…О женщине "в серой шинели", о женщине и войне так остропсихологично, с предельным приближением к "женской" правде в художественной литературе, пожалуй, еще никто не писал.
Впервые опубликована в журнале "Урал"
Роман включен автором в цикл ""Ледниковый период", куда вошли также романы "Чаша Афродиты" и "Стальные солдаты".
Содержание:
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА 1
КНИГА ПЕРВАЯ 2
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДВА ГОДА 4
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И ЕЩЕ ДВА ГОДА… 40
КНИГА ВТОРАЯ 62
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СЕМЬ ЛЕТ… 62
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ 87
ВМЕСТО ЭПИЛОГА 115
ВОЙНА И ПРАВДА 121
Из периодики 121
Примечания 122
Николай Григорьевич Никонов
Собрание сочинений в 9 т. Т. 7. Весталка
Впервые опубликована в журнале "Урал"
Издания: Весталка: Роман. - Свердловск: Сред. - Урал. кн. изд-во, 1988; Весталка: Роман. - М.: Современник, 1989; Весталка: Роман. - Свердловск: Сред. - Урал. кн. изд-во, 1991; Весталка. Чаша Афродиты: Романы. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2000 (Библиотека прозы каменного пояса).
Текст печатается по изд.: Н.Г. Никонов. Весталка: Роман. - Свердловск: Сред. - Урал. кн. изд-во, 1991. Предисловие автора по изд.: Весталка. Чаша Афродиты: Романы. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2000.
Роман включен автором в цикл ""Ледниковый период", куда вошли также романы "Чаша Афродиты" и "Стальные солдаты".
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
ЖЕНЩИНА И ВОЙНА
Женщина и Война. Несовместимость этих понятий как будто очевидна, хотя если взять даже не историю человечества, а события более близкие, отстоящие всего на полвека с небольшим, можно отметить совершенно ясно: самая тяжелая минувшая война не обошла женщину, и не только в прямом смысле - заставила воевать, быть снайпером, телефонисткой, радисткой, разведчицей, партизанкой, даже механиком-водителем танка, летчиком-истребителем и штурмовиком, зенитчицей, не говоря уж про медицину, - везде на войне была женщина, часто наравне с мужчиной, а иногда и превосходя его по терпению, упорству, молчаливому страданию. Для меня, очевидца той войны, даже начальный зрительный образ совмещался с плакатами, где была изображена ЖЕНЩИНА: "РОДИНА-МАТЬ ЗОВЕТ!" или "ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ ДЛЯ ФРОНТА?" Плакаты эти, наверное, памятны всем, пережившим войну. И все-таки несовместимость ЖЕНЩИНЫ, существа, рождающего ЖИЗНЬ, и конкретно-убийственного понятия война не могло быть признано нормальным человеческим сознанием, нормальным восприятием, если человек действительно Хомо сапиенс, а не бесчувственный чурбан с глазами. И тем не менее, помню, когда я работал над романом "Весталка", я столкнулся с вопиющим общественным непониманием упомянутого выше парадокса. В "Весталке" я писал о женщине и войне, но главным образом, не с позиций описания военных эпизодов и событий, хотя без них роман невозможен, а о той губительной сверхсущности, какую содержит и несет в себе человечеству война, калечащая людей не только физически, но и духовно. При этом я отрицаю понятие "пацифизм", ибо в данном случае он не подходил для войны не без права называвшейся Отечественной. Главная мысль, которую я разделяю и поддерживаю, четко усматривается сегодня: "Человечество будущего XXI века должно исключить войну из своего "обихода". Оно должно, обязательно должно научиться жить без войн и желательно также без "революций".
Беру не себя смелость утверждать, что сверхзадача романа "Весталка" о женщине на войне подчинена той же цели и подчеркивает ее главную организующую идею. Но раз уж я коснулся изображения войны, незамедлительно встала передо мной и проблема ПРАВДЫ, особенно трудная в тех условиях - торжества тогдашнего "социалистического реализма", где количество разного рода благонамеренной лжи и замалчивания ужаса и горя военного времени стараниями разного рода ханжей, историков и критиков-баснописцев превышало всякую меру.
Сказанное не значит, что о войне совсем не было правдивых книг, они "просачивались", пробивались, их-то в первую очередь и выбирал читающий народ, будь то воспоминания Жукова, книги Тендрякова, Некрасова, Горбатова, в какой-то мере Симонова… Но сколько же появилось, спустя годы, бодренькой полуправды, той набившей уже оскомину "штамповки", где задействованы словно одни и те же, кочующие из книги в книгу лихие разведчики, мудрые "комбаты", рядовые, так скажем, "под Васю Теркина" и, конечно, медсестры с именем Маруся, главное дело которой на передовой будто бы только любить и стать любимой, а там, через весь роман, повесть ли, скажем уж штампом, красной нитью счастливая любовь и под салют Победы веселая свадьба с приданым.
