— И вот я приезжаю сюда спустя столько времени… Чтобы увидеть вас… Чтобы снова увидеть ее… Это не может быть простым совпадением…
Еще как не может! Давай, Олев, давай!
Я снова завертела на пальце злополучный перстень, и Олев Киви окончательно съехал с катушек.
— Зачем ты ушла, Алла? Зачем ты ушла от меня? — запричитал он.
Пора брать инициативу в свои руки.
Я сползла с кресла, вплотную приблизилась к эстонцу и обхватила его массивную голову. Но дальше дело не пошло: Киви засопел и отстранился от меня. Очевидно, его покойная жена была не такой прыткой.
— Простите, — теперь пришла моя очередь извиняться. — Сама не знаю, как это получилось.
— Это я во всем виноват… Я не должен был…
— Скажите, у вас не было женщины? С тех пор, как умерла ваша жена? — приступила к обычным терапевтическим процедурам я.
Он посмотрел на меня, как на идиотку, осквернившую его фамильный погост.
— Никогда, никогда и ни с кем у меня не будет такой близости… Никогда,
Все понятно, обычный параноидальный бред, который импотенты-трудоголики выдают за трах в астрале. Я подошла к столику с фруктами, выбрала самое большое яблоко и с вызовом хрустнула им. Пропади ты пропадом, Олев Киви. И ты, Стас Дремов, вместе с ним. Судя по всему, оба вы садомазохисты, мальчики, а мне вовсе не улыбается, чтобы кто-то ставил раком еще и мою душу…
— Уходите! — неожиданно трезвым голосом отчеканил эстонец.
Я пожала плечами и направилась к ванной. Платье так и не высохло, но какое это теперь имеет значение? Я швырнула халат на стерильный кафель и переоделась. И тихонько прошла к двери.
Прощай, Олев Киви! Прощай, засранец!
Он догнал меня в три прыжка и ухватил за плечи:
— Я несу чушь… Я не имею права вас отпускать…
О боже, дрочилово продолжается и, судя по всему, только набирает обороты. Если в конце этой ночи я еще буду в состоянии соображать, то обязательно потребую у Стаса увеличения гонорара… Олев Киви снова водрузил меня в кресло и по-собачьи заглянул в глаза.
— Я хочу сыграть вам одну вещь… Ту, которую она любила больше всего.
Увеличение гонорара — и как минимум в два раза! Я кивнула головой: валяй. Но Олеву Киви даже не требовалось мое согласие. Он устроился на стуле, придвинул к себе чертову бандуру, наклонил голову и закатил глаза. А потом провел смычком по струнам. Пригорюнившись и подперев голову рукой, я стоически выслушала весь джентльменский набор звуков: это была абсолютно противопоказанная мне смесь завываний ветра, скрипа тележных колес, хлопанья ставен и мяуканья котов в подворотнях. Непередаваемый колорит раннего эстонского вечера в конце марта!
«Мартовские тени», — вспомнила я надпись на фотографии Аллы Кодриной. И не в этой ли тоскливой музыке кроется истинная причина ее смерти? Я бы ничуть не удивилась.
Пока Олев Киви вдохновенно водил смычком по струнам, я успела позавидовать недоеденному мной яблоку, неоткрытой бутылке шампанского, цветам в корзинах и начищенным ботинками самого Олева: в отличие от меня, ушей у них не было. Наконец он судорожно вздохнул, посмотрел на меня и опустил смычок. Какое облегчение!
— Божественно! — Я даже нашла в себе силы пару раз хлопнуть в ладоши.
— Вам правда понравилось?
— Вы еще спрашиваете….
— Это мое собственное сочинение, — скромный автор выпятил подбородок. — Сонатина для виолончели соло.
Исполнял бы ты лучше Баха, честное слово!
— Я не играл эту вещь год, — он недоверчиво посмотрел на свои руки. — Только она слышала ее… Она, и теперь вы.
— Я тронута…
Стоило мне произнести эту фразу, как Олев Киви осторожно отставил инструмент, сделал еще один (контрольный) глоток виски… и накинулся на меня, как ненормальный. Да, никто не переубедит меня в том, что есть незаменимые женщины… А одноразовые мы шлюхи или многоразовые матери семейств — какое это, в сущности, имеет значение?..
Олев Киви оказался довольно необычным любовником, если, конечно, подходить к нему со стандартными мерками.