Но возникают в цикадной тишине шаги карабкающегося вверх по тропе человека, и с этими шагами вторгается в атмосферу кладбища что-то чужое, и нет больше у меня желания ни извиняться, ни становиться на колени. Я смотрю на краешек, из-за которого вот-вот поднимется чье-то лицо, я жду с нетерпением, и нетерпение мое не может не быть вознаграждено.
Над краешком горы поднимается пилотка цвета хаки, а вслед за ней лицо: голубые глаза, русые волосы, толстые губы.
– Здравствуй! – говорит мне Айвен, и я киваю ему в ответ.
– Еще никого нет? – он удивленно смотрит по сторонам, и я отрицательно мотаю головой в подтверждение его слов.
– Ты давно здесь? – спрашивает он, возвратив свой взгляд на меня.
– Да, – говорю я и чувствую кожей, как ослабевает солнечное тепло, лившееся сверху.
– Ну ничего! – произносит серьезно Айвен. – Сейчас придут.
Я молча соглашаюсь.
– А я рад, что ты с нами! – вдруг улыбается он.
Потом подходит к другому краю и с высоты вершины этого предгорья смотрит вниз на город. Его профиль становится гордым и словно просится на медаль. Интересно, у всех ли смотрящих вниз с высоты возникает это ощущение своего превосходства, блаженства и предвкушения величественного полета, которому никогда не дано состояться. Точно так же стоял и я недавно на этом же месте, над этим же городом.
Они пришли чуть позже, дав Айвену гордо постоять на краю еще минут пятнадцать. Среди пришедших был Вацлав и еще человек пять, не знакомых мне. Вид у них был бравый. Один, так же, как и Айвен своей пилоткой, демонстративно нарушал правила поведения в городе маленькой бронзовой медалью, прицепленной к полосатому летнему пиджаку.
Разговор шел решительный, и я понял, что события, о которых говорили собравшиеся, очень скоро станут явью.
– И только один вопрос остается нерешенным! – уже к концу разговора произнес Айвен.
Встретив вопросительные взгляды, он сглотнул слюну и сказал:
– Нам нужен вождь. Вождь, которому все мы смогли бы доверить вести нас к выбранной цели…
Прошла минута задумчивого молчания, потом вторая, третья…
Не дождавшись ответа, Айвен предложил:
– Я думаю, генерал Казмо нас устроил бы в этой роли?
Вацлав кивнул, остальные – вслед за ним. И я тоже.
– Я надеюсь, что это будет бескровная революция?! – произнес один из парней, коренастый, одетый в парусиновый костюм голубого цвета.
– Я тоже надеюсь, – вздохнул Айвен, но в словах его и не было уверенности.
– Господь нам поможет… – негромко сказал Вацлав.
– Я сам поговорю с генералом! – пообещал Айвен. – Но сначала нам следует обсудить будущее вольного города.
– Надо посмотреть по каким принципам живет Западный Берлин, – предложил я.
Со мной согласились, но неожиданно выяснилось, что немцев среди нас нет и, следовательно, выяснить эти принципы оказалось делом невозможным.
– Тогда мы сами должны все выработать. Итак, предлагаю всем, кто хочет войти в будущее правительство, остаться еще на пару часов здесь. Остальные могут вернуться в город.
Было очевидно, что в город возвращаться пока никто не спешил. Я смотрел на это будущее правительство и ни о чем не думал. Я просто разглядывал лица, руки, жесты, глаза. Никогда мне еще до этого не представлялось возможности быть так близко к правительству, пусть не к нынешнему, но уж точно к будущему. Но вот пришедшее откуда-то снизу беспокойство заставило задуматься, и я, отойдя от правительства на несколько шагов, почувствовал себя свободнее. Я понял, что не хочу быть ни министром, ни политическим деятелем. Мне нравится просто быть, жить в городе, рядом с этими ребятами. И, конечно, полностью одобряя их цели, я сделаю все, что в моих силах, чтобы город стал вольным, а я стал его свободным гражданином. Я, наверно, даже не буду против взять в руки оружие, чтобы эта цель осуществилась, взять ненадолго, но с осознанием своей частицы ответственности за будущее.
Оставив будущее правительство наверху, я спускался в город. Идти было легко. Я, казалось, уже знал на память все коварные повороты тропинки, и знал небольшой выступ, с которого можно было взглянуть на террасу красивого особняка. Именно с этого выступа я и посмотрел туда. Но терраса была пуста. Видно было, как ветерок шевелит широкими листьями расставленных по краям террасы пальм.
Южный вечер, освобожденный солнцем, ушедшим за вершину горы, вступал в свои права. И хоть солнце напоследок еще освещало морской горизонт, но чайки уже молчали, не спеша прогуливаясь по берегу вдоль спокойно дышащей воды. Штиль, наступивший внезапно, создавал такое ощущение уюта, какое возможно лишь на холстах художников европейского ренессанса.
Спускаясь к морю, я встретил Ирину и предложил ей прогуляться.
Она охотно согласилась, взяла меня под руку, и мы пошли к набережной.
Южные сумерки зажгли лампы на красивых литых столбах, и набережная вознеслась над темною водою моря.
Говорить не хотелось. Не то чтобы не хотелось говорить именно с Ириной, но просто звуки города, его дыхание были настолько тихими…
Но Ирина заговорила первой.
– Ты знаешь, там, на горе, сегодня решается наше будущее, – сказала она доверительно.
"Наше будущее?" – мысленно повторил я вслед за ней. Я снова был удивлен тем, как легко она произнесла "наше". Но, впрочем, может, она имела в виду совсем не то, о чем я подумал. Может, "наше" – это будущее жителей этого города? Да ведь действительно, как кто-то на горе может решать мое и ее будущее?
На небе проклюнулись первые яркие звезды.
Откуда-то сверху донеслась музыка. Захлебывающийся ударник. Где-то там, недалеко от гостиницы, работала дискотека.
"Герои любят танцевать", – подумал я.
– А что ты будешь делать, если все получится и ты станешь постоянным жителем? – спросила Ирина.
– Буду жить… – улыбнулся я.
– Да, но что ты будешь делать?
– Кем я буду работать?
– Да.
– У меня нет профессии, – признался я. – Но, конечно, научусь чему-нибудь. Начну, может быть, с официанта или дворника, а там…
– Ну, это хорошо, что ты готов к худшему… – произнесла она.
– Это худшее?! – я не поверил своим ушам.
– А ты что, сомневаешься в нашей победе?
По своему опыту я знал, как опасно сомневаться в "наших победах".
– Нет, не сомневаюсь! – уверил я Ирину.
И мы снова замолчали, слушая собственные шаги, и далекое диско, и шаги людей, проходящих мимо.
Тот вечер окончился в моем гостиничном номере, куда мы с Ириной пришли около полуночи.
Поднимаясь вверх, я думал: "Лишь бы Айвена не оказалось в номере!"
И действительно, его не было.
– Зайди ко мне завтра, я дам тебе ширмочку! – сказала Ирина, присев на мою кровать. – И выключи свет!
Во вновь наступившей темноте я обнял ее, я прижался к ней что было сил. Я не хотел ее отпускать.
– У нас пыльные одежды, – прошептала она. – В городе было очень жарко.
Я ослабил объятия, и Ирина стащила с меня мою смешную футболку.
Мы не спали всю ночь. Айвен так и не пришел.
Я каждый час вспоминал ее слова о "нашем будущем" и уже позволял себе придумывать более приятные для меня значения этого словосочетания.
– Как ты думаешь, он жив? – посреди ночи, после долгого молчания вдруг спросила она.
Я подумал о нем.
Я хотел бы, чтобы он оказался жив. Но тогда "наше будущее" снова меняло смысл. Я хотел бы ее утешить, но тогда она еще больше будет думать о нем. А ведь я не знал, что она все еще думает о нем. А может, она была права и он уже давно числится в списках погибших или пропавших без вести. Но если я скажу ей: "Думаю, что он мертв", это только укрепит ее память…
– Не знаю… – прошептал я.
Утром, уже после рассвета, я заснул, а когда проснулся – Ирины не было. На своей кровати, лежа одетым поверх одеяла, храпел Айвен.
Я встал, стараясь не разбудить его. Оделся и уже подходил к двери.
– Подожди! – окликнул меня сонный голос соседа.
Я оглянулся.
Опухший от недосыпа Айвен присел на своей кровати, протер глаза. Потом снова глянул на меня.
– Ты знаешь, мы всю ночь проторчали там, – и он повел подбородком вверх. – Оказалось, это не так просто – организовать правительство… Но самое сложное позади. Завтра будет готов герб – один венгр, Тиберий, он был вчера там, умеет немного рисовать… А тебя я хотел попросить о… Ты в музыке разбираешься?
– Ну, в общем, на флейте играю и на фортепиано немного. В детстве учили…
– Значит, я не ошибся. Попробуй написать гимн. Такой, чтоб всем понравился… ВСЕМ, понимаешь, и русским, и палестинцам, и израильтянам…
– Ну?! – промычал я, пытаясь понять, как же это возможно сделать гимн, который объединит ВСЕХ этих героев.
Айвен вздохнул, пристально посмотрел на меня.
– Что, непонятно? – спросил он.
– Что-нибудь космополитическое?
– Я же тебе об этом и говорю!
Я действительно, хоть и был на ногах, еще спал, а мозг мой – тем более.
– Хорошо, – пообещал я, наконец поняв, чего от меня хочет Айвен.
– Ну пока! – выдохнул он удовлетворенно и снова рухнул на кровать – видно, здорово утомился, решая проблемы будущего.
Я вышел на улицу.
"До чего интересны эти русские! – думал я, шлепая по булыжнику мостовой мимо низеньких домиков. – Такая нация менеджеров, почему мир еще не подумал о том, как бы более мирно использовать их талант?"
А солнце опять светило, нагревая город.