- Судя по времени, - сказал Пикин, взглянув на часы, - в нашу дивизию в первую позвонил.
Пикин был чувствителен к таким вещам, гордился, что дивизия на лучшем счету, и ревновал, когда хвалили соседей.
- Да, - сказал Бережной. - Что-то такое на душе творится, сам не разберу. Что же это за год за такой, сорок второй! Что было и что стало с нами!
- Да, если бы не товарищ Сталин с его железной выдержкой, не знаю, чем бы этот год кончился, - сказал Пикин. - В прошлом году под Москвой до последней минуты три армии держал в кулаке, не дал растащить по частям - и ударил! А теперь здесь, у нас, тоже сумел дождаться часа! Железные нервы на войне - великое дело. Половина всей стратегии.
Серпилин молчал. Спорить с этим не приходилось, Не только не было возможности, но сейчас, после все новых и новых успехов, не было желания спорить.
И только в глубине души, несмотря на все происшедшее за последнее время, как камень лежал старый вопрос: как же так? Откуда же все-таки она взялась, та принесшая необозримые последствия внезапность июня сорок первого? Как мог Сталин так слепо верить в невозможность войны тогда, в июне? Да, слепо. Об этом не скажешь вслух, но другого слова, как ни насилуй себя, не подберешь. А ведь, если глядеть правде в глаза, именно та прошлогодняя внезапность в конце-то концов и привела нас сюда, к Волге. Да, Пикин прав: когда мы громим теперь немцев, за этим стоят и воля и выдержка - это Сталин.
Ну, а то, что было вначале? Это кто?..
- Ты что, в самом деле на рассвете в полки поедешь? - спросил Бережной Серпилина.
С этого вопроса начался разговор о разных дивизионных делах и мелочах, не имевших отношения к новогодней ночи.
Серпилин уже несколько дней собирался походить ночью по окопам переднего края, посмотреть, как идет служба.
- Посплю три часа и поеду. Начну с Цветкова. Могу взять тебя за компанию, - сказал он Бережному.
Но, оказывается, у Бережного были свои планы. Он еще до рассвета хотел выехать в тыл, в Зубовку, куда завтра к утру должны прибыть двести человек пополнения. Собирался встретить их там и поговорить еще до отправки в дивизию.
- Не терпится, - сказал Серпилин.
- Да, просто не верится такому счастью. Я бы, например, сейчас, когда на других фронтах такая война идет, нам бы ни одного человека не отвалил.
- Ну, это как сказать. И мы тут не до конца войны стоять будем, - заметил Серпилин и добавил, что раз Бережной едет в Зубовку, пусть днем на обратном пути заглянет в медсанбат - посмотрит, не создались ли там излишне мирные настроения в связи с затишьем. Есть много признаков, что ему скоро конец!
- Боюсь, как бы Бережной там в медсанбате не задержался, - сказал Пикин. - Туда, говорят, новый хирург прибыл - красивейшая женщина.
- Не беспокойся, не задержится, он не такой бабник, как ты, - сказал Серпилин. - Между прочим, ты хоть бы фигуру, что ли, сменил, а то мне тут зам по тылу на днях говорит: видел вас, товарищ генерал, издали в роте связи, но пока туда-сюда - не догнал: уже уехали. А в роте связи и ноги моей не было!
Пикин с его долговязой, жилистой фигурой в самом деле был издали похож на Серпилина, и это уже не впервые служило в их кругу предметом шуток.
- Вот ты о конце войны заговорил, - посмеявшись над Пикиным и снова став серьезным, обратился Бережной к Серпилину. - А когда он, по-твоему, будет, конец войны, не уточнишь?
- Где? У нас, в Сталинграде, или вообще?
- Вообще.
- Мне про Жукова прошлой зимой рассказывали, когда он еще Западным фронтом командовал. Его водителя другие все подбивали: "Спроси у Жукова, когда конец войны будет". Жукова не больно-то спросишь, но водитель как-то ехал с ним вдвоем и все же решился… Только открыл рот, а Жуков потянулся, вздохнул и говорит: "Эх, и когда только эта война кончится!.."
- Ладно, - рассмеялся Бережной, - допустим, Жуков не знает. А ты?
- Если сегодняшний день считать за середину, - значит, еще год шесть месяцев и девять дней. Девятого июля тысяча девятьсот сорок четвертого.
- Точно, - наморщив лоб, видимо пересчитав уме, сказал Пикин.
- А по-твоему, сегодняшний день можно считать за середину? - спросил Бережной, не уловив по интонации Серпилина, шутит он или говорит серьезно.
- Судя по событиям последнего времени, можно, - сказал Серпилин.
- Долговато, - мрачно сказал Бережной. - Боюсь, как бы бабам после войны не пришлось рожать от беспорочного зачатия!
- Союзники называется! - сказал Пикин. - Неужели и в этом году второго фронта не откроют?
- Ну, раз мы о втором фронте заговорили, значит, сотрясение воздуха началось. Не знаю, как вы, а я намерен на боковую! - Серпилин заложил руки за голову и сладко потянулся.
