И я понеслась на первый этаж к Кочерыжке. Перед глазами стояло Венерино лицо. И ее руки с жемчужно-розовым маникюром. И зубы клавиш, и нотная рябь на пюпитре. "Урок окончен", - говорит Венера, и крышка рояля захлопывается, словно крышка гроба. Потом картинка сменилась, я увидела мужчину в раме автобусной остановки, пачку "Мальборо" в нагрудном кармане, ботинки не по размеру, лютый взгляд и тяжелую руку на Венериной талии… От этих мыслей стало так жутко, что к кнопке звонка я тянулась, как к спасительному кругу. Танька была дома.
- Про Венеру знаешь? - с порога выпалила я.
- Ага, - сказала Танька. Еще бы ей не знать, она так и продолжала заниматься у Альбертовны, и теперь ее переводили в нашу группу. - Папа говорит, ее сбросили. Думаешь, сбросили? - Кочерыжка явно скучала, и ей хотелось посплетничать, тем более такое событие.
- Не знаю, - сказала я, и вдруг меня осенило: - Слушай, а давай играть в похороны! В мусульманские!
- А как это? - у Таньки загорелись глаза.
- Их закапывают сидя, - выдала я с видом знатока. - Ты что, не знаешь: Венеру Альбертовну тоже сидя похоронили. Мне мама сказала.
- Почему сидя? - удивилась в свою очередь Танька.
- Положено так. И без гроба. Завернут в простыню - и хоронят.
Таньке затея понравилась; мы вернулись ко мне, вытащили из-под раскладушки коробку с игрушками, высыпали ее содержимое на ковер и устроили кастинг.
Больше всего на роль Венеры подходила резиновая голышка Альбина.
В одном рассказе французского писателя Барбе д’Оревийи есть прелестный пассаж, где автор называет свою героиню черноволосой блондинкой - ибо на самом-то деле масть определяется не по волосам, а начиная с оттенка кожи и заканчивая манерами поведения.
Я ничего не знала об этом писателе, когда в четыре года получила от дяди Толи в подарок миниатюрную немецкую куколку - щекастую мулатку со жгуче-черными кудрями. Я назвала ее Альбиной. А ведь если перевести это имя на русский, получится что-то вроде Светлянки, от слова alba - рассвет. Конфликт формы и содержания - сказали бы датские структуралисты. Но ведь и сама Венера Ужасная была таким же перевертышем, как моя чернявая Светлянка. Что любопытно, еще одна Альбина моего детства бегала во дворе длинного пятиэтажного дома бабушки Героиды. Как и положено гарной украинской дивчине, она была оливковой смуглянкой, с волосами темными, как полтавская ночь.
Определившись с "Венерой", мы вытащили из гардероба стопку крахмальных носовых платков и выбрали самый большой - это саван; затем я слазила под раскладушку и вытащила из тайника жестянку с монпансье - потом устроим поминки.
- Еще совок нужен, - напомнила Танька.
- Лопатка для цветов пойдет?
- Пойдет.
- Мам, можно я возьму садовую лопатку, мы секретики делаем, - крикнула я в сторону кухни.
- Только не сломайте! - донеслось в ответ сквозь грохот кастрюль и шум бегущей воды.
Мы сложили в сумку для сменки куклу Альбину, лопатку, носовой платок, монпансье, вышли во двор, для пущей таинственности дождались, когда начнет темнеть, и в сумерках отправились за гаражи, на пустырь. Если бы мы не излазили здесь каждую корягу, каждую железяку - место, выбранное для фюнебрической затеи, могло показаться жутким. Но мы знали поселковский пустырь как свои пять пальцев и чувствовали себя вполне уверенно.
- Венера, слышишь, ты умерла! - сказала я кукле. - Ты мусульманка. Сейчас мы тебя похороним, по-мусульмански.
Танька тем временем вырыла ямку. Мы сидели в глубокой канаве, и нас никто не видел.
- Ты мучила нас своими дурацкими паузами. Зачем ты ставила двойки, дура! Вот тебе за это, вот, вот, вот!!! - и я, несмотря на торжественность ситуации, в сердцах отлупила покойную по пластмассовой попе.
- Рукой не очень больно, - вдруг сообразила Кочерыжка. - Давай хворостиной!
Мы огляделись вокруг в поисках чего-нибудь подходящего. Хвороста на пустыре не было, зато в двух шагах от нас из земли торчал зигзаг медной проволоки.
- Нашла! - крикнула Танька.
Мы потянули за проволочный хвост. Он сидел в земле неглубоко и быстро поддался.
- Медная, - одобрительно сказала Кочерыжка.
- Давай скрутим вдвое, - предложила я.
- Втрое, - поправила она.
Ну, держись, Венера!
Вообще-то истязание покойной в наш план не входило - это случилось как-то само собой. Мы просто отдались вдохновенному, упоительному экспромту, и "Альбертовна" получила по полной программе.
Я сделала скрутку, примеряясь, подбросила ее пару раз на ладони - и ударила что было сил.
"У-ить!" - свистнула плеть.
- Здорово! - сказала я. - Послушай, как свистит!
И принялась стегать нашу жертву по заднице, по голове, по спине, по рукам и ногам… Я покрывала ее тело ударами, не пропуская ни одного сантиметра. Только сейчас я почувствовала, как на самом деле зла на Венеру.
