Грэй злобно открыл зубами очередную бутылку водки и выплюнул крышку в морской прибой.
- Что будем дальше делать, капитан? - спросил Грэя один из оставшихся "чертей".
- Что-что... - процедил Грэй. - Пить будем!
- Прямо тут, на мостках?
- Прямо тут... - и он протянул непонятливому "чёрту" открытую бутылку водки.
- Круто, - сказал в ответ парень.
Второму "чёрту" Грэй тоже сунул бутылку, только нераспечатанную, третью открыл для себя.
- Ну, за дебют, - сказал он. - Посчитайте сколько в вашем городе баз отдыха... А как все обойдём, так двинемся вдоль по берегу...
Грэй сполз со своего трона и сел прямо на мостки рядом с "чертями", они чокались целыми бутылками и пили "из горла" пока были силы, а потом, когда силы иссякли, они тут же, над колышущимися морскими волнами, попадали вповалку. "Черти" заснули, а Грэю не спалось. На душе у него было всё ещё муторно - хмель тоски не развеял. "Ничего-ничего, так бывает, - успокаивал себя Грэй, - главное не трезветь, иначе кранты".
Дискотека уже давно затихла, мир вокруг был погружён во тьму и в дрёму. Вокруг не было ни души.
Грэю захотел движения. Едва не падая, он с великим трудом перебрался с мостков обратно на яхту и встал на палубе во весь рост. Была полная ночь; за бортом в сне чёрной воды дремали звёзды и огни матовых фонарей. Тёплый, как щека, воздух пахнул морем. Грэй, подняв голову, прищурился на золотой уголь звезды; мгновенно через умопомрачительность миль проникла в его зрачки огненная игла далёкой планеты.
И вот тогда, в том самом состоянии, что так хорошо знакомо экзистенциалистам и пьяницам, в том самом, в котором герой Альбера Камю расстрелял ни в чём не повинного араба, а герой Венедикта Ерофеева, в свою очередь, сам ни в чём не повинный, получил шилом в горло, так вот, в этом самом состоянии Грэй кое-как, с горем пополам и с матюгами, развязал верёвки, коими яхта крепилась к мосткам и оттолкнувшись от них поплыл в открытое море.
Ему было всё равно, куда плыть - он стоял на палубе, держась за мачту, и смотрел на звёзды. Две стихии, одна бескрайней другой, простирались перед ним. Он был почти неподвижен, только время от времени медленно поднимал руку, чтобы отхлебнуть водки. Ему казалось, что он не плывёт, а летит в космическом пространстве...
Вскоре стоять ему стало тяжело, тогда он присел, оперевшись спиной о мачту. Но и это положение скоро ему показалось тягостным, и он попросту лёг на палубу...
Ассоль проснулась рано - по странной провинциальной привычке подниматься ни свет, ни заря, даже если никаких особых дел не предвидится. Она долго смотрела в окно и думала, что их кривенькая улочка мало чем отличается от старой и пошлой гриновской Каперны. Потом она подумала, что, впрочем, всё не так уж и плохо, что, например, если бы её отец работал сторожем в музее Грина, было бы ещё смешнее. Они задумчиво улыбнулась... А что собственно - судьбы её более красивых и более общительных одноклассниц, подумала она, вряд ли много счастливее её: ну, кто-то вышел замуж здесь, за какого-нибудь моряка или рыбака, ну, кто-то уехал, это лучше, но кто они теперь там...
Затем она не спеша приготовила отцу завтрак, накинула на плечи старенькую косынку и пошла вниз к морю. Пляж был ещё пустынен. На море была тишь; мелкие волны тихо ластились к берегу. Она успела как раз вовремя. Солнце едва только готовилось высунуть из-за горизонта свой алый краешек. Она очень любила смотреть, как прямо на глазах выкатывается его огненный глаз, озаряя всеми оттенками красного ближайшие облака, кажущиеся теперь элегантными сказочными замками или, напротив, страшными башнями. Сейчас их было довольно много, и Солнце за ними скорее угадывалось, но Ассоль чувствовала чем-то внутри, как оно встаёт.