Может быть, так и было… бывало… Случайности нередко именуются счастливыми. Но это ли главное содержание слова ВОЙНА, где мне, пережившему, слышится главным образом ее первый корневой слог. И это даже не вой снаряда, минного осколка, а тот безумный и потрясающий крик ЖЕНЩИНЫ, матери, получившей похоронную на сына (кстати, уж никто тогда не называл эти страшные серые бумажки сокращенно пренебрежительно на манер "тушенка"), жены, ставшей вдруг вдовой. Я сознательно не беру здесь слово "плач". Не то слово. Плачем можно назвать ведь и голос собаки, неисповедимым звериным чутьем вдруг узнавшей, что нет и не будет уже никогда ее любимого хозяина, которого каждый день лаем и визгом встречала она у ворот и провожала взглядом, полным любви и бесконечной преданности. Не продолжаю.
Бодряческая литература о войне напоминает те письма с фронта и на фронт, где живая и больная человеческая мысль и душа словно вымарывалась чьей-то сверхбдительной рукой и получалось трафаретное: "Бьем проклятых фрицев…" и в ответ нечто такое же: "Все хорошо, лучше не бывает". Впрочем, зачем трогать письма. Они-то, как и люди их писавшие, не виноваты, виновато время и те лгуны, что еще не так давно в серьезных вроде статьях доказывали, что и вся Отечественная была выиграна на "Малой земле".
Столкновение понятий "война" и "женщина", может быть, исподволь и вело меня к написанию романа. Работая в подвалах библиотек и хранилищ, я лишний раз убеждался, что куцую правду войны и там изымали подчас чьи-то прилежные приказные ножницы. Даже страшный день 22 июня не пощажен. А кстати, кто читал "Ультиматум Германии об объявлении войны"? Он не опубликован и по сей день. Но правда минувшей войны всюду опрокидывала бодрую политуру, звала к справедливости изображения.
Повторю, что сам видел и горько пережил войну. Я встретил ее десятилетним мальчиком, а в 45-м мне шел пятнадцатый год, и в нашей мужской школе не было десятого класса. Вместо десятого - фронт.
Войну я пережил, и не случись этого, возможно, не имел бы морального права писать о ней. Война и сейчас с ее госпиталями, воздушными тревогами, затемнением, карточками, голодом, дистрофией и цынгой, вареной лебедой, керосиновыми коптилками, бесконечными раздумьями, что там, на фронте, стоит во мне и сейчас тяжелым отстоем, дополненным тем, что довелось и случилось узнать.
О войне нужно знать правду, правду и только ПРАВДУ. Это я и пытался сделать, отбирая верное и отбрасывая то, что внушало хоть какое-то сомнение. И если удалось мне показать тех девушек, что, пройдя войну, непорочно служили богине Родины и домашнего очага Весте, это не снимает главного вопроса: совместима ли Война и правомерно ли в ней участие ЖЕНЩИНЫ?
В меру своих сил я постарался показать в образе "весталки" Одинцовой, как женщина может противостоять войне, может подняться над ней, вопреки обстоятельствам, остаться личностью и женщиной, сохранить свою честь, не ступить на стезю благополучного и спасительного приспособленчества или порока. А такие примеры были и нашли отражение в романе.
Вот и сейчас, спустя десятилетия хочется вспомнить героизм женщины, поставленной лицом к лицу с ВОЙНОЙ. Вспомнить, чтоб еще и еще задуматься: не пора ли совершенствующемуся убрать и изгнать из обихода страшное это и бесчеловечное понятие ВОЙНА. И как самое противостоящее напоминание о ней воздвигнуть памятник женщине, символу ЖИЗНИ, нет, не с винтовкой на плече, не со снарядом в руках (да, и этим занимались женщины, стоя у станков, трудясь на полях, катая желтые госпитальные бинты и просто перегорая в нервном потрясении, ожидая тех, кто уже никогда не придет), воздвигнуть памятник женщине, стоящей на поверженном чудище с именем "война".
Такой памятник был бы, наверное, не менее величавым, чем фигура воина - спасителя жизни, - так подсказал мне, а, может быть, и скульпторам один из инициаторов выпуска этой книги.