Он помнил, что собирался делать, но не знал, с чего начать. Опыта не было. Чтобы расследовать собственную смерть, он должен был самое малое - навести справки, расспросить хотя бы, где тот чертов ресторан, с которого все началось. Название его Юрка помнил, но более ничего. Он заговорил с почтенного вида остовом, но тот настолько перепугался, что кинулся с тротуара на мостовую поперек потока автомашин. Пришлось сбивать его с ног. Это получилось удивительно легко: Юрка просто гаркнул ему в ухо, и колени скелета подогнулись, он рухнул, полыхнув страхом, так что два пучка синего пламени вскинулись из глазниц. Юрка некоторое время висел над ним, отпугивая приближающиеся автомобили, но, видать, переусердствовал: быстро-быстро стала накапливаться вокруг сумятица, машины сталкивались, гремя искореженными жестянками и испуская свечение ужаса.
Юрка взмыл над этой суетой в некоторой растерянности.
Совсем ничего не получалось.
Тогда он решил улететь из столицы домой, к матери.
Ему не пришлось выбирать направление или искать дорогу. Он знал, куда лететь. И остановился там, где хотел - во дворе родного дома. Дом увидел насквозь, со всеми гвоздями и скрепами. Должны были давно сносить его, но все не сносили: восемь квартир на одиннадцать семей. Когда-то дома эти строили для передовиков. Сейчас в них жили те, кто работой-то своей право на жилье давно заработал, но вот выбивать положенных благ не умел. "Я-то мог бы квартиру стребовать, - загрустил Юрка, - матери с отцом была бы польза". А теперь? Кто знает, как им теперь придется? Матерям афганцев вообще несладко. Ребята рассказывали. То памятники на могилке ставить не дозволяли, потому что - государственная тайна, и разрешалось писать только фамилию и годы: 1966-1985, например, с прочерком в виде пули посредине. То, случалось, присылали матери в гробу чужого сына. Одного провожала живого, а другого получает - мертвого, чужого. А свой-то где? Мать - по начальству, а ей рот затыкают: убили твоего сына, убили. Вот справка с печатью. И незачем было гроб открывать, не зря же запаянный. Погиб при исполнении интернационального долга, так что не нужно скандалы устраивать, - объясняли. Или, если в гробу не было вовсе никакого сына, а была упаковка с анашой. "Нечего лезть". Тоже объясняли: раз наркотики - вообще нечего соваться. Из-за наркотиков без головы останешься. Страшное дело кайф. Кому кайф, а кому - смерть.
Юрка не решился приблизиться к матери. Посидел на лавочке во дворе. Заглянул зачем-то в дом к однокласснице Маринке. Так просто, посмотреть. Маринка дома сидела, вязала. Мелькали спицы стальные. Скелетов было у нее два, второй, скрученный и хрупкий, там, где живот. Юрку она не увидела, но почувствовала. Замерла, отложила спицы - будто уколоться побоялась, и стала вглядываться в пустоту. Стало ему совсем грустно.
Куда теперь податься неприкаянной душе?
Комком невидимого пламени метался Юрка над землей, вровень с легкими облаками. И снова ощущал притяжение большого светящегося города, великанского замка. Щупальца столицы нежно пульсировали, перекачивая желания, страхи, озарения. Мощные информационные потоки сливались в одно мутное море, и это море плескалось, как большая, до краев наполненная чаша. Одновременно Юрка слышал речь сразу по нескольким радиоканалам, а по телевизионному видел что-то неясное, но ужасно раздражающее.
Взвивались трелью в густой звуковой поток телефонные звонки, треск трамвайно-троллейбусного несовершенства, гудение высоких вольт линий электропередачи. Трудно было вычленить из этого хаоса слабый писк человеческой мысли. Еще труднее - найти то, что ищешь. Что должен обязательно найти.