Чуть теплая похлебка была так круто заправлена соей, что вкуса ее Суржиков не почувствовал, быть может, к лучшему. Он быстро очистил миску, расплатился, пересчитал сдачу и кинулся в обратный путь. И пока он бежал, расталкивая прохожих, по мягкому, поплывшему асфальту, он все время мучился мыслью, что проел детские носочки, а может, и лифчик для жены. Успел он вовремя.
Меж тем бесполезно истаивала вторая неделя, а Суржиков так и не попал в магазин. На субботу-воскресенье его возили в старую столицу Японии Киото, где показывали разные, но для Суржикова одинаковые храмы и таинственный дом, где обитал потомок клана ниндзя - "умеющих нападать и защищаться". На улицах, площадях и особенно в парках города было очень много черноголовых неотличимых скромно-веселых и прекрасно - весело, ярко - одетых японских детей. Среди них было немало однолетков его сына, и Суржиков пригорюнился, почему дети этой нации, проигравшей войну, ошарашенной двумя чудовищными атомными взрывами, не имеющей ни нефти, ни других полезных ископаемых, зато постоянно терзаемой тайфунами, цунами и другими стихийными бедствиями, так нарядны и ухоженны, что его сынишка выглядел бы среди них оборванцем. И дочка его - нищий грудняк. А он с женой, что ли, лучше выглядят? Тоже нищие. И вот сейчас, когда появилась первая и последняя возможность чуть подлатать дыры, он не может прорваться в магазин и каждый день съедает с красной пересоенной похлебкой, в которой старик китаец купает свой грязный когтистый палец, нужную для семьи вещь. Сколько он уже сожрал носочков, трусиков и подгузников? И хотя Суржиков был человеком, закаленным в терпении, несопротивляемости и рабской покорности, хотя обобранность его гражданским чувством, неспособность думать о своей жалкой судьбе и социальной несправедливости приближались к абсолюту, ему впервые показалось, что не все так прекрасно в том лучшем из миров, где он приговорен жить.
Суржиков решил, что если не случится чуда, то в конце недели он угробит все свои деньги в первом попавшемся универсаме: не сдавать же ему в бухгалтерию эти несчастные иены. Себе он, разумеется, ничего не купит, но ребятам привезет все, что задумали, и жене наскребет на батник и пару колготок.
Приняв это решение, он с омраченной душой - разбилась еще одна хрупкая надежда бедняка - продолжал сражаться за государственный карман. Упрямые японцы, хотя и убедились в железной стойкости Суржикова, не оставляли попыток вырвать для фирмы добавочную выгоду. Они не впервые имели дело с "товарищами" и привыкли к тому, что агрессивная деловитая алчность тех рано или поздно скисает то ли от непривычки к труду, то ли от равнодушия. Ведь по-настоящему люди борются только за свой карман. Суржиков нарушал сложившийся стереотип мышления, с этим нельзя было согласиться.
Но время стремительно убывало, и фирмачи, и Суржиков неотвратимо приближались к гавани разбитых надежд, и тут вмешалась третья сила, о которой все как-то подзабыли, благо она ничем не напоминала о себе.
В четверг вечером в номере Суржикова раздался телефонный звонок, повергший его в панику. Он был уверен, что это очередная провокация, и долго не брал трубку.
Но телефон звонил неумолимо, и нервы советского командированного не выдержали: а вдруг ему придется оплачивать из своего кармана эти долгие гудки? Узнать, что он находился в номере, ничего не стоит, значит, он сознательно не брал трубку, а коли так - плати. От общества, где все продается и покупается, не жди пощады.
Суржиков снял трубку и, зачем-то изменив голос, произнес тихо и хрипло:
- Алё.
- Ты что там - с гейшей залег? - Ворчливый, но благодушный разлив знакомого вальяжного баритона теплом разлился по жилам Суржикова.
- Извините, Олег Петрович, в туалете сидел.
- Ну силен! Я уже полчаса звоню. Видать, здорово тебя японцы кормят.
- Нет, Олег Петрович, я на свои питаюсь. Раньше хоть орешки давали, а сейчас пустой кофе.
- Капитализм, - вздохнул Олег Петрович. - У нас в магазинах пусто, а на столе густо, а у них наоборот. Вот что, ты можешь ко мне заглянуть?
Суржиков надел пиджак и спустился в бельэтаж, где находился люкс руководителя делегации.
В номер он едва пролез: прихожую и часть холла загромождали разного рода аппетитные ящики из серого гладкого картона с красивыми наклейками. Неделикатно было приглядываться к ним, но в глаза Сами лезли яркие знаки фирмы "Санио" и "Сони", в ящиках находилась видеоаппаратура, магнитофоны, проигрыватели, усилители, стереотумбы. Олег Петрович тоже неплохо поработал за минувшие дни.
Сам он щеголял в черном шелковом, лоснящемся, как шерсть орловского рысака, кимоно с белыми отворотами на рукавах. На столике в холле стояли полупустая бутылка коньяка "Наполеон", ваза с фруктами, конфеты.
