- Тфу пропасть! что это ты еще притащилъ? спросилъ Свенъ, когда Бенно, сложивъ на столъ шляпу и тетрадь, поставилъ предъ нимъ закрытую вещь съ видимою торжественностью въ лицѣ и осанкѣ.
- Нѣчто такое, что глубоко обрадуетъ тебя, родная душа, отвѣчалъ Бенно. - Посмотри - при этихъ словахъ онъ тихо снялъ платокъ и подалъ ему склянку подъ бумагою, проткнутою во многихъ мѣстахъ, а въ склянкѣ сидѣла на деревянной лѣстничкѣ большая древесная лягушка. - Посмотри на это прелестное созданіе, которое взираетъ на тебя такъ разумно своими большими и кроткими очами, и сердцемъ такъ радостно трепещетъ въ ожиданіи твоего привѣта. Еще вчера этому дѣтищу природы такъ хорошо подходили стихи Анакреона:
Живешь ты на цвѣтущихъ лугахъ,
Рѣзвйшься въ легкихъ прыжкахъ -
а сегодня утромъ сидѣла она подъ воздушнымъ насосомъ, покинутая, безпомощная, окруженная безчувственными палачами, наслаждающимися ея мученіями, въ радостномъ ожиданіи той минуты, когда справедливое негодованіе отъ такого недостойнаго обращенія еще сильнѣе станетъ воздымать грудь и она въ безвоздушномъ пространствѣ испуститъ свою воздушную дущу! И вотъ задаю я себѣ вопросъ: Что ты дѣлаешь, презрѣнный главный учитель палачей? Развѣ ты не видишь въ этой злосчастной узницѣ милое изображеніе твоего любезнаго. друга? Не сидитъ ли и онъ заключенникомъ подъ крѣпко закупореннымъ воздушномъ насосомъ? Не распространяетъ ли и онъ вокругъ себя всевозможными средствами безвоздушное пространство, въ которомъ тревожно бьется его бѣдная душа? Не вздымается ли противъ испорченнаго міра и его благородное сердце, готовое разорваться отъ негодованія? И его умъ и сердце не задыхаются ли отъ недостатка пищи, когда онъ поглощаетъ жидкія идеи, еще плавающія въ его атмосферѣ? И когда я такъ размышлялъ, жалость ко всему человѣческому роду обуяла мною. Я бросился удержать руку презрѣннаго ученика науки, который работалъ у насоса до поту лица, и прогремѣлъ: "Остановись, несчастный! ты убиваешь моего друга" - и вотъ почему я приношу прелестному прелестное, мученику его собрата мученика; будьте единодушны! Ты лови своего кузнечика, пока онъ ловитъ мухъ, и пока будетъ онъ тянуть тихую, однообразную пѣснь, которой научила его мать-природа, ты взыграй на сладкой флейтѣ меланхоліи.
Бенно жеманнымъ движеніемъ руки приподнялъ склянку Свену, который взялъ ее смѣясь и поставилъ на окно.
- Ну, а теперь обратимся къ другому предмету, сказалъ Бенно, бросаясь на качалку и вынимая изъ бумажника красиво сложенную записочку: - не будешь ли ты такъ добръ, любезный, чтобъ перевести на нѣмецкій языкъ письмо, доставленное мнѣ сегодня почтовымъ вѣстникомъ? На сколько я могу видѣть, оно происходить отъ нѣкоего мистера, имя котораго мнѣ совершенно чуждо, такъ же какъ и языкъ, на которомъ онъ благоволить со мною бесѣдовать.
Свенъ взялъ записку; это было такое же приглашеніе, какое и ему было прислано. Онъ тутъ же показалъ Бенно полученную имъ записку.
- Но какимъ образомъ мы удостоились такой чести? спросилъ Бенно.
- А я только что хотѣлъ обратиться къ тебѣ съ такимъ же вопросомъ.
- Но гдѣ же живетъ этотъ гостепріимный сынъ Альбіона?
- Тамъ, отвѣчалъ Свенъ, указывая черезъ открытую дверь балкона на озаренную солнцемъ дачу.
- Что? Въ томъ домѣ на углу, куда мы въ первый день твоего пріѣзда совершили вторженіе?
