10
Машин в Анисовке не одна и не две, а довольно много. Село ведь, между прочим, большое, и называлось оно раньше центральной усадьбой совхоза, в который административно входили, да и теперь входят, еще небольшие села Ивановка, Дубки и пустошь, называемая "Красный студент": здесь когда-то был одноименный сельскохозяйственный техникум. Все это, кстати, а не только Анисовка, составляет "куст", его участковый должен милицейски обслуживать.
Но в тот день, будто нарочно, все машины оказались, как и "Москвич" главбуха, не на ходу. Ничто по селу не едет, ничто не нарушает покоя Камиказы, которая впервые в своей жизни за весь день ни разу не выбежала за ворота. Но нет: вон мелькнул в проулке голубой "жигуленок". Кравцов устремился туда. Дошел до двора, заглянул и ничего не понял: только что ехала машина – и вот стоит без колес, а хозяин рядом вытирает руки о ветошь и, не дожидаясь вопроса, объясняет:
– Совсем резина лысая стала. Менять буду!
И все же удалось Кравцову застать один автомобиль в полной исправности. Это Кублакова на мужниной "шестерке" собралась в город. Кравцов подошел, представился. И не успел даже изложить свою просьбу, Кублакова сурово сказала:
– Мне машина самой нужна.
Кравцов посмотрел на большой, крепкий дом и решил попробовать другой вариант:
– А с вашим мужем можно поговорить?
– Можно. На том свете.
– Это как же? – не понял юмора Кравцов.
Но это был не юмор. Кублакова с привычным горем пояснила:
– Утонул он.
– Ага! – воскликнул Кравцов. – Так вы – Кублакова, жена, то есть вдова бывшего участкового? Любовь Юрьевна, кажется?
– И мне кажется, – странно ответила женщина. И уехала.
Такой вот короткий разговор, но что-то в нем показалось Кравцову загадочным. Что-то в глазах Кублаковой было настораживающее. И он пообещал себе впоследствии осмыслить этот диалог и найти в нем зацепку для дальнейшего расследования.
И вернулся в администрацию.
11
Он вернулся в администрацию, где Суриков дремал, сидя на полу у стены, и спросил у Шарова, сколько до райцентра.
– Пятнадцать километров! – ответил Шаров, а Суриков тут же очнулся и заявил:
– Пешком не пойду! Не имеете права!
– Имею.
– Не имеете! У меня плоскостопие, между прочим, в армию еле взяли. Я километр если пройду, у меня ноги судорогой сводит!
– Ладно, – сказал Кравцов. – Будем ждать до утра.
– Только не здесь! – предупредил Шаров. – Здание администрации для арестов не предусмотрено!
– Ну, у меня в доме переждем, – покладисто, но упрямо сказал Кравцов.
И вывел Сурикова из администрации, а у крыльца его поджидал местный правдолюбец Дуганов. Лет двадцать назад его выбрали то ли партийным, то ли профсоюзным главарем, он побыл им года два, очень переживал за дело и заработал даже невроз. Давно кончились партия и профсоюз (которые, сказать по правде, в деревне никогда всерьез и не начинались), но Дуганов не может успокоиться: боль за общее дело не прошла, да и невроз остался: он прицепляется к человеку легко, а отцепиться не может иногда до самой смерти.
Слегка потрясывая невротической головой, Дуганов закричал:
– Правильно, давно пора!
– Что пора? – попросил уточнить Кравцов.
– Сажать пора всех пьяниц и злоупотреблятелей! Только не с того конца вы начали! Не Сурикова сажать надо, а Шарова, олигарха нашего!
– А он олигарх?
– Конечно! С братом все село под себя подмяли! Он глава администрации, брат его директор – красота! В больнице сейчас лежит с язвой, собственный организм его наказал: не надо жрать в три горла! Коррупция это называется! Если свидетели нужны, я пойду, не побоюсь!
– А что, есть конкретные факты? – профессионально заинтересовался Кравцов.
– Полно! Что вообще творится у нас – уму невообразимо! Суриков, конечно, пьет, но надо же смотреть в социальный корень! Людей совратили, все воруют! Церковь отремонтировали, лицемеры, а страха божьего нет! Раньше хоть партийный страх был, а теперь – беспредел полный! Народ ограбили материально и духовно, вот в чем трагедия! Шаров общественную землю как собственную продает – за огромные деньги! Богатые люди из города целый поселок отгрохали!..
– Да, да, конечно, – потерял интерес Кравцов.
Подобные речи ему были слишком знакомы. И он направился было прочь от администрации, ведя за руку Сурикова, но тут Дуганов выкрикнул слова, которые заставили его остановиться и обернуться:
– Наши олигархи, между прочим, Кублакова в реке утопили!
И сразу же на крыльцо вышел Шаров с очень сердитым лицом.
– Клевету наводишь? – спросил он.
– Не клевета, а правда! Я тебя на чистую воду выведу, так и знай! Все твои экономические преступления будут известны народу! Я Кублакову глаза сколько открывал? А когда открыл окончательно – не стало Кублакова! Так что – до встречи на суде!