- Хочешь выпить? - спросил Олег Петрович. Суржиков отказался: завтра последний и самый ответственный день - подписание бумаг.
- А как там дела? - поинтересовался Олег Петрович, закуривая сигарету "Кент".
- Нормально. Как условились, так и отдают.
- А скидки не делают?
- Какая скидка? - У Суржикова глаза на лоб полезли. - Я бился, чтоб за старую цену все в комплекте получить. У них такая бестолковщина: или недодать, или лишнего запросить.
- Не такая уж это бестолковщина, - улыбнулся Олег Петрович. - Ты отоварился?
- Ни разу в магазин не зашел.
- Ну, брат, ты комик. Разве можно все на последний день оставлять? Мне тут помогали: и японцы, и посольские хлопцы, и то я половины не купил. Знаешь, перенасыщенность товарами так же плохо, как и "дюфцит", - слегка вытянув губы, Олег Петрович скопировал Райкина. - У нас глядеть не на что, а тут глаза разбегаются. Не знаешь, за что хвататься. И того хочется, и этого. Я, конечно, наглупил, погорячился. Не спросясь броду, сунулся в воду. Мы ведь дикари. Для нас "Сейко" и "Сони" - выше крыши, а для японцев - вчерашний день. Это все, - он махнул рукой на ящики с аппаратурой, - просто барахло - подарки музыкальных коллективов. Да ведь дареному коню в зубы не смотрят. Раздам в Москве.
- А что это за музыкальные коллективы? - спросил Суржиков, забывший, какое ведомство представляет Олег Петрович.
- "Фудзияма", "Треснутые гитары", "Голубая горлинка" и "Фью-фью". Слышал, наверное, они у нас гастролировали. Мы договорились о новых гастролях. Знаешь, у меня состоялась встреча с профессором Кусака.
- А кто он такой?
- Ну, Суржиков, ты даешь! Главный босс сумо. Он открыл Китанофудзи и самого Тайхо. Мультимиллионер, но очень прогрессивный. Он готов прислать большой гукихан, или как там по-ихнему, борцов и сам приехать, если ему отведут этаж гостиницы. Ну, это мы, конечно, сделаем.
- А чем им будут платить? - Суржикова это ничуть не интересовало, само спросилось.
- Нефтью, газом, зеленым шумом наших дубрав. Природных богатств России хватит на всех борцов сумо и еще останется. Ладно, я тебя не для того вызвал. На подписании документов можешь не присутствовать. Отпускаю тебя на весь день. Топай прямо в "Судзуки", знаешь, громадный универсам в Гиндзя. Там спокойно отоваришься. Понял?
- Понял. Спасибо. Мне бы хоть пацану…
- Не кашляй. Все купишь. Самый дешевый и насыщенный магазин. Детские вещи на первом этаже, женские - на втором и третьем. Фирменные - на шестом, но там тебе делать нечего. Поди-ка сюда. Я думал выбросить, а потом о тебе вспомнил.
Олег Петрович поманил Суржикова в ванную комнату. Она была вся в зеркалах, а сама ванна утоплена в мраморном полу. Оба вошедших отразились в бесчисленных блестящих плоскостях, даже потолок был зеркальный. Суржиков не помнил, когда он в последний раз смотрелся в зеркало. С тех пор как он стал бриться электрической бритвой "Пионер", он, наверное, ни разу не видел себя в зеркале, тем паче в рост. Конечно, он отражался в окнах, в стеклянных дверях и витринах магазинов, в зеркалах общественных уборных и лужах, но никогда не приглядывался к своему отражению. А здесь он пялился на себя со всех сторон, попробуй не заметить. Суржиков знал, что он не принц и не маркиз, но все же не ожидал, что настолько плюгав. Его мизерность, приплюснутость, серость подчеркивались ростом, дородством и статью Олега Петровича в вороном кимоно. Эк же ты выветрился, изжился и обносился, дорогой товарищ Суржиков!.. Он вспомнил нарядных, раздушенных, скрипящих от промытости японцев, с которыми вожжался чуть не две недели, как только терпели они рядом с собой такого помоечного человека! И твердо решил купить себе рубашку и галстук, чего бы это ни стоило.
Олег Петрович показал Суржикову десятка полтора пластмассовых безопасных бритв с лезвиями, небрежно валявшихся на стеклянной полочке.
- Знаешь, что это? Бритвы одноразового пользования. Их дают бесплатно в самолетах, турецких банях и туалетах дорогих ресторанов. А бреют лучше любого "Жиллетта". Хочешь, возьми на подарки. Наш человек такой бритвой раз десять побреется.
- А вам они не нужны?
- Я ими уже пользовался.
- А на подарки?
Олег Петрович внимательно поглядел на Суржикова и понял, что не ирония - само смирение говорит устами этого невзрачного человека. Он ответил мягко:
- У меня есть что подарить друзьям.
Он взял бритвы и ссыпал их в красивый полиэтиленовый мешочек с изображением танцующей японской девушки на фоне Фудзиямы.
- Мешочек - это отдельный подарок, - предупредил он.