дети обречены на то же самое, и их дети тоже.
- Пока не лопнет существующий строй, - вставил Аарон.
- Или пока не лопнет веревка, - поправил Брюит.
- А тогда что будет? - спросила хозяйка.
- Все мы хлопнемся на свои зады, - шутливо разрешил задачу Кирк.
Общий смех прервал разговор.
- А я скажу про вас, мужчин, - возобновила спор хозяйка, - что все вы ведете узкую, эгоистическую политику: вместо того, чтобы думать о детях, думать об улучшении условий существования…
- Мы вцепились в свой конец веревки, как истинное отродье британского бульдога, - закончил за нее Брюит.
Опять все засмеялись.
- Да, и мало чем умнее псов, грызущихся из-за кости, - сказала миссис Хоузелей.
- А по-вашему, мы должны были бы дать другой стороне убежать вместе с костью, дружелюбно виляя хвостом и облизываясь им вслед? - ответил Брюит.
- Конечно, нет. Но все, что ни делаешь, можно делать с умом. Суть в том, как вы распоряжаетесь своими деньгами, когда их получаете.
- Деньги только проходят через наши карманы, а получают их на самом деле наши жены, - согласно заключили все собеседники.
- А кому же и распоряжаться деньгами, как не женщинам? - продолжала наступление трактирщица. - Ведь им приходится заботиться обо всем. А вы только и умеете сорить ими без толку в трактире.
- Да, женщины не умеют сорить деньгами, даже если бы захотели, - заключил Аарон.
Разговор закончился. Наступило продолжительное молчание. Мужчины, оторвавшиеся ради беседы от стаканов, спешили утолить жажду крепким виски. Хозяйка предоставила их самим себе. Она и свой стакан наполнила ликером с содовой водой и пила из него медленными глотками, подсев поближе к Сиссону. Ее близость окутывала его приятной волнующей теплотой. Он любил понежиться, как кот, возле сильного женского тела. Он чувствовал, что сегодня она расположена к нему очень благосклонно: он улавливал незримые токи, шедшие от нее к нему. То и дело откладывая свое вязанье на лавку, где он сидел, она вновь бралась за него, как бы невзначай прикасаясь пальцами к бедру Аарона, и тогда легкая электрическая искра пробегала по его телу.
Тем не менее он не испытывал удовольствия и чувства покоя. Он принес с собой какое-то раздражение и беспокойство, которые не поддавались смягчающему действию виски и трактирщицы. Состояние это было привычно ему; он знал в себе, как тайную болезнь, эту непокорную, подымавшуюся иногда в душе беспричинную раздражительность и враждебность ко всему, что его окружает, и непонятный прилив упорной замкнутости. В эти минуты ему бывали нужны женщины и виски; и еще музыка. Но в последнее время и эти средства перестали помогать. Что-то происходило в нем, перед чем оказывались бессильными и женщины, и виски, и даже музыка. Иной раз во время исполнения любимых его музыкальных вещей, его настроение заползало к нему в душу, как злой черный пес, который непрестанно рычит и не укрощается никакой лаской. От сознания его присутствия Сиссону становилось не по себе. Он рад был бы освободиться от этого состояния одержимости и вновь почувствовать себя добродушным, приветливо ко всем расположенным человеком. Но при одной мысли об этом черный пес ощетинивался и показывал зубы.
Тем не менее он старался держать зверя на привязи и величайшим усилием воли боролся с ним.
Обычно он с удовольствием потягивал виски и наслаждался близостью трактирщицы, благосклонно принимая знаки ее расположения. Но сегодня он не поддавался власти ее чар. В его глаза было вставлено невидимое, дьявольски холодное стекло, лишавшее очарования все, что сквозь него преломлялось, и опасность любовного состязания с этой женщиной, обычно пришпоривавшая его чувственность, теперь не возбуждала его. Его стали раздражать эти уловки кокетливой женской хитрости. Очевидно, он раньше слишком часто ходил к ней. К ней и к другим женщинам. Прощай, игра любви! И виски, настраивающий к ней. Видно, он однажды без меры опился и виски, и любовью и потому сегодня безучастно ходил по берегу расстилавшегося перед ним моря вина и любви.
Одна половина его существа скорбела о том, что он не может заставить себя с головою нырнуть в эти заманчивые для смертного волны, ничто не было бы для него так желательно, как дать своему сознанию утонуть в темной пучине страстей… Увы, это было невозможно!.. Холод сковал его сердце. Ему вспомнилась ясная любовь первых лет его брачной жизни, но это лишь усилило в нем внутреннее сопротивление всему окружающему.
Он вдруг осознал, с какой остротой поднялась в нем сейчас враждебность к трактирщице и всей этой кабацкой обстановке. Холодное, дьявольски-ясное сознание легло как бы вторым слоем на его опьяневший от виски мозг.
- В вашей Индии, вероятно, творятся такие же прелести? - вдруг спросил он доктора.
Индус внимательно посмотрел на Аарона и, помедлив, ответил:
- Пожалуй, что и похуже.
- Хуже? - воскликнул Аарон. - Неужели это возможно?
- Конечно. И именно потому, что у народов Индии больше досуга от забот, чем у населения Англии. Они ни за что не несут ответственности. Вся ответственность лежит на британском правительстве. И народу нечего делать, как только заниматься каждому своим дельцем, да еще, пожалуй, разговаривать о национальном самоуправлении для препровождения времени.
- Но ведь им надо зарабатывать себе на жизнь, - сказал Аарон.
- Разумеется, - ответил доктор, проживший уже несколько лет среди английских шахтеров и привыкший к общению с ними.
- Они должны зарабатывать себе на жизнь, и больше ничего. Вот почему британское правительство для них худшая вещь на свете. И не потому, чтобы оно было плохим правительством. На самом деле надо признать, что вовсе оно не плохо. Даже напротив - это хорошее правительство. И в Индии знают, что оно гораздо лучше, чем то правительство, которое они сами могли бы создать для себя. Но именно потому-то оно так для них и плохо!
- Если это хорошее правительство, доктор, как же оно может быть таким плохим для народа? - спросила миссис Хоузелей.
Глаза доктора впились острым взглядом в Аарона, и, точно наблюдая за ним, он ответил, не глядя на трактирщицу: