Алферов не был тогда в их дивизии и забрел в нее случайно, когда с несколькими бойцами из своего взвода без оружия бежал куда глаза глядят. Бежал и нарвался на Серпилина, который поставил его по стойке "смирно" и спросил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
- Вы кто, командир Красной Армии или трус, спасающий свою шкуру? Отвечайте: кто вы?
Вот тогда-то он и сказал дрожащими губами ту нелепую, запомнившуюся Серпилину фразу:
- Я вчерашний студент, товарищ генерал.
Он сам хорошо помнил ту минуту и знал, что Серпилин тоже помнит ее, потому что командир дивизии уже не впервые, встречая его, называл студентом.
Но сейчас он не стыдился той минуты, о которой они оба помнили, потому что знал - он сейчас уже не тот, каким был тогда, и на груди у него новенький орден Красной Звезды, полученный за ноябрьские бои. И командир дивизии видит этот орден, и не только видит, но и сам подписал наградной лист на него.
А Серпилин, глядя на этого студента, теперь лейтенанта и командира роты, радовался, что не расстрелял тогда перепуганного мальчишку, хотя вполне могло случиться, что и расстрелял бы. Обстановка была такая, что миндальничать не приходилось.
Цветков положил трубку и, напоминая о себе, негромко кашлянул.
- Ума не приложу, что нам с топливом делать, - сказал Серпилин, кивнув на времянку. - Только и остается одно - Сталинград поскорее…
Он не договорил, потому что, глухо отдавшись в землянке, до них донесся слитный звук нескольких почти одновременных разрывов.
- Выйдем, послушаем, - сказал он Цветкову, - наши или немцы дурака валяют.
Как только вышли на воздух, сразу стало ясно, что это на участке барабановского полка, за три километра отсюда. Разрывы были частые; судя по звуку, рвались немецкие мины. Потом в грохот разрывов вплелись пулеметные очереди.
Что немцы предприняли ночную вылазку, не верилось. У них было не подходящее для этого настроение.
"Наверное, что-нибудь непредусмотренное творит сам Барабанов, а немцы бьют по нему", - с дурным предчувствием подумал Серпилин и, не возвращаясь в землянку, пошел вместе с Цветковым в штаб полка, чтобы оттуда связаться с Пикиным и узнать, в чем дело.
По дороге в штаб полка, продолжая прислушиваться к разрывам и стрельбе, Серпилин все больше укреплялся в первой пришедшей в голову мысли: Барабанов по случаю Нового года задумал отличиться и взять неудобно торчавшую перед фронтом полка высотку, которую в дивизии звали "Бугор", а в полку за ее вредность - "Чиряк". Стремясь поскорее проявить себя как командир полка. Барабанов уже несколько раз домогался разрешения взять ее, но Серпилин не разрешал, придерживал.
Пока добрались до Цветкова, бой уже стих. Рвались только одиночные мины.
Серпилин соединился с Пикиным, не ожидая ничего хорошего. Но то, что он услышал, привело его в бешенство. Пикин сказал своим ровным скрипучим голосом: он только что говорил с начальником штаба барабановского полка Туманяном, и Туманян доложил, что он удерживал Барабанова в штабе полка, но тот, сильно выпивши, ушел в батальон, ничего не сказав о своих намерениях, и там, очевидно напившись еще больше, решил ради праздника захватить Бугор. Бугор не захватили: сперва напоролись на минное поле, потом были накрыты минометным и пулеметным огнем и кое-как отошли, понеся потери, какие - еще неизвестно. Но командир батальона убит, это уже известно.
- А Барабанов? - крикнул в трубку Серпилин.
- Жив-здоров, но в полк еще не вернулся.
- Где Левашов? - снова сердито крикнул в трубку Серпилин. - Замполит где, Левашов? Где его совесть?..
Пикин ответил, что о Левашове ему не доносили. Сейчас он узнает, где Левашов, и позвонит.
- Не надо, - сказал Серпилин, - я сам туда поехал. - И положил трубку.
По дороге в барабановский полк ему не повезло. Машина юзом пошла по наледи, чуть не опрокинулась и заехала в воронку от бомбы, так глубоко, что втроем не вытащить.
Выругав шофера и оставив его искать людей и вытаскивать машину, Серпилин с ординарцем пошли пешком.
Там, у Барабанова, по-прежнему с промежутками в три-четыре минуты рвались одиночные мины. Немцы то ли хотели помешать вытащить раненых, то ли просто: нервничали.
Когда Серпилин добрался до штаба полка, Барабанов был там. Он уже знал от Пикина, что командир дивизии скоро прибудет, и в ожидании топтался у входа в свою землянку.
Увидев Серпилина, он пробежал несколько шагов навстречу и, вытянувшись, стал докладывать. Руку при докладе не приложил, а уткнул в ушанку, чтобы но двигалась, пытаясь - подлец - делать вид, что не пьян. Стоял навытяжку, живой, здоровый, без единой царапины, не замечая, что хотя рука не дрожит, но самого поводит то в одну, то в другую сторону.
"До чего напился, - с отвращением подумал Серпилин, - до сих пор хмель не вышибло!" И, прервав бессвязный доклад Барабанова, обратился к хмуро стоявшему рядом с Барабановым начальнику штаба майору Туманяну:
- Доложите вы.
Туманян доложил подробности. Убит командир батальона капитан Тараховский, больше убитых нет. Но раненых одиннадцать, и есть тяжелые; повезли в медсанбат, но неизвестно, довезут ли живыми. Тараховский, когда подорвались на минном поле, был еще жив. Барабанов вынес его оттуда на себе, а умер Тараховский, уже когда тащили сюда на волокуше.
- Вон он лежит, - показал Туманян.
Он был вообще мрачный, неразговорчивый человек, а сейчас, рассказывая, выдавливал слова по одному, медленно и угрюмо, переживая случившееся.
Серпилин с минуту смотрел на мертвого. Потом разогнулся и посмотрел на Барабанова, который тоже подошел к волокуше и стоял рядом, ожидая последствий. Как ни был пьян, а что последствия будут, понимал.
Увидев, что Серпилин смотрит на него, Барабанов попытался сказать что-то, казавшееся ему необходимым и достойным, насчет того, что ответственность целиком на нем. Но Серпилин посмотрел на него с такой ненавистью, что он смолк на полуслове.
- А где замполит? - Серпилин повернулся к Туманяну.
- Контужен, - сказал Туманян.
- Контужен! - с новым приливом гнева воскликнул Серпилин. - С ним ходил? - ткнул он пальцем в Барабанова.
Туманян объяснил, что замполит Левашов был в другом батальоне, но подоспел, когда стали вытаскивать раненых. Хотел убедиться, всех ли вытащили, и при разрыве одиночной мины был контужен.
- А раненых всех вынесли?
- Всех.
- Всех до одного?
- Я лично проверил, - взмахнув руками, вмешался в разговор Барабанов.
Но Серпилин, не глядя на него и обращаясь к Туманяну, повторил свой вопрос.
- Так точно, - сказал Туманян. - Из батальона донесли, что всех.
- А вы лично проверьте, - сказал Серпилин. - Не он, а вы лично проверьте. И мне донесите.
Потом, по-прежнему не глядя на Барабанова, добавил со свирепым спокойствием, за которым чувствовался душивший его гнев:
- Майора Барабанова от командования полком отстраняю. Исполнять обязанности командира полка приказываю вам. Барабанова отправьте спать, а через два часа, когда проспится, пришлите в штаб дивизии. Вопросы ко мне есть?
- Батальонного комиссара Левашова хотели в медсанбат вывезти, а он отказался, пока вы не приедете, хотел вас видеть.
- Вот еще, ей-богу… - рассердился Серпилин. - Не могли раньше сказать!
- Не счел возможным, товарищ генерал, перебить вас.
- Ну вот, теперь вы мне еще дисциплинарный устав разъясните! Где Левашов?
- У себя в землянке.
- Можете не сопровождать, - сказал Серпилин, видя, что Туманян двинулся за ним. - У вас поважней дела есть.
Когда он, уже подойдя к землянке замполита, оглянулся, Туманян все еще стоял на месте, наверно что-то обдумывая в связи со свалившимися на него новыми обязанностями.
"Да поворачивайся ты хоть сейчас! Ну не на третью, так хоть на вторую скорость перейди!" - готов был крикнуть Серпилин этому умному и дельному, но слишком неторопливому человеку, который, не будь он таким канительным, давно бы уже, и по справедливости, сам командовал полком.
Туманян, словно услышав мысли Серпилина, наконец повернулся и двинулся своей медленной медвежьей походкой, а Серпилин открыл дверь и вошел в землянку.
Замполит полка Левашов лежал на топчане. При виде Серпилина он сдернул с головы и бросил на пол что-то белое, спустил с топчана ноги и вскочил. Но его сильно шатнуло. И он опустился обратно на топчан.
- Сиди, - удержал его Серпилин. - Чем лечишься? - И, по лицу Левашова поняв, что тот не услышал вопроса, повторил громче: - Чем лечишься?
- Холод прикладываю, - сказал Левашов; по лицу его текла вода. На полу лежала свернутая в несколько раз набитая таявшим снегом рубаха.
- Мозги простудишь, - сказал Серпилин. - Поезжай в медсанбат. Там знают, что делать. Если контузия легкая - отлежишься и вернешься.
- Я поеду, - послушно сказал Левашов, - полежу, сколько скажут. Я вас хотел дождаться.
- Слушаю тебя, - сказал Серпилин, не упрекая Левашова за то, что отказался сразу ехать в медсанбат. Раз, несмотря на боль, которую, судя по лицу, еле переносит, все же отказался, значит, была причина.
- Товарищ генерал, я вам лично хотел сказать: у людей после этой глупости такое настроение, что хочешь не хочешь, а надо этот Бугор добить. И чем скорей, тем лучше. Стыдно и совестно перед солдатами. Злоба у них против немцев…
- И против вас тоже.
- И против нас.
- Это и хотел мне сказать?
- Да.
- Как же ты допустил, а, Левашов? Как же вы с Барабановым в такую минуту в разных батальонах оказались?