Произведения, вошедшие в эту книгу, в прошлом веке издавались неоднократно. Каждый командир Красной армии был обязан прочесть "Первый удар", а популярности "советского Шерлока Холмса" – Нила Платоновича Кручинина – и его верного друга Сурена Грачика могут позавидовать авторы многих сегодняшних бестселлеров. Недаром сам Юлиан Семенов советовал своим друзьям: "Учитесь у Шпанова".
Ник. Шпанов
Первый удар (сборник)
"Учись у Шпанова!.." (вместо предисловия)
Писатель Николай Николаевич Шпанов родился 22 июля 1896 года в городке Никольск-Уссурийский в семье железнодорожного служащего. Окончил классическую гимназию, поступил на кораблестроительный факультет Петроградского политехнического института, но окончил всего два курса. Пересилил интерес к только зарождавшейся тогда авиации. После окончания в 1916 году Высшей офицерской воздухоплавательной школы воевал как боевой летчик на фронтах Первой мировой войны. В 1918 году вступил добровольцем в Красную армию. Почти четверть века отдал Военно-воздушному флоту СССР, редактируя журналы "Вестник воздушного флота" и "Самолет". В 1925 году в журнале "Всемирный следопыт" появился первый (фантастический) рассказ Ник. Шпанова "Таинственный взрыв".
Фантаст Г.И. Гуревич позже вспоминал: "Шпанов был высокий… Чуть сутулился… Помню серо-седые волосы, очки… Биография у него колоритная. Летал на воздушном шаре, совершил вынужденную посадку в области Коми. Написал об этом, понравилось…" В начале тридцатых одна за другой выходят очерковые книги: "По автомобильной Трансевразии. На автомобиле по Уссурийскому бездорожью"; "Подвиг во льдах" – о спасательной экспедиции ледокола "Красин"; "Во льды за "Италией"" – очерки, вступительную статью к которым написал знаменитый летчик А.Б. Чухновский; "Загадка Арктики"; наконец, в 1931 году – повесть "Земля недоступности" (переиздававшаяся и под названием "Лед и фраки").
Но всесоюзную славу Ник. Шпанову (он почти всегда подписывался этим псевдонимом) принес роман "Первый удар". Отрывки из него с августа по ноябрь 1936 года (под названием "Гибель Сафара. Поединок") печатались в "Комсомольской правде". В 1939 году произведение появилось в журнале "Знамя", и тогда же вышло отдельной книгой ("Первый удар. Повесть о будущей войне") сразу в нескольких крупнейших издательствах: в Воениздате, в ГИХЛе, в Гослитиздате, в Детиздате, в "Роман-газете", в "Советском писателе". О том, что книгу торопились донести до читателей, говорят выходные данные первого издания: сдано в производство 15 мая 1939 года, подписано к печати 22 мая 1939 года.
Напряженным ожиданием скорого столкновения с фашизмом жила в те годы вся страна. Массовые сборники (например, "Война", 1938), нередко предваряли такие слова: "Редакция поставила перед собой цель – ознакомить пионеров и школьников старшего возраста с военной техникой и ее боевым применением". Повсеместно цитировались слова Ленина: "Фраза о мире смешная, глупенькая утопия, пока не экспроприирован класс капиталистов". Войны ждали, войны боялись, о ней знали: она вот-вот разразится. И больше всего чудес ждали почему-то от авиации. Кстати, сейчас задним числом видно, что в советской фантастике тех времен успели отметиться чуть ли не все знаменитые советские летчики, в том числе первые Герои Советского Союза: Илья Мазурук выступил с фантастическим рассказом "Незарегистрированный рекорд" (1938), Георгий Байдуков с фантастическими очерками "Через два полюса" и "Разгром фашистской эскадры. Эпизод из войны будущего" (1937), напечатанными, кстати, в главной партийной газете страны "Правда", в 1936 году вышла в свет "Мечта пилота" Михаила Водопьянова.