И Дуганов, приподняв кепку, удалился с видом выполненного долга.
Кравцов хотел было задать Шарову вопрос по существу дела, но тот почему-то мешкать на крыльце не стал, вернулся в здание.
Ясно, понял Кравцов. Не любит Шаров этой темы. Почему?
И повел Сурикова к себе, то есть в дом Максимыча.
12
Он повел Сурикова к себе и во дворе вдруг вспомнил про лошадь. Зашел в сарай, осмотрел ее. И невольно вздрогнул, услышав голос:
– Мерин хороший, но старый. Максимыча покойного мерин. Мелкие вещи возить в магазин или на склад – самое то. Вот Максимыч и возил. Кличка у него – Сивый. Сивый мерин получается.
В сарай незаметно вошел старик Хали-Гали. Он с утра собирался познакомиться с новым человекам, но стеснялся подойти к нему без дела. А тут почуял дело – и подошел. И оказался прав – Кравцов спросил его:
– А телеги или повозки не было у Максимыча?
– И сейчас стоит, – показал Хали-Гали в глубь сарая.
– А вы можете этого мерина запрячь в телегу?
– Дело нехитрое. Если упряжь осталась, конечно...
Хали-Гали начал искать упряжь – и нашел. Принялся выводить Сивого, запрягать его в телегу. Кравцов внимательно наблюдал, всегда готовый научиться тому, что не умел. Но долг превыше всего. К тому же правило: задавать неожиданные вопросы в неожиданное время и в неожиданном месте. И Кравцов сказал:
– Вы, дедушка, наверное, все знаете про местные дела?
– А кто и знает, если не я! – охотно согласился Хали-Гали.
– Правда, что участкового Кублакова утопили?
Кравцову показалось, что спина старика, надевавшего хомут на мерина, застыла и напряглась. Помешкав некоторое время, Хали-Гали обернулся и спокойно ответил:
– Неправда. Сом его съел.
– Какой сом?
– Обыкновенный. То есть необыкновенный. Лет ему никто не знает, сколько. В нем одной длины метров пять. Серьезно говорю. Я его своими глазами видел раз десять, только ночью. Днем он не показывается. В Кукушкин омут заходил, там такая глубь, что на дне лед лежит. Серьезно говорю!
И вот Сивый запряжен. Усадив Сурикова, Кравцов сел сам, неумело взял вожжи и крикнул:
– Но!
Мерин не шевельнулся.
Кравцов хлопал вожжами, кричал и даже, соскочив, толкал мерина в бок. Тот стоял.
– Отвык, – сказал Хали-Гали. – Год в упряжи не ходил. И старый уже.
– Зачем же мы впрягли его?
– Ничего, вспомнит. – И тут Хали-Гали вдруг кудряво и длинно выругался, после чего Сивый медленно, но верно пошел вперед. – Максимыч без матюгов не ездил, Сивый и привык, – объяснил Хали-Гали.
Цезарь, глядя вслед телеге, решил: наверное, Суриков, с которым Павел Сергеевич так сдружился, что не отходит от него, решил покатать Кравцова по селу. Нет, подумал Цезарь, я останусь. Село я уже видел, а странное это животное, признаться, меня нервирует. Ноги огромные уж очень. Не то чтобы страшно, а неприятно как-то.
А Сивый, наверно, привык, чтобы его обругивали через каждые несколько метров, потому что вскоре остановился.
– Пошел! – кричал Кравцов.
– Ты матом его! – с улыбкой посоветовал Суриков.
– Извините, мата не люблю.
– Скажи – не умеешь.
– Умею, но не люблю.
– Откуда тебе уметь, юный пионер? В какой теплице тебя растили, интересно?
Это Кравцова обидело. Он хоть и учил себя всегда не поддаваться на такие провокации, но мужская честь – понятие тонкое. И, набрав воздуха в грудь, он доказал Сурикову и мерину свое умение ругаться, когда надо. Суриков это умение оценил и зашелся одобрительным смехом, а вот мерин почему-то не отреагировал.
Но тут Кравцов увидел то, что заставило его усомниться в причине смеха Сурикова. Огибая телегу, перед ним выехала на велосипеде женщина. И с негодованием на него обернулась. Молодая и симпатичная. А если честно сказать – красивая. Вида вполне городского и даже интеллигентного. И это понятно: то была Людмила Ступина, местная учительница истории и физкультуры, женщина с разнообразным прошлым, о чем позднее.
Кравцов страшно смутился.
– Извините, – сказал он. – Это я не вам.
– А я и не подумала, что мне! – холодно ответила Людмила и поехала дальше.
Отсмеявшись, Суриков, которому надоело торчать на телеге с милиционером посреди села, попробовал свои способности. Тщетно.
Мимо шел Микишин, серьезный и работящий мужик, любящий во всем доказывать свою умелость. Он заинтересовался проблемой. Применил мастерство – и Сивый сделал несколько шагов. Но опять встал.