- Ты ж! моя! Ты ж! моя! Перепё! ло! чка! - приговаривала я, ритмично приземляя хлыст на задницу куклы. На примере этой дурацкой песенки Венера всегда объясняла новеньким ноты - никто не избежал такого посвящения в музыкальное искусство.
- Дай, я! - визжала Танька.
Кочерыжку, хоть она и была любимой ученицей Венеры, тоже захватил процесс возмездия. Я уступила розгу подруге, но тут же пожалела об этом, ибо руки мои, как говорится, чесались.
- Давай разломим проволоку, а, Тань?
Танька наметила середину и стала сгибать и разгибать в этом месте пруток. Проволока была нетолстой, и Кочерыжке довольно скоро удалось ее разломить. Таким образом орудий у нас стало два.
"У-у-ить! у-ить!" - свистели, рассекая воздух, плетки. Мы разошлись не на шутку. Казалось, еще немного - и кукла разлетится на куски. Но Альбина, моя боевая подруга, была крепкая штучка, она и не такое сносила.
- А помнишь, за длинные ногти мне пару влепила! А у самой какие были! - выкрикивала пункты обвинения Танька. - А Безручкиной чуть палец не сломала, когда учила стаккато играть! А Борькиной маме что сказала? В этом поселке больше медведей, чем ушей! Теперь ты за это ответишь!
- "Ваш ребенок ничего не усваивает", - подхватила гнусавым голосом я, изображая музычку. - Ребенок! Не усваивает! Червей теперь учи, что такое паузы!
И тут мне вспомнилось самое страшное ругательство бабушки Героиды:
- А, твою мать!
Ядрит твою мать!!!
- Да ладно тебе, хватит, - заметив, что я начала как-то нехорошо возбуждаться, сказала Кочерыжка. - Давай закапывать. Мне домой пора, а то искать будут.
- Нет, не хватит! - Меня было не остановить. - С оттяжкой еще не били.
- Это как?
- Сейчас покажу…
Наступил ответственный момент. Я вытерла вспотевшие ладони о подол, поправила заколку в волосах и закатала рукава ковбойки. Бить с оттяжкой - это вам не контрольную на последней парте списать, это искусство.
- А по жопе, а по жопе, а по жопе, - приговаривала я, выгибая скрутку, как тетиву, для придания дополнительного ускорения. - В-вот тебе!
Но, видимо, я не рассчитала траекторию - удар сорвался и пришелся по колену, да так, что проволока рассекла кожу.
- Уй-я-а!
- Смотри, у тебя кровь. Надо подорожник приложить.
Я осмотрела ногу. Ранка была небольшая, так, царапина, да и не больно вовсе. Танька сбегала за листом подорожника и, лизнув его, как почтовую марку, прилепила мне на коленку. Это была кульминация. Мы вдруг почувствовали, как мы устали.
В небе всходила луна. Ветер едва колыхал душистые стебли полыни. За гаражами брехала прикормленная сторожем дворняга Ветка. Мы завернули "Венеру" в носовой платок, посадили ее в ямку, присыпали глинистой землицей и забросали опавшей листвой. Помолчали. На место захоронения Танька бросила смятую пачку от "Явы"; это была примета. Завтра мы найдем по ней нашу могилку и вызволим мою любимую Альбину!
Но это завтра. А пока спи спокойно, дорогая Венера. Сделай паузу, скушай "Твикс". Никто не будет считать тебе "раз-и, два-и…". Теперь твоя пауза длится вечно.
Вот что скажу я из времени, где я гораздо старше тебя.
ВЕДЬМИНЫ ОГНИ
Мне нравился Сашка Лифшиц, сорвиголова из нашего класса. В своем увлечении я была не одинока, по Сашке вздыхали многие, он был личность, дрался со старшеклассниками, пререкался с учителями, а однажды даже обозвал географичку Геосинклиналью и был условно исключен на неделю из школы. Геосинклиналь в тот день долго ревела в учительской и причитала: ну что, ну что я им сделала? А всего-то и сделала, что ей очень нравилось словечко и она замучила примерами того, какие бывают геосинклинали, - вот Лифщиц и пресек это безобразие.
Один раз его показали по телевизору. Спортшкола, куда Сашка ходил на самбо, выиграла конкурс на участие в передаче "Веселые старты", и делегация в составе двенадцати юношей младшего возраста отправилась в Останкино отстаивать честь поселка Лесная Дорога.
Капитаном команды выбрали Лифшица. Его звездный час пробил в пятнадцать ноль-ноль по первой программе. Вот он несется с эстафетной палочкой к финишу… Смотрите, его догоняет соперник!.. Осталось всего двадцать метров… Давай, Лифчик, жми!!! Десять метров… Пять… Ур-ра!!!
Стоит ли говорить, домой он вернулся героем Олимпа, недосягаемым небожителем.
Начался новый учебный год, мы перешли в шестой. Когда, отстояв торжественную линейку с поднятием флага и долгим вручением грамот, наш класс дружным роем влетел в кабинет, оказалось, что место рядом с Лифшицем свободно: его соседа по парте Владика Макашова перевели в другую школу.