Много шума наделала книга майора германской армии Гельдерса "Воздушная война 1936 года. Разрушение Парижа". По ее тексту 9 июля 194… года армады германских бомбардировщиков заходят на бомбежку Парижа, а уже 12 июля "французский и бельгийский посланники в Гааге передали британскому правительству просьбу о немедленном заключении перемирия". Ответом на фантазии Гельдерса стал роман П. Павленко "На Востоке". Мариэтта Шагинян писала (это тоже знамение времени): "…замечательная книга. Если многие из писателей могли до сих пор делать свое дело мимо соседа, не зная и не читая чужих книг, то сейчас, после романа Павленко, с этим покончено. Не прочтя и не учтя его, не устроив смотра собственным силам, не почистив собственную кухню, не поучившись и не "переквалифицировавшись" при помощи огромной удачи Павленко, писатель рискует сразу осесть, как дом от землетрясения…" И дальше: "…Павленко – большевик с хорошей биографией – много и умно читал, прежде чем стать писателем. Он вовсе не стыдился учиться у современного Запада. Но он "импортировал" западную литературную технику точь-в-точь так, как мы в начале пятилетки импортировали в Союз заграничную машиностроительную технику: он ее взял без сюжета, как машину капитализма. Западный способ письма, паузы в синтаксисе… Павленко взял эту технику, служащую на Западе как иллюзия, и заставил ее работать в своем романе, как конвейер для облегченного развития действия. Получилось очень хорошо, получилось по-советски, получилась та самая заграничная марка, которую мы освоили у себя на заводе, и стахановец гонит на ней такие нормы, о каких она дома не помышляет, а в то же время марка никому не грозит ни безработицей, ни затовариванием, ни кризисом, ни забастовкой".
Герои романа Павленко с упоением громили фашистскую Японию буквально в считанные дни. Завороженных читателей не удивляли даже такие невероятные пассажи: "Английские моряки, свидетели боя под Майдзуру, подтверждали наблюдения норвежского капитана относительно непонятной тактики красных, а сам норвежец в конце разговора признался, что еще вчера ночью он встретил подлодку красных в заливе Чемульпо, но никому не сказал об этом из боязни за судьбу своего "Тромсэ". Он будто бы крикнул советскому офицеру, стоявшему на мостике лодки: "Где вы намерены еще драться, черт вас возьми?" И тот ответил, пожимая плечами: "Это пограничное сражение, сэр…""
Взгляд на будущую войну – как на войну одного мощного, стремительного удара, сформировался не на пустом месте. Еще в 1930 году И. Сталин в письме к Горькому разъяснял, как следует готовить советский народ к грядущим потрясениям. "Мне кажется, – писал он, – что установка Воронского, собирающегося в поход против "ужасов" войны, мало чем отличается от установки буржуазных пацифистов…" Партия, писал Сталин, решительно против произведений, "…рисующих "ужасы" войны и внушающих отвращение ко всякой войне (не только к империалистической, но и ко всякой другой). Это буржуазно-пацифистские рассказы, не имеющие большой цены. Нам нужны такие рассказы, которые подводят читателей от ужасов империалистической войны к необходимости преодоления империалистических правительств, организующих такие войны. Кроме того, мы ведь не против всякой войны. Мы против империалистической войны как войны контрреволюционной. Но мы за освободительную, антиимпериалистическую, революционную войну, несмотря на то, что такая война, как известно, не только не свободна от "ужасов кровопролития", но даже изобилует ими".
Самым ярким выражением такого взгляда на войну стал в советской литературе знаменитый роман Ник. Шпанова. "Мы знаем, – говорят герои "Первого удара", – что в тот миг, когда фашисты посмеют нас тронуть, Красная армия перейдет границы вражеской страны. Наша война будет самой справедливой из всех войн, какие знает человечество. Большевики не пацифисты. Мы – активные оборонцы. Наша оборона – наступление. Красная армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей воны. С того момента, как враг попытается нарушить наши границы, для нас перестанут существовать границы его страны".
Впрочем, успех "Первого удара" определился не только чрезвычайно точным совпадением взглядов автора и официальной доктрины, но и, собственно, немалым литературным даром самого Ник. Шпанова. В романе нарисованы люди, которых ведут высокие идеи. Вот летчик Сафар несколько театрально сверкает глазами: "Жалко, не я распоряжаюсь историей, а то драка уже была бы. Без драки Европу не привести в порядок. Отдам жизнь для того, чтобы все встало на место". Не забудем, что в те годы талантливо "приводили Европу в порядок" самые разные советские писатели – Алексей Толстой, Илья Эренбург, Бруно Ясенский, Сергей Буданцев, Петр Павленко, Сергей Беляев. Несть им числа. Но только у Ник. Шпанова: "Политработники под руководством комиссаров частей обходили машины. Они заглядывали в полетные аптечки: все ли на месте? Есть ли предписанные наставлением медикаменты и перевязочные средства? Заготовлены ли препараты против обмораживания? Они, не стесняясь, открывали личные чемоданчики летчиков, штурманов, радистов. Туда, где не хватало шоколада, они совали плитки "Колы". Незаполненные термосы отправлялись на кухню для заливки кипящим какао. Не отрывая людей от работы, они совали им в карманы лимоны, попутно, как бы невзначай, проверяя, надето ли теплое белье, не потерял ли кто-нибудь в спешке перчатки, исправны ли кислородные маски?"