Когда Бережной и Пикин ушли, он, приказав Птицыну разбудить себя ровно через три часа, разобрал койку, разделся и лег. И, уже лежа, еще раз подумал: "Неужели и в самом деле только середина войны?"
Очень хотелось думать иначе. С тем и заснул…
2
К половине пятого утра Серпилин, как и намеревался, уже был в полку Цветкова. В дороге чуть было не передумал и не поехал к Барабанову, но потом сердито решил: "Ничего, не маленький в конце концов". И начал с левого фланга, с Цветкова.
Подполковник Цветков, когда приехал Серпилин, спал. И Серпилин приказал оперативному дежурному не будить командира полка.
- Пусть спит, обойдусь без него, дайте провожатого.
Но Цветкова все же разбудили, и он нагнал Серпилина на переднем крае, в ходе сообщения.
- Интересно у тебя дело поставлено, Цветков, - притворился сердитым Серпилин. - Командир дивизии одно приказывает, а твои офицеры по-другому делают.
- Сам проснулся, товарищ генерал, - соврал Цветков.
Он раз и навсегда заранее отдал приказание: кто бы и когда бы ни приехал в полк, все равно немедля будить его, если спит, или извещать, если отсутствует. Это было предусмотрено и на тот случай, если прикажут: не будить и не искать! У Цветкова всегда все было предусмотрено.
- Как спишь, Цветков, одетый или раздевшись?
- Раздеваюсь, товарищ генерал. Я своим солдатам доверяю, в кальсонах в плен не попаду.
- Так до сих пор в шинели и ходишь?
- Ничего, товарищ генерал, не воробей, не замерзну, - сказал Цветков.
Он любил форму и в самые трескучие морозы ходил в шипели и сапогах, полушубок и валенки за форму не признавая. Во всяком случае, для себя.
"Цветков есть Цветков", - идя вслед за попросившим разрешения обогнать его, чтобы показывать дорогу, Цветковым, подумал Серпилин, подумал теми самыми словами, которые часто можно было услышать в штабе дивизии, когда речь шла о Цветкове.
"Цветков есть Цветков", - говорили с разными интонациями. Говорили и тогда, когда Цветков выполнил в точности задачу дня, но, не успев получить новую, начинал топтаться на месте, не развивал успеха на свой страх и риск; говорили и тогда, когда он в самом безвыходном положении мертвой хваткой удерживал позиции, не помышляя ни отойти без приказа, ни запросить разрешения на отход. "Цветков есть Цветков", - говорили и тогда, когда он, не раскрывая рта, сидел на совещаниях, и тогда, когда он гораздо скупей соседей представлял к наградам, считая, что в его полку не сделано ничего сверх должного, и тогда, когда из политдонесений выяснялось, что именно у Цветкова нет ни одного случая самострела, ни одного ЧП, ни одного перебоя с подачей горячей пищи на передовую.
Цветков был командиром полка одновременно и средним и образцовым. И в зависимости от обстановки на первый план выступало то одно, то другое. Восхищались им редко, но не уважать его было невозможно.
У него и сейчас, в эту ночь, в полку, разумеется, был образцовый порядок. Все, кому было положено спать, спали, все, кому было положено дежурить, дежурили в полной боевой готовности.
Пройдя полтора километра по окопам переднего края, Серпилин вместе с Цветковым остановились около одного из дежуривших в окопах солдат.
С тех пор как солдат заступил на пост, у немцев ничего не было слышно. В их траншеях, тянувшихся по краю хутора, вдребезги разбитого бомбежкой, всю ночь стояла мертвая тишина.
- Только час назад один свисток был и небольшое хождение, - доложил солдат.
- Возможно, разводящего вызывали, - сказал Серпилин.
- Всю ночь молчат фрицы, - сказал солдат. - На пустой желудок много не наговоришь.
- А как у вас с пищей, с наркомовским пайком? Жалоб нет? - спросил Серпилин и почувствовал, как Цветков весь напрягся за его спиной.
- Никак нет, товарищ генерал, - сказал солдат.
"Черт его знает, - подумал Серпилин, - не вводили мы этого "никак нет" и не культивировали; само собой, незаметно из старой армии переползло и возродилось, и все чаще приходится его слышать… Парень молодой, не с собой его принес, здесь приобрел".
Он спросил у солдата фамилию, какого он года и откуда. Фамилия у солдата оказалась редкая - Димитриади, он был грек из-под Мариуполя, двадцатого года рождения.
- Говорят, товарищ генерал, что Сталинградский фронт уже на полдороге к нашему Азовскому морю.
- Примерно так, - сказал Серпилин. - Об итогах боев за шесть недель слышали или еще не слышали?
- Говорят, богатое сообщение. Обещали утром в роту доставить.
Серпилин уже собирался идти дальше, но солдат остановил его вопросом:
- Товарищ генерал, разрешите спросить?
- Ну?
- Правда, по радио передали, что союзники сегодня ночью по всей Европе высаживаются?
- Кто это вам сказал?