- Именно такъ.
- О, теперь мнѣ все понятно стало! воскликнулъ Бенно: - нѣтъ! вотъ что прелестно, такъ прелестно! - и онъ вскочилъ съ мѣста и, потирая себѣ руки, хохоталъ во всеторло: - нѣтъ, ужъ подобной штуки по чести я въ жизнь не испытывалъ!
- Но что съ тобою, Бенно? Право, я ничего тутъ не понимаю.
- Ну что тутъ и понимать? дѣло очень просто. Мы были съ визитомъ въ томъ домѣ, послѣ чего, слѣдуя обычаю страны, насъ удостоили приглашеніемъ на чашку чая. Ха-ха-ха!
- Какъ! развѣ мы были съ визитомъ? Съ какихъ поръ школьническія выходки называются визитами?
- А почему бы и не такъ? Неужели непремѣнно надо заставать дома, когда дѣлаешь визитъ добрымъ людямъ? А на что же тогда визитныя карточки? Ха-ха-ха!
- Но, ради самаго Бога, Бенно, объяснись; неужели ты по ошибкѣ оставилъ тамъ мою карточку, которую я тебѣ тогда далъ за тѣмъ, чтобъ записать, Богъ тебя знаетъ, какія тамъ наблюденія?
- Оставилъ ли? Да! По ошибкѣ? Никакъ нѣтъ - напротивъ! На твоей карточкѣ я очень отчетливо выставилъ буквы P. f. v. и кромѣ того обозначилъ твой адресъ: "Въ гостинницѣ Золотая Звѣзда". Къ этому я приложилъ и свою скромную карточку. Увѣряю тебя, онѣ имѣли премилый видъ рядомъ съ начатою работою мистрисъ - какъ-бишь ты назвалъ фамилію этихъ добрыхъ людей?
- Но, Бенно, Бенно! что за умыселъ у тебя тутъ былъ?
- Никакого, сокровище мое, никакого. Фуй! неужели во всемъ надо имѣть какой-нибудь умыселъ? Кошкѣ-случаю я бросилъ мячикъ, чтобъ она по произволу наигралась и накаталась съ нимъ. Вотъ и все тутъ! Ну что изъ этого можетъ выйти? Случай-кошка докатила до нашихъ рукъ пару приглашеній. Однако все-же отъ насъ зависитъ поступить съ ними по нашему произволенію.
- Загадка только на половину разрѣшена, сказалъ Свенъ задумчиво. - Всѣмъ обычаямъ и нравамъ англичан противно приглашать къ себѣ въ домъ незнакомыхъ людей только вслѣдствіе визитной карточки, допуская даже мысль, что наши карточки приняты были за настоящіе визиты...
- А почему бы имъ не сдѣлать одинъ разъ исключеніе изъ общаго правила? Но постой-ка, теперь только я припоминаю, что докторъ Миллеръ, котораго ты тоже долженъ знать - помнишь ли маленькаго Миллера, который жилъ на площади? такой красивенькій юноша съ румяными щечками и бѣлыми руками; ты непремѣнно долженъ помнить его; на немъ еще постоянно былъ черный бархатный сюртучокъ довольно поношенный, и немножко еще онъ шепелявилъ... Но это не къ дѣлу... однако же, какая у тебя плохая память, словно рѣшето... Итакъ, маленькій Миллеръ разсказывалъ мнѣ въ то время, какъ мы на дняхъ проходили мимо дачи, что тутъ живетъ богатый англичанинъ, одаренный достолюбезнымъ качествомъ, то-есть удивительнымъ гостепріимствомъ, особенно въ отношеніи людей ученыхъ и стремящихся быть таковыми. Онъ еще спросилъ меня, не хочу ли я, чтобъ онъ и меня представилъ, но тогда я не обратилъ на то вниманія; теперь все это припоминается мнѣ. Очень вѣроятно, что онъ и сегодня тамъ будетъ. Во всякомъ случаѣ я могу узнать отъ него, стоитъ ли труда на нѣсколько часовъ натягивать фракъ и новыя перчатки, чтобъ разыгрывать роль любезныхъ молодыхъ людей.
- Во всякомъ случаѣ я отправлюсь туда, сказалъ Свенъ.
- Неужели? Ну, это радуетъ меня. Ты находишъ больше удовольствія въ столкновеніи съ человѣчествомъ обоихъ половъ, чѣмъ твой пріятель, меланхолическій датскій принцъ, который завѣдомо не имѣлъ ни малѣйшей наклонности къ мужчинамъ, да и къ женщинамъ не болѣе того. Стало быть, мнѣ можно бѣдную лягушку съ собою унести?
Для того, чтобъ завтра опять подставить ее подъ воздушный насосъ? Нѣтъ, лучше ужь оставь ее здѣсь. Пускай она изображаетъ для меня memento mогі.
- Такъ давай же ей иногда хоть по мухѣ, если хочешь, чтобъ она исполняла свою цѣль. Хочешь ли ты, чтобъ и я тебя сопровождалъ туда, или предпочитаешъ восходить единственнымъ свѣтиломъ за чайнымъ столомъ мистрисъ Дургамъ?
- Тебѣ и безъ того придется идти.
- Вотъ и прекрасно! Я зайду за тобою въ восемь часовъ. До свиданія, мой другъ. Я увѣренъ, что мы будемъ тамъ упиваться божественными наслажденіями.
Глава пятая.
Въ назначенный часъ какъ-разъ явился Бенно. Онъ засталъ Свена оканчивающимъ свой туалетъ.
- Съ какимъ однако вкусомъ умѣешь ты одѣваться, сказалъ Бенно, съ непритворнымъ удивленіемъ, осматривая своего друга съ головы до ногъ: - сейчасъ видно, что ты воспитанъ женщиною и полжизни провелъ въ женскомъ обществѣ. Вѣдь онѣ посвящаютъ васъ во всѣ мистеріи таинственной науки, извѣстной подъ общимъ названіемъ вкуса, и остающейся для насъ, ученыхъ троглодитовъ, книгою за семью печатями. Посмотри же на меня! можешь ли ты взять меня съ собою въ такомъ видѣ?
Бенно всталъ предъ нимъ, какъ маленькій мальчикъ предъ матерью, и медленно повертывался на каблукахъ, между тѣмъ Свенъ то перевязывалъ ему галстухъ, то поправлялъ воротникъ, и наконецъ застегнулъ какъ слѣдуетъ пуговицу на жилетѣ, которая была застегнута не на ту петлю. Наконецъ все было приведено въ порядокъ и друзья отправились въ путь.
- А я видѣлъ маленькаго Миллера, разсказывалъ Бенно, спускаясь по дорогѣ вдоль берега: - и поразспросилъ его о Дургамахъ. Оказывается, что нѣтъ ничего особеннаго въ приглашеніи, полученномъ нами; мистеръ Дургамъ приглашаешь всѣхъ, кто дѣлаетъ ему визитъ и имѣетъ право на уваженіе. По четвергамъ и воскресеньямъ его залы открыты для всѣхъ друзей и знакомыхъ. Сегодня четвергъ, и мы застанемъ тамъ многочисленное общество. Маленькій Миллеръ говорить, что нельзя ничего себѣ представить очаровательнѣе этихъ вечеровъ. Каждый приходить и уходитъ когда хочетъ, и веселится какъ хочетъ. Дургамъ, должно быть, умнѣйшій человѣкъ и въ особенности интересуется естественными науками. Миллеръ говорить, что его коллекціи великолепны. Единственною тѣнью на свѣтлой картинѣ является мистрисъ Дургамъ, которая, по словамъ моего пріятеля Миллера, должно быть пренесносное созданіе.
- Твой пріятель Миллеръ дуракъ, сказалъ Свенъ съ запальчивостью.
- Я-то давно объ этомъ догадывался, но ты-то съ коихъ поръ сдѣлалъ это открытіе?
- Какъ этотъ человѣкъ осмѣливается произносить имя подобной женщины? Какъ онъ осмѣливается высказывать о ней свое мнѣніе? О той - о той, которая такъ высоко стоить надъ нимъ, такъ высоко, какъ златовидная луна надъ мопсомъ, лающимъ на. нее! Какъ онъ смѣетъ?